«Лексус» мчался уже по Литейному проспекту, мелкие лохи шарахались от него на своих «Жигулях» и «фордах», как рыбья мелочь от акулы, и вдруг из-за угла навстречу, нарушая все правила движения, вывернул по встречной полосе красный «фордовский» микроавтобус и попер на «лексус» лоб в лоб.
Нервы у водителя не выдержали, он крутанул руль, одновременно до полу вжав педаль тормоза. «Лексус» вылетел на тротуар, сплющил в лепешку будку холодного сапожника и остановился.
Надувшиеся подушки безопасности прижали водителя и пассажиров к сиденьям, предохранив от увечий, но лишив возможности двигаться.
Дверцы красного микроавтобуса открылись, и на улицу медленным торжественным шагом вышли две фигуры, какие могут привидеться только в кошмарном сне.
Али-Баба смотрел на этих призраков в длинных развевающихся белых балахонах, не веря своим глазам. Выходит, не врали пацаны?
Вместо лиц у этих двоих были золотые маски с темными провалами глаз. Белая одежда струилась и колыхалась, как утренний туман на кладбище. Что за фигня? Али-Баба никогда не верил во всякую чертовщину, но собственным глазам приходилось верить.
Двое призраков приближались медленно, как будто им некуда было торопиться, но ни Али-Баба, ни Кривой не могли и пальцем пошевелить не только потому, что были скованы ужасом, но еще и из-за проклятых подушек безопасности.
Сейчас очень не помешали бы бойцы дорожно-патрульной службы, но они, как назло, бесследно исчезли.
Златолицые с двух сторон подошли к «лексусу», распахнули дверцы, выдернули из машины Кривого и Али-Бабу, как безвольных тряпичных кукол.
Али-Баба чувствовал себя, как будто он в дурном сне, но никак не может проснуться.
Железные руки златолицего призрака сжимали его, как тисками. Прямо перед глазами у него второй призрак держал Кривого. На мгновение он отпустил авторитета, тот попытался повернуться, вырваться, потянулся к револьверу, но в руке у златолицего возник короткий широкий меч, описал яркую дугу, и голова босса, слетев с костлявой шеи, покатилась по вымощенному плитками тротуару.
Али-Баба впервые в жизни захотел прочесть молитву, но не вспомнил ни одной.
На мгновение руки златолицего разжались, бандит дернулся, но не успел ничего сделать — короткий широкий меч опустился на его шею.
Возле раздавленной будки холодного сапожника лежала на тротуаре в луже крови старая айсорка с раздробленными ногами.
Она была в сознании и расширенными от ужаса глазами смотрела, как два златолицых призрака, обезглавив вытащенных из серебристой машины людей, забрались в красный микроавтобус и уехали.
— Отче наш, — зашептала тетя Галия, — иже еси на небесех, да святится имя Твое...
От шока и ужаса она не чувствовала пока боли в собственных раздробленных ногах, но потеряла уже так много крови, что провалилась в беспамятство, не дочитав до конца молитву.
В этот день Надежда, не дожидаясь звонка матери, сама сорвалась и поехала к ней — с самого утра сердце было не на месте.
На Литейном, недалеко от маминого подъезда, тротуар и половина проезжей части были перегорожены. Стояли милицейские машины и одна «скорая помощь». Надежда решила не тратить времени на расспросы зевак и поскорее проскочила в подъезд — благо пропустили.
Мать была вся в хлопотах: она отпаивала лекарствами соседку Александру Михайловну, которой приспичило с утра пораньше отправиться в магазин, таким образом она оказалась непосредственной свидетельницей происшедшего. Милиция уже сняла с нее предварительные показания и отпустила пока передохнуть.
— Я иду, а он несется на полной скорости, — захлебываясь, в который раз начала рассказывать потрясенная соседка, — а тот, красный такой автобус — навстречу.
Ну, джип-то и свернул на всем ходу в сторону. И в ларек врезался со всего размаха.
Я как увидела, так сердце и зашлось: Галия-то всегда в это время там! Хочу бежать, кричать, а ноги к земле приросли, с места не сдвинуться.
— И слава Богу, что не кричала, — заметила мать.
— Да, — подтвердила соседка, — потому что выходят из красного автобуса два таких чудища в золотых масках. Сами все в белых простынях, и бороды рыжие.
— Златолицые! — ахнула Надежда.
— Я к стенке прислонилась, стою ни жива ни мертва, а они выдернули из джипа двоих мужиков, как репку с грядки, головы им поотрубали и уехали. А головы с собой увезли. Пресвятая Богородица, думаю, что же это на свете делается? А потом гляжу — наша Галия на асфальте лежит без памяти, вся в крови. Тут я сама чуть сознание не потеряла.
— Выпей чаю, Александра! — вступила мать. — Может, полегчает.
— А тетя Вася слышала? — тихонько спросила Надежда.
— Слышала, — мать махнула рукой. — Александра уже восьмой раз эту историю пересказывает, все никак успокоиться не может. Да и то сказать — это же кошмар какой-то, на всю жизнь заикой стать можно!
— Милиция приехала, я все рассказываю, как есть, — продолжала Александра Михайловна. — Они было меня на смех подняли. Какие еще златолицые, бабке, мол, со страху показалось. А потом хватились — тела лежат, а голов-то нету! Тут уж я все высказала, что о них думаю!
Через некоторое время в дверь позвонил Шоша. Взглянув на него, женщины поняли, что дело плохо. Действительно, Шоша сообщил, что бабушка умерла в больнице, не приходя в сознание.
— Вот так, — молвила тетя Вася, показавшись на пороге своей комнаты.
— Я был у жреца, — заговорил Шоша, — и спросил у него по-ассирийски, за что убили старую женщину. Он сделал мне замечание, чтобы я говорил по-русски — не все, видите ли, понимают и могут обидеться.
Тогда я обозвал его шакальей падалью и ослиным навозом, и он не понял! Я отомщу этому ублюдку за то, что он сделал из нас всех дураков!
— Вы сами себя сделали идиотами, — сказала тетя Вася, — понравилось играть в игрушки. Золотые маски, богослужения, поклонение богине. Все эти ритуалы, древний великий народ! Взрослые люди, а все как дети!
— Сейчас многие играют, как мальчишки, — заметила Надежда, — есть такие толкиенисты — едут за город с мечами и кольчугами, сражаются там чуть ли не по-настоящему. Сколько денег на обмундирование изводят — жуткое дело, причем сами не зарабатывают, у родителей требуют. Есть еще дорожники, тоже какое-то фэнтэзи изображают. А времени гробят на это дело — ужас сколько!
— В мое время молодежь училась и занималась общественной работой, — сухо заметила тетя Вася.
— Это у них вместо общественной работы! — пояснила Надежда. — Но не у всех, конечно. У некоторых и вместо учебы — знаете, вроде при деле, а головой думать не надо!
— Вот и эти, — тетя Вася пренебрежительно кивнула на Шошу, — дали себя окрутить как последние идиоты.
— Но, тетя Вася, вы уж полегче, парень все же бабушку потерял, — вступилась мать.
— Сам во всем виноват! — заявила тетка. — Зло порождает зло!
Шоша вдруг бросился в комнату, бормоча что-то по-ассирийски. Надежда, заподозрив неладное, понеслась за ним. В комнате Шоша схватил ассирийские таблички и собирался бросить их на пол.
— Не смей! — страшно закричала тетя Вася. — Не смей! Ассирийцы действительно древний и великий народ. Гляди, это сделано во втором тысячелетии до нашей эры.
На глиняной пластинке была изображена женщина с крыльями, раскинутыми позади спины. Даже на стертой глине были заметны изумительные очертания обнаженной фигуры.
— Это крылатый демон Лилит, — объяснила тетя Вася.
— Что мне до них? — вскричал Шоша, но все же осторожно положил пластинку на место.
— А мне именно до них есть дело! — страстно заговорила тетя Вася. — Мне нужно то, что вы украли
