— Юлька, а ты что здесь делаешь?
Естественно, я на эти слова никак не прореагировала, понимая, что они обращены не ко мне, и, только когда чья-то рука прикоснулась к моему плечу, удивленно обернулась.
Позади меня стояла шикарная длинноногая брюнетка, худая, как ручка от швабры, загорелая, как шоколадка «Баунти», и затянутая в сногсшибательное узкое красное платье без рукавов, но с высоким воротником. Лицо ее показалось мне смутно знакомым.
— Ой! — удивленно воскликнула брюнетка. — Извините, я обозналась…
Она окинула меня долгим взглядом и произнесла вполголоса, явно ни к кому не обращаясь:
— Этот костюм…
Я пожала плечами и устремилась за Лушей, которая успела вырваться далеко вперед.
На сцене стояла съемочная группа фильма — толстый одышливый режиссер с повадками юного жизнерадостного бегемота, худущий высоченный оператор в узких черных очках, как у «людей в черном», и исполнительницы двух главных женских ролей.
— Ты можешь представить, ей уже пятьдесят два года! — восторженно шептала Луша, указывая глазами на тоненькую девочку с длинными ресницами и трогательными голубыми глазами, исполнившую в этом фильме роль ученицы десятого класса.
— Не может быть!
— Точно тебе говорю, в журнале «Кто» напечатали ее биографию!
Режиссер сообщил зрителям, что его давно уже волнуют проблемы однополой любви в закрытых учебных заведениях для девочек и когда он наткнулся на сценарий «Нас не обломят», то немедленно решил снимать фильм. Правда, он долго не мог найти деньги на съемки, но наконец благодаря присутствующему в зале Толяну Вовановичу…
В первом ряду приподнялся здоровенный детина, напоминающий издали промышленный холодильник на полторы тонны мясопродуктов, и церемонно раскланялся.
— Какой обаятельный! — восхищенно прошептала непосредственная Луша.
После режиссера выступила та самая престарелая девочка. Она сообщила зрителям, что постельные сцены в фильме снимались без дублеров и без страховки и что с партнершей по картине у нее сложились прекрасные творческие отношения, которые постепенно переросли в настоящую женскую дружбу.
Наконец с торжественной частью было покончено, свет в зале погасили и начался фильм.
На мой взгляд, это была самая обыкновенная дешевая порнушка, и я даже почувствовала некоторую неловкость. Не подумайте, что я по жизни ханжа и никогда не видела ничего подобного, — я девушка вполне современная и прожила свои двадцать два года не на необитаемом острове. Однако всему свое место, и смотреть такие сцены в зале, полном народу, да еще рядом с собственной теткой как-то не вполне комфортно.
Хотя Луша-то как раз отрывалась по полной программе. Она не сводила глаз с экрана и шуршала фольгой — есть у нее такая детская привычка приносить в кино шоколад.
Отломив кусочек, она сунула его мне в руку, и, чтобы шоколад не растаял, я его съела, хотя под такое кино у меня совершенно не функционировало пищеварение.
Наконец фильм закончился, свет в зале зажгли, и публика снова потекла в холл — потусоваться в ожидании обещанного фуршета.
Увидев, что мои руки основательно перемазаны шоколадом, я покинула Лушу в холле — она как раз увидела какую-то сериальную актриску и застыла в молитвенном экстазе — и пошла на третий этаж, где в этом заведении расположены гардероб и туалеты.
Не успела я уединиться в кабинке, как дверь дамской комнаты хлопнула, раздались шаги и голоса.
— Ты видела — она притащилась сюда! — с испуганным возмущением проговорила одна дама, судя по голосу, прилично за пятьдесят.
— Это не она, — поспешно ответила вторая, скорее всего, та худая загорелая брюнетка в красном, которая окликнула меня перед входом в зал, — я сперва тоже удивилась, подошла к ней — а это какая-то совершенно незнакомая девка, вульгарный примитив.
На «вульгарный примитив» я обиделась и хотела выскочить и сказать все, что я думаю об этой обугленной глисте, но что-то меня остановило.
— Ты уверена? — недоверчиво переспросила первая собеседница. — Цвет волос и этот костюм…
— Совершенно уверена, — ответила загорелая глиста и что-то еще добавила, но остального я не расслышала, потому что рядом со мной спустили воду, и собеседницы тут же замолчали и поспешно вышли из дамской комнаты.
Я, рассерженная и заинтригованная, отмыла руки от шоколада и тоже вышла. Мне хотелось посмотреть, с кем разговаривала та шикарная брюнетка, но, когда я вышла в холл, ее не было видно в обозримых окрестностях.
Посреди холла возвышалось замечательное старинное зеркало в резной раме, и я не удержалась — подошла к нему, чтобы полюбоваться на свою умопомрачительную внешность.
Чудный блекло-зеленый цвет костюма изумительно сочетался с пышными рыжими волосами. Я поправила прическу небрежным жестом светской львицы, и вдруг мужской голос негромко произнес над самым моим ухом:
— Девушка, у вас кровь на пиджаке.
— Что? — Я вздрогнула и обернулась. Эти слова подействовали на меня как ушат холодной воды.
Рядом со мной стоял невысокий мрачный мужчина, похожий на композитора Раймонда Паулса в молодости. Он смотрел на меня в упор, и я как-то зябко поежилась под его взглядом. Казалось, он знает обо мне больше, чем я сама.
— Что? — растерянно и недовольно повторила я. — Какая кровь? Что вы выдумываете?
— Я ничего не выдумываю, — ответил он с каким-то легким медлительным акцентом, скорее всего прибалтийским, — когда вы подняли руку.., вот здесь, в этом месте… — он показал на своем пиджаке внутренний шов под мышкой. Я снова повернулась к зеркалу, подняла руку. Действительно, на пиджаке было небольшое темное пятно. Как мы с Лушей его не заметили? А этот, тоже мне, «Соколиный глаз», тут же углядел!
— С чего вы взяли, что это кровь? — недовольно спросила я прибалта. — Может быть, это варенье!
— Варенье? Под мышкой? — Он усмехнулся одним уголком рта, глаза его остались мрачными и какими-то тревожными. — Нет, девушка, это именно кровь, я по своей работе хорошо знаю, как выглядят пятна крови.
— Что это у вас за работа такая? — надменно осведомилась я. — Киллер, что ли?
Этот мрачный прибалт мне не слишком нравился и хотелось поставить его на место.
— Нет, не киллер, — ответил он совершенно серьезно, но тут его окликнула какая-то бесцветная, коротко стриженная белобрысая девица:
— Рейн, ты идешь или останешься здесь ночевать?
Он повернулся на голос этой белобрысой моли, а я скользнула в толпу: теперь, когда я увидела пятно на костюме да еще этот мрачный тип заявил, что это кровь, мне совершенно расхотелось блистать в свете, и я жаждала только одного — оказаться в Лушиной квартире и снять проклятый костюм.
Луша окончательно потерялась, и я решила не ждать ее, а добираться до дома самостоятельно. Вышла на улицу, быстро миновала скопление дорогущих иномарок возле входа и зацокала каблучками по фигурным плиткам, которыми вымощена Караванная улица.
И вдруг рядом со мной затормозил шикарный темно-зеленый «Мерседес». Дверь его распахнулась, и сильные мужские руки втянули меня в машину.
Я попыталась завопить, но мне тут же заткнули рот какой-то тряпкой. Тогда я принялась пинаться, пустила в ход ногти, изо всех сил боднула головой чей-то крепкий живот.
— У, стерва! — дернулся рядом со мной плечистый мужик, лица которого я не видела. — Она еще и царапается!
