— Дай ты ей по башке, Жаба, чтобы успокоилась, — посоветовал второй голос, спереди, с водительского сиденья.
Я попыталась увернуться, удар пришелся не по голове, а по плечу, все равно было очень больно. Водитель «Мерседеса» повернулся к нам, я разглядела худое неприятное лицо с блекло-голубыми глазами. Он уставился на меня и удивленно воскликнул:
— Да это вообще не она! Кого ты подобрал?
— Как не она? — переспросил мой мучитель. — Видишь же, Сивый, и костюм, и волосы…
— Костюм и волосы, — передразнил водитель, — говорят тебе, не она! Выкинь эту куклу к чертовой матери!
— Точно не она? — В голосе того, кого назвали «благозвучным» именем Жаба, по-прежнему звучало недоверие.
— Я же сказал тебе — не она! И прекрати болтать лишнее, делай, что тебе сказали!
Сильная рука толкнула меня в бок, дверца машины распахнулась, и я вылетела наружу, со всего размаху приземлившись на мостовую.
Боль была ужасная. Я рассадила об асфальт колено, ушибла бок и локоть. Кое-как поднялась, убедившись, что переломов, кажется, нет, и заковыляла к тротуару, не дожидаясь, пока на меня наедет какой-нибудь поздний лихач.
Меня выбросили на набережной Фонтанки. Час был поздний, народу на улице — никого. С одной стороны, это было хорошо — я сейчас выглядела наверняка не лучшим образом, с другой — чья-нибудь помощь мне отнюдь не помешала бы. Хотя в наши дни на помощь прохожих лучше не рассчитывать…
Я подняла руку в надежде остановить «извозчика», но когда возле меня притормозили невзрачные бежевые «Жигули», водитель взглянул на меня и тут же рванул с места.
Хорошо же я, должно быть, выгляжу, если даже привычный ко всему питерский «бомбист» предпочел не иметь со мной дела!
Действительно, колено разбито и кровоточит, костюм перепачкан, а уж в каком виде лицо и волосы, я могла только догадываться. Впрочем, реакция частника, который припустил от меня, как черт от ладана, говорила о многом.
Тяжело вздохнув, я побрела пешком к Лушиному дому, проклиная высокие каблуки, преодолевая боль в колене и стараясь выбирать пустынные улицы, чтобы не пугать своим внешним видом поздних прохожих.
К счастью, от Караванной до Рубинштейна не очень далеко, и скоро я, поминая недобрым словом Лушину страсть к презентациям и дармовым фуршетам, карабкалась на ее шестой этаж.
Эта лестница была последним испытанием для моей больной ноги. Мне даже пришлось остановиться для передышки на уровне четвертого этажа, где стенные росписи подробно и с иллюстрациями знакомили жильцов и гостей дома с моральным обликом некоей Лены. Прочитав это красочное сообщение, я посочувствовала неизвестной Лене и поползла дальше.
На этот раз Луша открыла мне сразу же, как только я прикоснулась к кнопке звонка. Видимо, она стояла в прихожей.
— Где ты потерялась? — начала она, но тут разглядела, в каком я виде, и всплеснула руками. — Боже мой, Машка! Что с тобой стряслось? На тебя напали?
— Напали, — простонала я. — Луша, я падаю с ног! Давай сначала что-нибудь сделаем с моей ногой, а уже потом я тебе обо всем расскажу!
Луша захлопотала вокруг меня — помогла снять злополучный костюм, протерла разбитое колено перекисью водорода, залепила пластырем. Потом я забралась в тот закуток, который у нее в квартире считался ванной комнатой, и постояла под горячим душем. Эта процедура помогла мне хотя бы отчасти вернуть утраченное самоуважение, то есть, проще говоря, я снова стала человеком.
Когда я вышла из-под душа, мне хотелось только одного: спать. Луша увидела мои слипающиеся глаза и не стала приставать с расспросами. Она постелила мне на узеньком добродетельном подростковом диванчике, и, как только моя голова коснулась подушки, я провалилась в сон.
Снилась мне какая-то чудовищная белиберда, в которую вплелись события минувшего безумного вечера.
За мной гнался толстый одышливый режиссер с криком:
«Кровь, кровь! На твоей совести кровь! На твоем костюме кровь бедных десятиклассниц!»
У него вдруг выросли огромные кривые клыки, и он пытался вцепиться ими в мою шею, приговаривая:
«Может быть, это начало настоящей женской дружбы!»
Неожиданно за его спиной появился мрачный прибалт и прошептал:
«Да он вампир! Я это знаю по работе! Я охотник на вампиров!»
Проснулась я в холодном поту.
Луша, в своем нарядном халате, сидела за столиком и разговаривала с кем-то по телефону. Разговор был очень странный.
— Анголар, — громко и отчетливо произнесла она, — да.., да.., тенге.., инти.., донг.., манат.., лари.., кьят… Хорошо, давай дальше, что там… Абиджан… Антананариве… Порто-Ново… Либревиль… Масеру…
— Луша! — удивленно воскликнула я. — Ты что — шифровку передаешь? Ты что — шпионка?
— Ой, Машка, ты проснулась? — повернулась ко мне тетка и быстро сказала в трубку:
— Валюша, я тебе позже перезвоню!
— Что это ты такое говорила? — допытывалась я. — Что за абракадабра?
— Да это мы с Валечкой кроссворды разгадываем! — Луша улыбнулась. — Завтракать будешь?
— Конечно! — Я почувствовала, что готова съесть целого зажаренного слона или вчерашнего толстопузого режиссера.
Когда тетка сказала про кроссворды, я все поняла. У моей Луши, как я уже говорила, множество подруг, и они, кроме того, что ходят по презентациям и вернисажам, занимаются своеобразным бизнесом.
Они находят все газеты, в которых печатают кроссворды, совместными силами эти кроссворды решают и присылают в газету ответ. Первым правильно ответившим платят сто-двести рублей, и наши дамы на этот приз все вместе идут в какое-нибудь недорогое кафе.
Дело у них поставлено сугубо профессионально, каждая из подруг отвечает за какой-то определенный раздел знаний. Луша, например, помнит все столицы африканских государств и все национальные валюты, ее подруга Валечка — все оперы и балеты…
Каждый раз они посылают ответ под разными именами — то от Луши, то от Валечки, то от другой подруги, а приз проматывают сообща.
Честно говоря, я думала, что на такие деньги не разгуляешься, тем более втроем-вчетвером, но Луша как-то привела меня в свое любимое кафе на улице Чайковского, и я поразилась тому, какие в наше время еще встречаются низкие цены. Кстати, Луша считает, что разгадывать кроссворды полезно для здоровья — организм борется со склерозом, и вообще узнаешь массу полезных вещей. Ну, и бесполезных, естественно.
«Вот, например, мы с тобой сейчас идем по улице Чайковского, — сказала мне в тот раз Луша, — а ты знаешь, чьим именем она названа?»
«Луша, ты что — бредишь? — Я посмотрела на нее с испугом. — Сама же сказала — Чайковского!»
«А какого Чайковского?»
«Ну уж ты меня совсем за дуру держишь! — я даже обиделась. — Композитора, Петра Ильича.., он еще, говорят, голубой был…»
«А вот и нет! Эта улица названа именем Николая Васильевича Чайковского, революционера- народника… Здесь, в этом районе, все улицы были после революции названы именами революционеров — Каляева, Воинова, Петра Лаврова, Чайковского. Потом, когда стали возвращать дореволюционные названия, Каляева, Воинова и Петра Лаврова переименовали, а Чайковского не тронули, потому что в этой комиссии, как и ты, подумали, что улица названа в честь композитора, а против него новая власть ничего
