Когда следователь наконец отпустил меня, я решила немного прогуляться, потому что голова болела невыносимо.
Купив в ларьке у метро шоколадно-вафельный торт, я добрела до дому и позвонила в дверь Тамариной квартиры. Теперь придется пить чай. Не могу же я так просто уйти, не поблагодарив ее за то, что она полдня просидела с Лешкой.
У Тамары были гости, вернее, одна гостья — ее племянница Надежда. До этого я видела ее несколько раз на лестнице, она довольно часто навещала свою одинокую тетку. Тамара Васильевна рассказывала, что работала Надежда в НИИ, дела там сейчас идут неважно, зарплату дают неаккуратно, да и какая это зарплата? Муж Надежды — человек, конечно, очень славный, но есть у него один пунктик: ни за что не разрешает ей подрабатывать. И то верно: никакой профессии, кроме инженерской, у нее нет, а в таком возрасте — под пятьдесят — куда можно пойти, кроме как в ларек? А насчет ларька муж запретил Надежде даже и думать. Дочь ее живет в Северодвинске, замужем там за моряком, поэтому у самой Надежды денег мало, но зато свободного времени много, вот она и навещает тетку, не дает скучать.
Сейчас они сидели на кухне и разговаривали, а Лешка в комнате смотрел мультфильмы. От вида уютной кухни, стола, покрытого клетчатой скатертью и синих с золотом парадных Тамариных чашек мне стало легче.
Они обе встретили меня очень приветливо, усадили пить чай с вишневым вареньем. Так что мой торт пришелся очень кстати. И я рассказала вдруг и про вчерашнего хамского капитана Ваню, и про сегодняшнего следователя. Тамара Васильевна посочувствовала мне и пошла в комнату смотреть свой любимый сериал. А мы с Надеждой налили еще по чашечке ароматного чаю с мелиссой и уселись поудобнее.
— Маша, а что вы сами-то об этом думаете? — спросила она, внимательно глядя мне в глаза.
— Все это очень странно. Есть у меня в доме одна вещь, которую можно украсть.
Вещь старинная… Но ее-то как раз и не взяли, хотя могли. Если муж послал того рыжего, чтобы он ее забрал…
— Но ведь это очень рискованно, — перебила меня Надежда, — не полный же дурак ваш бывший муж.
— Раз оказался подлецом, почему не может быть дураком! — резко сказала я. — Про него теперь я во что хочешь поверю.
— Допустим, — осторожно сказала Надежда, — допустим, что тот рыжий как-то связан с вашим мужем и перстнем. Вы уж меня, Маша, извините, — пояснила она, — но ваш сын нам про перстень рассказывал, бормотал, что такое интересное кольцо…
— Час от часу не легче! — простонала я. — Одни неприятности с этим перстнем!
— Не беспокойтесь. Он ребенок, не понимает еще. Здесь в доме он ни с кем не общается, а тетка моя не из болтливых, вы же знаете. Так вот, я продолжаю. Если рыжий влез к вам за перстнем, то кто же был тот второй человек, который был у вас до него? Что он искал и почему не взял перстень?
— Он вообще ничего не взял, — пробормотала я, — у меня абсолютно ничего не пропало. Его спугнули, что ли?
— Его спугнул этот рыжий, с наколкой.
Но до этого он успел обшарить вашу квартиру, причем искал, как вы говорите, что-то бумажное, если рылся в книгах, старых газетах и открытках. И это что-то для него очень важно, раз он решился ради этого человека убить. Не было никакой драки, а было хладнокровное убийство.
— Почему вы так решили? — недоверчиво спросила я.
— Как вы говорите, убитый лежал?
Я встала и показала ей, ведь наши с Тамарой квартиры были одинаковыми.
— Вот видите, убийца услышал, что кто-то открывает дверь. Спрятался вот тут, за углом, а потом сразу нанес удар вошедшему человеку. Вы же сами говорили, что в прихожей никакого беспорядка, все как было.
А если бы в таком маленьком помещении дрались двое здоровых мужчин, как бы выглядела ваша прихожая?
— Пожалуй, вы правы, — неохотно признала я, — но тогда, значит, мне повезло.
Потому что если бы не рыжий, то я бы вошла в квартиру и получила бы удар ножом.
— Думаю, вас бы он увидел в окно, — успокоила меня Надежда, — а рыжего он не знал, вот и пропустил.
Я перевела дух и рассказала ей про ключи.
— Понимаете, четыре ключа, а у меня на связке всего три, четвертый я выбросила за ненадобностью. И у бывшего мужа тоже было три.
— Очень интересно! — оживилась Надежда. — А вы раньше не давали ключи соседям или родственникам?
— В том-то и дело! У мамы ключей от моей квартиры нет, а у свекрови они были.
Висели на гвоздике в прихожей возле счетчика. Но я на них думать не могу. Свекровь пожилая, муж у нее сейчас вообще на улицу не выходит. Живут они в старой квартире на улице Марата очень уединенно, к ним редко кто заходит.
— Раз ключи на гвоздике висели, кто угодно мог зайти и копию сделать! — упрямо сказала Надежда.
— Но зачем? Зачем кому-то мои ключи?
— Вы уверены, что ничего не пропало?
— Абсолютно, — твердо ответила я. — Ну ладно, нам уже пора.
— Машенька, — в кухню вошла Тамара Васильевна, — все собираюсь тебе отдать.
Спасибо большое, узор я сняла. — Она протянула мне альбом с красивой вышивкой на обложке, увидев которую, Надежда сделала стойку.
— Какая работа! Кто же это вышивал?
— Родственница моего бывшего мужа, старушка славная. Умерла несколько лет назад. Я взяла этот альбом на память.
— А можно мне посмотреть? — Надежда протянула руку к альбому. — Обожаю старые фотографии, на них все такое красивое…
Я подсела к ней и раскрыла альбом.
— Вот она сама, баба Варя, в молодости — просто красавица!
— Да, очень хорошенькая… А это что за костюм — маскарадный, что ли?
— Она ведь была цирковой актрисой — знаете, велосипеды есть такие одноколесные, и еще по канату, кажется, ходила… Так странно было видеть ее глубокой старухой…
— Очень интересно. А это кто?
— Это — известный укротитель тигров Кульчинский. В то время известный. Сейчас его уже никто не помнит. Она говорила, что у них был роман.
— Ну надо же… — Надежда перевернула страницу. — А это кто?
— Да я и не помню. Кажется, фокусник, и вот она с ним рядом, смотрите, какая шляпка смешная! И на этой странице тоже она, в цирке, за кулисами.
Везде были фотографии бабы Вари, от страницы к странице она старела. Рядом с ней были разные мужчины, как правило — довольно интересные, многие — явно цирковые артисты. Фотографии подходили к концу, альбом был заполнен только наполовину. Характер их постепенно менялся: если на первых страницах были расположены красивые, чуть коричневатые, изящно отретушированные снимки на плотных матовых карточках, то дальнейшие фото становились все более невыразительными и простыми.
Но все фотографии объединяли две черты: во-первых, все они были достаточно старыми — самой новой из них было не меньше тридцати лет, и, во-вторых, на всех этих фотографиях люди позировали. Они знали, что их фотографируют, готовились к снимку заранее, старались выглядеть лучше и интереснее. Но в самом конце нам попалась карточка, которая сразу выбилась из общего ряда.
Я задержалась на этом снимке и, покосившись на Надежду, увидела, что она тоже пристально его рассматривает. На этом снимке была женщина, но она не позировала. Нет уж, что-что, а она точно не позировала. Женщина на фотографии кричала, лицо ее было искажено ужасом.
