там сигнализация, телохранители…
Нет уж, будем играть по нашим правилам.
— Идиоты, — вздохнула Ольга, — да не волнуйтесь, заплатят вам.
— А я и не волнуюсь, цыпа. Это пусть он волнуется, муж твой. Если он с деньгами не поспешит… Как бы тебе у нас не понравилось.
Ольга зло и презрительно фыркнула. Громила вытащил из «бардачка» наручники и пристегнул ее за руку к дверце машины.
— Это, цыпа, чтобы ехать спокойнее — мало ли, вдруг ты жить расхочешь и попробуешь из машины выпрыгнуть.
Он вставил ключ в зажигание и поехал по ночному городу, затем по какому-то шоссе.
Ольга от всех волнений сегодняшнего вечера потеряла способность ориентироваться и совершенно не представляла, куда ее везут. За городом машина порядком попетляла по проселочным дорогам и остановилась у маленького темного дома. Их встречали худой долговязый беззубый мужчина с неимоверно выпирающим кадыком и рослая плечистая женщина с рыжим перманентом.
— Вот, привез цыпу, — радостно осклабившись, сообщил громила, — теперь пусть ее мужик деньги нам тащит.
— Веди ее в комнату, Степушка. — Тетка в перманенте широко распахнула дверь. — А ты, шут гороховый, чего на этакую куклу уставился? Я те зенки-то повыцарапаю! Будешь с белой палочкой милостыню просить!
Беззубый мерзко хихикнул и шлепнул тетку пониже спины. Ольгу передернуло от отвращения. Вся компания прошла в грязную тесную комнатушку, тускло освещенную лампочкой без абажура. Плечистый Степушка подтолкнул Ольгу к продавленному дивану, повелительно крикнув: «Садись!».
Ольга села на диван, уныло отозвавшийся всеми пружинами. Господи, какая грязь! Что могло быть общего у Игоря с этими людьми.
Иметь дело с такой мразью, это же каким человеком надо быть? Ольга вдруг сообразила, что она совершенно не знает, каким человеком, собственно, был Игорь. Трахался, правда, он здорово, цинично подумала она.
— Давай, цыпа, кончай ночевать, звони своему муженьку, пускай капусту собирает!
Ольга растерянно оглядела комнату:
— Так у вас же здесь и телефона нет!
— Обижаешь, цыпа! — Степушка гордо протягивал ей маленький «эриксоновский» мобильник. — Сегодня только у пьяного фраера вытащил. Не боись, он еще не протрезвел, трубку не отключил.
Ольга торопливо набрала домашний телефон. Длинные гудки… Ну конечно, куда же я звоню, Никиты ведь нет, он в Москве, а Аскольд с Леной куда-то пропали. Как она обрадовалась бы сейчас ненавистному убийственно-спокойному голосу Аскольда! Он мгновенно бы решил все проблемы, не дожидаясь возвращения Никиты: достал бы деньги, сумма-то смешная, приехал за ней, и эта грязная шантрапа не посмела бы ничего выкинуть — ведь Аскольд такой сильный и надежный..
Что делать? Прежняя жизнь, которая раздражала ее скукой и мелочным надзором, казалась ей теперь такой прекрасной. Что делать?
Как выбраться из этой омерзительной грязной дыры?
Мучительно порывшись в памяти, Ольга вспомнила телефон московской гостиницы, в которой останавливался Никита. Она набрала номер, но трубку никто не снимал. Она ждала, ждала… Где же Никита? Где он может быть в такой поздний час? Небось у какой-нибудь московской шлюхи, моралист чертов! За ней следит, шагу не дает ступить, а сам шляется где-то посреди ночи, когда жене в кои-то веки нужна его помощь.
Она снова набрала номер и снова бесконечно долго слушала длинные гудки. Степушка насмешливо наблюдал за ее действиями.
— Что, муженек-то у шмары? Не больно-то он о тебе заботится! Жена пропала, а ему хоть бы что Ну, цыпа, не боись, ты у нас скучать не будешь!
Жуткая перманентная баба, которая пугала Ольгу больше всех, что-то пробурчала под нос, зло и неразборчиво.
Ольга разозлилась и набрала номер гостиничной телефонной службы.
— Я никак не могу дозвониться до номера Шувалова.
— У нас такой не проживает, — послышался лаконичный ответ.
— Послушайте, я знаю, что вы справок не даете, — взмолилась Ольга, — но скажите ему, что звонит жена, у меня огромные неприятности! Мне срочно нужно с ним связаться.
— Весьма сожалею, но Никита Сергеевич действительно у нас не останавливался уже несколько месяцев. — В голосе сотрудницы телефонной службы поубавилось металла, но звучал он достаточно твердо.
Все понятно, он поменял гостиницу из каких-то своих соображений, а ей, Ольге, даже не соизволил сообщить свой номер. Ольга в полном отчаянии, просто чтобы что-то делать, а не сидеть под мрачными взглядами уголовников, снова набрала номер своей квартиры.
На этот раз Никита снял трубку.
Чтобы не сойти с ума от страха и ожидания, Лена вспоминала свою жизнь по приезде в Петербург. Как она и предполагала, сестра пригласила ее, чтобы она немного развлекла мать. Мать была нестара, довольно привлекательна, но страшно капризна. Она без конца придумывала себе какие-то мелкие необременительные недуги: то тяжесть в голове, то ломоту в левом колене, то онемение поясницы.
Радуясь новому слушателю, она бесконечно рассказывала Лене «трудную повесть своей жизни». Это было ее собственное выражение, мать любила выражаться красиво. В повести этой фигурировали, в основном, разные мужчины, но все они оказывались в конце концов людьми недостойными. По иной версии мать не могла пойти против чувств Оленьки, а по самым последним данным мать, оказывается, всю жизнь любила только Лениного отца. В общем, и без Ольгиных пояснений Лена поняла, что мать ужасная фантазерка. Однажды у матери было плохое настроение, и она начала цепляться к Лене. Лена отмалчивалась, тогда мать, интуитивно найдя больную точку, стала исподволь говорить гадости про отца.
Такой номер с Леной пройти не мог. Руки у нее были развязаны, в конце концов, чем она была обязана этой женщине, кроме того, что та ее родила? И Лена раз и навсегда высказалась прямо. Каким бы он ни был, многие годы он был единственным близким Лене человеком, и оскорблять его она не позволит даже родной матери.
У матери от удивления началась икота.
Она помолчала немного, прикидывая, с чего начать, и устроила жуткую истерику Ольге по телефону.
Сестра примчалась, когда Лена уже полностью собрала чемодан, кинулась к матери и ублажила ее целой сумкой деликатесов. Мать обожала все дорогостоящее, непростое, а Лена, наоборот, не считала это едой. Отец с детства приучал ее к хозяйству, требовал каждый день полноценный обед. И она лет с десяти научилась готовить борщи и котлеты. Мать же, по ее словам, да Лена и сама видела, обеды в жизни не готовила, а питалась несколько раз в день одними деликатесами, так что непонятно было, обед это у нее, ужин или завтрак.
— Я ем так мало, — говорила мать, — что могу побаловать себя вкусненьким. Чем постоянно набивать желудок некалорийными продуктами, лучше, изредка съесть кусочек мяса по-гречески или авокадо. И пенсии на все хватает.
Лена-то знала, что пенсии матери хватает только на безумно дорогой кофе из магазина на Невском и на теплые сдобные булочки из шведской булочной на углу, куда мать гоняла Лену каждое утро. Оплачивала квартиру, набивала холодильник и покупала многое нужное Ольга. Все это было естественно, и мать прекрасно об этом знала, поэтому Лену раздражали ее лицемерные речи.
В тот раз мать успокоилась, съев кусочек мяса по-гречески, тушенного с апельсинами и оливками.
Лене Ольга тоже подарила очередную тряпку из своего гардероба, она вообще завалила ее одеждой
