усилий зря, зря ухлопал такое количество людей. То есть я знаю, что человеческая жизнь для него ничего не стоит, но ему нужно было все рассчитать, подобрать подходящих кандидатов, заставить людей делать то, что он хочет. Очевидно, это требует от него значительных усилий, так что просто так он не стал бы заводиться.
– Но где же вы его видели? – вскричал совершенно сбитый с толку Олег.
– Вчера он пригласил, если можно так выразиться, меня в свою квартиру. Вот пока едем в больницу, я вам все в подробностях расскажу.
– Надежда, ты куда это? – Оказалось, муж давно уже стоит на пороге комнаты. – Ведь нас же Соколовы ждут на обед, ты забыла?
– Я не забыла, Сашенька, – опомнилась Надежда, – но нам тут очень нужно смотаться быстренько в одно место, а потом Олег меня доставит прямо к Соколовым. А ты уж сам добирайся.
Она кинулась в прихожую, невзирая на грозные взгляды, которые бросал на нее муж, рассчитав верно, что такой деликатный человек, как Сан Саныч, не станет скандалить при постороннем.
Павел Власов вошел в холодное мрачное помещение морга. Охранники предварительно осмотрели зал и остались у дверей, чтобы не мешать боссу. На санитара, который сдуру захотел подойти к представительному посетителю за традиционной мздой, так цыкнули, что его как будто ветром сдуло. Власов, заметив это, велел охраннику дать санитару сотенную, но того не смогли найти.
Власов вошел в морг и, несмотря на протесты охраны, захлопнул за собой тяжелую, обитую железом дверь.
В помещении находилось шесть мертвецов, подготовленных к похоронам. Трое – старые, умершие, по-видимому, естественной смертью люди, двое – мужчины достаточно молодого возраста – должно быть, жертвы дорожных происшествий, либо же погибшие в криминальных разборках – это сейчас нередкая причина смерти, а возможно, и сердечники – инфаркт часто забирает молодых людей.
Павел нарочно долго осматривался, он не находил в себе силы подойти к гробу бывшей жены, потому что шестой в этом жутком помещении была Алена. Должно быть, работники морга немало потрудились над ее лицом – во всяком случае, после взрыва Павел готов был увидеть худшее. Все тело ниже подбородка было закрыто белой кружевной тканью и завалено грудой цветов.
Павел подошел к ней, положил руку на край гроба… Ему трудно было заставить себя прикоснуться к покойнице, но он сделал над собой усилие, наклонился и коснулся сухими губами холодного воскового лба. Он ощутил на губах привкус дешевой парфюмерии – крема, которым санитары покрыли кожу, чтобы придать ей живой вид. Павла передернуло от отвращения. Неужели это Алена?
Он вспомнил недавнюю церемонию похорон второй жены Мананы. Там все было по-другому – шикарная церемония, море цветов и толпа людей. Он, Павел, ежесекундно помнил, что на него смотрят сотни глаз, и всячески выставлял напоказ свое горе.
Здесь не было никого, никто его не увидит, ему не надо играть. Он мог ненадолго здесь, рядом с Аленой, стать самим собой.
Наверное, годы, прожитые с ней, были лучшими в его жизни… Как она была весела и энергична, как переполнена жизненными силами… Они часто ссорились, и ссоры бывали очень тяжелыми – два человека с сильными независимыми характерами не могут ужиться вместе. Но даже эти ссоры что-то давали ему, оставляли ощущение свежести, какое бывает после грозы или шторма.
Почему они разошлись? Наверное, у нее все же был слишком сильный, слишком независимый характер, а каждый – или почти каждый мужчина – ищет женщину мягкую, покладистую, может быть, немного недалекую…
Когда карьера Павла сделала очередной крутой виток, и его пригласили в Москву, он посчитал это удобным поводом для того, чтобы сжечь за собой все мосты. В то время их ссоры стали почти непрерывны, и Павел решил поставить точку. Алена, как ни странно, согласилась на развод удивительно легко – у нее на телевидении дела тоже пошли успешно, и уходить с работы она не собиралась…
Потом у него были другие женщины, потом появилась Манана… В каждой своей женщине Павел, должно быть, неосознанно искал Алену, искал безуспешно.
И теперь – вот она, Алена, точнее – то, что от нее осталось, – искалеченное взрывом тело, заваленное ворохом цветов, запах прозекторской вместо ее любимых «Палома Пикассо», лицо восковой куклы, смутно напоминающее ее резкие, выразительные черты…
Павлу послышался какой-то негромкий звук за спиной, но он не обратил на это внимания – он был занят своими мыслями, он думал о том, виноват ли он перед Аленой. Однозначно он не мог ответить на этот вопрос. Зато он был уверен, что многим обязан своей первой жене. Она не давала ему расслабиться, она заставляла Павла постоянно работать, делать карьеру…
За спиной снова раздался какой-то скрип. Павел возмущенно оглянулся – он хотел обругать наглеца, который посмел мешать ему в такой момент…
Но то, что он увидел, поразило его как удар грома. Молодой мужчина – один из тех двоих, кого Павел, войдя, посчитал жертвой дорожной аварии или раннего инфаркта – вылезал из гроба. Его изжелто- бледное лицо, грубо подкрашенное неумелым санитаром, было так же неподвижно, как и у остальных покойников, но бледно-голубые глаза открылись и страшным, немигающим взглядом уставились на Павла. От этого взгляда веяло страшным холодом, ледяным холодом могилы. Павла забила крупная дрожь.
«Бред какой, – подумал он. – Такого не бывает. Что со мной? Я переработал, и у меня начались галлюцинации? А может быть, этот человек находился в летаргическом сне и сейчас пришел в себя от холода?»
Павел огляделся. Оживший мертвец находился как раз между ним и дверью морга, так что выйти можно было только пройдя мимо этого зомби, а о таком страшно было даже подумать. Закричать? Получится глупо и унизительно. Власов представил себе, как о нем будут шептаться – испугался покойника, вызвал охрану… Охранники любят сплетничать о своих патронах, через неделю над ним будет смеяться вся Москва…
Тем временем «живой труп» уже вылез из гроба и двинулся прямо к Павлу. Черный похоронный костюм треснул в плечах – он не был рассчитан на физические усилия. На ногах покойника были пресловутые белые тапочки, и это почему-то особенно напугало Власова. Лицо мертвеца, как и положено покойнику, было неподвижно и невыразительно, но его глаза, по-прежнему прикованные к лицу Павла, горели страшным ледяным огнем. В этих глазах светилась неотвратимость судьбы.
Павел попятился. Монстр приближался к нему – не слишком быстро, но неуклонно. Павел еще отступил назад и почувствовал спиной холодную стену. Шаг за шагом оживший покойник приближался…
Павла охватил невероятный животный ужас. Он даже не представлял себе, что ему может быть так страшно. Забыв о своих амбициях, забыв, как он только что боялся насмешек, он хотел крикнуть, позвать на помощь, но спазм ужаса сжал его голосовые связки, и он смог только чуть слышно прохрипеть:
– На помощь!
Разумеется, через толстую дверь морга его хрип никто не услышал. А «живой труп» уже подошел к нему вплотную, и его ледяные руки плотным кольцом сжали горло Власова…
В глазах у Павла потемнело, он попытался сбросить эти страшные руки, но с таким же успехом можно было пытаться разорвать стальной ошейник.
«За что? – думал Павел. – Неужели за Манану?»
Это была его последняя мысль. Монстр со страшной силой сжал пальцы, в горле у Павла что-то отвратительно хрустнуло, и он перестал существовать.
Возле морга больницы святой Елизаветы, что находится на улице Вавиловых, толпилась обычная в таких местах публика – заплаканные женщины в черных кружевных платочках, сухонькие задумчивые старушки, краснолицые насупленные мужчины. Но сегодня была в этом месте и более необычная публика: плечистые подтянутые молодые люди, хорошо одетые деловые господа – охрана и свита Павла Васильевича Власова. Обычную публику охранники отодвинули в сторону, несмотря на всеобщее возмущение. Судя по напряженно-ожидающим лицам охранников и сосредоточенному безделью свиты, сам Власов был внутри. Двое молодцев у входа стояли с таким видом, как будто они вдвоем собираются защищать Фермопильское ущелье.
