— И я со свадьбы сразу в танк, да?
— Раньше никак нельзя, — заверила она. — Мы со священником говорили… И двадцатого же нас с тобой обвенчают.
Он взял ее на руки, унес к озеру и там сел на мостки.
— Боюсь тебя потерять.
— Это мне нравится, — в ухо ему прошептала Аннушка. — Но я никуда не денусь. Прогонять меня будешь — не уйду.
— Почему?
Кириллу хотелось ее признания в любви, и он чувствовал, что Аннушка может это сделать. Просто и вдруг сказать — «Потому что люблю тебя»…
Но она подумала, потрепала его за нос и сказала:
— Привязалась к тебе, к твоей семье. Без вас уже не смогу жить. Ты, конечно, самый вздорный, гадкий и противный из всех парней и вообще солдафон. Но мне с тобой хорошо.
— Я тебя брошу сейчас в воду, — пригрозил он. — Сроду не встречал такой самоуверенной и назойливой девицы.
Она засмеялась:
— Милые бранятся — только тешатся!
— Аннушка, давай тогда вместе… — он запнулся, потому что чуть не брякнул «спать». — Давай жить в одной комнате!
— Ты хочешь в одной комнате?.. Но это будет мучительно. И тебе, и мне.
— Мне приятно мучиться, — прошептал он.
— Мазохист проклятый! — Она дернула его за волосы, потрепала, помотала ему голову. — И так приятно?
— Приятно!
— Тогда переселяйся ко мне. Я привыкла в комнате Полины Михайловны. Там ее душа витает, — Аннушка вздохнула. — Но если ты станешь приставать ко мне — убью.
— Понял! — дурашливо крикнул он. — До свадьбы ни капли, после свадьбы — хоть ложкой.
— Пошляк! — Она стукнула его по голове. — Ну когда я тебя отучу от солдатского юмора?
— Ничего не поделать: серость шинелей — серость умов!
— Тебе нужно окреститься, Кирилл, — серьезно сказала Аннушка и села рядом, скинула босоножки и опустила ноги в воду. — Ты подготовься сам, настройся, это необходимо. Я тебя не тороплю и не заставляю. Ты должен сам созреть.
— А ты сама созрела? — спросил он.
— Сама, — призналась она. — Мне захотелось опоры. Вдруг стало страшно жить… Мне кажется, весь ужас современной жизни — Божий Промысел. По Его воле нами правят злобные политики и нечистоплотные люди. Мы увидим мрак и потянемся к свету. И найдем дорогу к храму.
— Чувствую влияние моего братца, — заметил Кирилл.
— Это случилось до него, — возразила Аннушка. — Я заметила, ты относишься к нему… несерьезно, что ли. Конечно, он очень оригинальный молодой человек, но искренний и глубокий.
— Не, понимаю его, — признался он. — И потому в искренность не верю. Игра какая-то…
— Не понимаешь, потому что не знаешь его. — Аннушка поболтала ногами в воде. — Он рассказал о своей жизни…
— Почему тебе рассказал, а не мне, например?
— Не знаю… Два раза отсидел в тюрьме за мячик.
— За мячик? — изумился Кирилл. — Действительно оригинальный молодой человек.
— Представь себе! — Аннушка засмеялась. — На первомайской демонстрации он бросил на трибуны теннисный мячик. Вся партия и вся советская власть упали и поползли. Решили, что это террористический акт. Телохранитель накрыл животом мячик, думал, что граната. Олега сразу поймали и дали пять лет. Телохранителю — орден. Смешно, правда? Вся демонстрация сначала напугалась, а потом каталась от смеха.
— Ну и шутки! — развеселился Кирилл. — И во второй раз опять за мячик?
— Он проделал эксперимент, — объяснила Аннушка. — У власти уже были демократы, и он их проверил на вшивость. Пришел на митинг и снова бросил мячик на трибуну. И все повторилось один к одному. Только митингующие уже не смеялись, а начали бить Олега. Едва милиция отняла… Кирилл, ты бы вот так же смог?
— Аннушка, авантюризм у нас в крови, — заверил он. — Ты убедилась в этом.
— Разве это авантюризм? — сама у себя спросила Аннушка. — Впрочем, похоже…
— Если ты хочешь, чтобы я кинул мячик — пожалуйста! — заявил Кирилл. — Но я бы придумал что- нибудь пооригинальнее.
— Я верю, — она поцеловала его. — И горжусь тобой. И пойду за тобой.
— Пойдешь? Куда скажу?
— Куда скажешь, милый…
— Ловлю на слове! — ухватился он. — После свадьбы поедешь со мной!
— В военный городок? В офицерское общежитие?
— Да! В самые жуткие условия!
— Не поеду! — отрезала Аннушка.
— Вот те раз, тиимать! — подскочил Кирилл. — Куда скажешь…
Аннушка обняла его ноги, изобразила кающуюся.
— В общежитии я жить не могу, ты знаешь. Я хочу, чтобы у меня был дом. А квартиру ты получишь только на сорок пятом году службы.
— Почему на сорок пятом?
— Ну, на сорок четвертом… Хочу жить дома! Не хочу быть бездомной!
— А у мамы нам нельзя поселиться? То бишь у тещи? Три часа на электричке, и я дома…
— У мамы? — удивилась она. — Ты что, больной? Я уехала, чтобы освободить ее, чтобы дать ей возможность пожить в свое удовольствие. Она этого заслужила, и я понимаю ее, как женщину.
— Значит, ты остаешься здесь? — Кирилл поднял ее на ноги, посмотрел в глаза. — В этом доме? С чужими людьми?
— В нашем с тобой доме, — поправила она. — И не с чужими, а со своими родными.
Он понял, что больше не следует нажимать на Аннушку, а чтобы самому не сорваться и не обидеть ее своим откровенным недовольством, Кирилл потянул цепочку на шее Аннушки и достал крестик:
— На все Его воля!
— Это мне уже нравится, — улыбнулась она, сгоняя напряженность ситуации. — А ты знаешь, почему динозавры вымерли?
— Динозавры? Знаю! — засмеялся он.
— Расскажи!
— Но ты опять скажешь — пошляк!
— Что же в этом пошлого?
— Это же анекдот, — сказал Кирилл. — С таким крутым намеком! Ну, идет динозавр по берегу болота — чап-чап. Смотрит, динозавриха в воде лежит, балдеет…
— Пошляк! — воскликнула она. — Можешь не рассказывать.
— Почему же они вымерли?
Аннушка потеряла интерес.
— Твой прадед Сергей Николаевич выдвинул известную в мире гипотезу. Дам почитать.
— Все мои родственники — оригинальнейшие люди! — развел он руками. — Один я уродился дурак. Не крещеный, гипотез не выдвигаю, мячики не бросаю… Но дуракам всегда везет: я встретил тебя.
Она не приняла ни игры, ни юмора. С какой-то опаской, с боязливой догадкой сказала:
— Все Ерашовы отмечены печатью судьбы. Все, и ты тоже. Каждый из вас выполняет какую-то важную миссию, и я это чувствую, Кирилл. Чувствую и боюсь за всех, — она обняла его, прижалась. — И особенно за тебя. Прости меня, но иногда… иногда мне кажется, ты должен погибнуть. Принять
