Ражный прошёл в одну сторону, в другую: след терялся, разбитый павшим с деревьев снегом. Тогда он заложил круг побольше и вновь обнаружил несколько чётких отпечатков под сосной, правда, теперь мужчина двигался в обратном направлении. Создавалось впечатление, что кто-то бесцельно или, напротив, с какой-то особой, например, охотничьей целью исхаживал бор вдоль и поперёк. Так обычно ищут белку, когда нет собаки, а место для этого зверька подходящее, сосны усыпаны шишкой. Только кому он нынче нужен, если пушной промысел давно умер и беличья шкурка даже на чёрных рынках ничего не стоит?
Не теряя из виду кромки болота, Ражный прошёл вдоль неё около километра, отыскал довольно свежую кабанью тропу, ещё дважды пересёк старые следы мужских сапог. И более никаких других, тем паче нигде не было даже намёка на лыжню. Он углубился в бор, где ветер едва доставал земли, с досадой повернул назад и вдруг услышал отчётливый щелчок винтовочного выстрела, прозвучавшего за спиной.
Он обернулся и замер. Засечь точное место было невозможно — порывистый шум в кронах, скрип деревьев и шорох снега сбивали с толку. Ражный помедлил минуту и осторожно двинулся в направлении выстрела, но в это время увидел россыпь разнокалиберных кабанов, несущихся вдоль мари всего в десятке метров слева. В тот миг он не думал об охоте и, скорее инстинктивно, выхватил взглядом загривок молодого вепря и метнул топор. Зверь зарылся в сугроб, пробуравил его на несколько метров и затих с торчащим из холки топорищем. Стадо исчезло в бору, а Ражный встал неподалёку от добычи и прислонился спиной к сосне.
Волчица скользила на лыжах по кабаньим следам конькобежным ходом, не отрывая глаз от земли, — искала кровь, но промах был чистый, на снегу ни капли. Зимний спортивный костюм, биатлонная винтовка на двух ремнях, в одной руке лыжные палки…
Ражный не прятался, стоя у неё на пути, ждал, когда охотница увидит кабанью тушу. Но она остановилась чуть раньше, ощутив его взгляд, подняла голову.
— Здравствуй, сирая дева, — так в сказках кормилицы Елизаветы назывались кукушки. — Воин Полка Засадного… — И Ражный осёкся, невольно зачарованный её пристальным и пронизывающим взглядом огромных глаз. Вероятно, эта встреча для неё была внезапной: не ожидала, что Ражный так скоро её выследит. В следующий миг охотница сдержанно и чуть надменно улыбнулась:
— Здравствуй, воин…
Ражный испытывал чувства, будто и впрямь сейчас вершился праздник Манорамы и он, настигнув суженую, сорвал с неё синий плащ.
— Я добил подранка, — скупо сказал он. — Возьми свою добычу.
Она осмотрела тушу, легко выдернула топор, вычистила его о снег и протянула Ражному. И по тому, как она это сделала, сразу стало ясно, кому раньше принадлежал этот инструмент…
Затем передёрнула затвор винтовки, достала патрон и вложила в его руку. По этим, в общемто незначительным деталям Ражный лишь утвердился в мысли, что кукушка принадлежит к роду араксов- охотников. Никто иной не мог знать этого древнего обычая, когда добившему чужого подранка охотнику обязательно возвращается стрела, остановившая зверя, а вторая — из своего колчана, в знак благодарности.
Если дарёная стрела приносила удачу, то половина добычи воздавалась дарителю, который, в свою очередь, благодарил новой стрелой.
Ражный играл патроном, глядя, как охотница хлопочет возле битого зверя, обминает снег и ищет входное отверстие от пули: все роды ловчих араксов он знал наперечёт, с некоторыми был в дальних и близких родственных отношениях и сейчас стоял и гадал, из которого эта сирая дева со взором волчицы.
— Не моя добыча, — с лёгкой иронией проговорила охотница, отмывая руки снегом. — Я промахнулась.
— Ты подарила мне топор. — Ражный закинул тушу на плечи. — Показывай, где твоё жилище! Я там освежую вепря.
— Знаешь что, охотник, возьми его себе и ступай домой.
— Благодарю, но ты и так сделала меня своим должником. — Он пошёл по лыжне. — Не знаю, чем и отдариться… Так что веди прямой дорогой!
— Ты говоришь так, будто не кабана добыл, а меня! — как-то весело возмутилась она. — Ничего я тебе не покажу! Не хочешь брать добычу — оставь её здесь и иди.
— Как тебя зовут, ловчая дева? Она шла по его следам:
— Будто не знаешь… Кукушка!
— Но у тебя есть имя!
— Зачем оно в Вещерских лесах? — она встала и воткнула лыжи в снег. — Знаешь, сколько таких, как ты, возле моей заимки ходят и имя спрашивают?
— Не знаю, но представляю, — на ходу проговорил Ражный. — И удивляюсь… Почему до сих пор никто тебя не вывел с Вещеры?
— Пытались…
— Хорошо, что никому не удалось!
— И ты не радуйся! Уходи отсюда.
— С детства слышал про кукушек, про сорок… Думал, они ласковые к араксам. Да, похоже, все это сказки.
Сирая дева догнала его, перекрыла лыжами дорогу:
— В таком случае я никуда не пойду!
— Не ходи. Я все равно найду твою вотчину, — Ражный обошёл её. — Только уйдёт время, пока я распутываю следы. Рогна остынет и потеряет свою ценность.
Она некоторое время молча шагала позади, затем встала на лыжи и пошла рядом.
— Хотелось бы тебе верить, — не сразу проговорила она. — Но не могу.
— Что же тебя смущает?
— Обычаи…
— Наши обычаи?
— Наши, наши, аракс… Ты ведь у бренки на послушании?
— Да вот, угораздило…
— И ты холост.
— К счастью! А ты откуда знаешь?
— Знаю… То есть, если ты возьмёшь замуж кукушку, то освобождаешься от своего будущего сирого состояния…
— Если возьму — освобожусь.
— Вот видишь!
— Ты решила, я искал тебя, чтоб взять замуж и таким образом удрать из Вещерских лесов?
— Я ничего ещё не решила, — жестковато отозвалась она.
— Я тоже… Да и где тебя возьмёшь? Ты хоть и кукушка, но не сказочная.
— Пора бы уж забыть тебе сказки… Ражный чуть замедлил шаг:
— Стараюсь… Но все время смутные чувства… Вот когда бежал по твоим следам, ощутил себя на празднике Манорамы. — Он рассмеялся. — Только ты на лыжах, а не в седле охочей кобылицы! Я и вовсе пеший. Но все равно чувства, как на Пиру Радости.
И по тому, как она промолчала, Ражный понял, что ему верят.
— И ещё, — добавил он, — не привык в должниках ходить. Один поэт сказал: за все добро расплатимся добром…
Она забежала вперёд и снова перекрыла путь:
— Ты в самом деле отдариться хочешь?
— Хочу, и по нашему обычаю, с лихвой.
— Тогда научи меня готовить рогну, — вдруг попросила с каким-то вызовом.
Рогна — особым способом приготовленный костный мозг дикого зверя, считался у араксов чисто мужской пищей, а если точнее, своеобразным допингом, который употребляли не каждый день и обычно за сутки перед поединком либо когда отправлялись в дальнюю дорогу. Сирым насельникам Вещерской
