— И я ни одним не могу воспользоваться?
— Почему? Можешь… Например, не делиться и уйти в мир.
— Это неприемлемо…
— Вот видишь?.. Зато у тебя есть возможность прогнать меня и войти в самую элитную касту Сирого Урочища — встать на ветер. Разумеется, если вече бренок поставит. А оно поставит, коли сильно захотеть. И тогда ты останешься цельным.
— Говорят, холостых араксов не ставят… — Нужна добрая воля.
— Просто добрая воля? И больше ничего не требуется?
— Ну, ещё желание постичь высшую истину Сирого воинства, как это сделал Вяхирь. А такая истина требует великой жертвы.
— Чем же нужно пожертовать?
— Тем, что держит аракса на земле и мешает вставать на Правило в любое мгновение и где угодно, — очень уж туманно объяснил Драч. — В наше время ценится это, а не ваши хватки, захватки… Кому они нынче нужны? Можно лишь друг друга мять да калечить на ристалищах. А много ли повоюешь на бранном поле?.. Вот что тебя держит, например? Почему ты не можешь оторваться и взлететь, как птица? Как все те, кто ныне на ветру стоит? Подняться и метнуть молнию в супостата?
Ражный вспомнил свои полёты вблизи Сирого Урочища, пожал плечами:
— Не знаю…
— Семьи у тебя нет, имущества тоже… Босой бегаешь по лесу. Так что? Готов ты безжалостно отсечь то, что мешает летать?
— Какой же третий вариант?
Драч взглянул с сожалением и усмехнулся:
— Эх, брат, не уйти от судьбы, по какой бы дорожке ни пошёл. Все они опять приведут в Сирое. Попробуй, если ещё веришь в сказки… Видишь, я не рву тебя на части, не выматываю жилы. И оставляю шанс. Испытай этот путь… Только вот уже босым прибежал. Не сумел отплатить с лихвой? Не хотят принимать воздаяние?
Ражный насторожённо молчал, а Драч со вздохом опустился рядом, посмотрел в огонь:
— Ты ведь спрашивал имя кукушки? А она не назвалась… Значит, уже смирила свою женскую суть, избавилась от земного притяжения. Потому и рогны ей захотелось…
— Уходи, — тихо проговорил Ражный.
Драч помедлил, затем молча обрядился в унты, шубу, спросил с порога:
— Тебя одолеют искушения… Не пожалеешь, брат?
И ушёл, не дождавшись ответа…
9
Шеф был мрачен, отчего обычные мешки под глазами, сами выпуклые глаза и три подбородка, в том числе и базедовый, отяжелели так, что казалось, вот-вот все это вытечет на стол. И будто зная об этом, он почти не шевелил головой, даже моргал редко, и от его оцепенелой малоподвижности Савватееву становилось знобко.
Если мягко сказать, когда-то пришедший из элитного МИДа шеф презирал Мерина, считал его примитивным милицейским жлобом, благодаря своей нечистоплотности сделавшим стремительную карьеру. Однако при этом, как заслуженного, влиятельного, угодившего в почётную опалу приближённого самого президента, вынужден был терпеть его и закрывать глаза на непрофессионализм и откровенное хамство. Смерть Мерина, к тому же на рабочем месте, вероятно, застигла его врасплох, а учитывая то, что бывший глава МВД незадолго до гибели повздорил с шефом, который позволил себе наорать на него, последнего наверняка сейчас трясли за ЧП по полной программе.
Едва переступив порог кабинета, Савватеев сразу понял, что попадает под горячую руку.
Если бы здесь не присутствовала незримая тень самоубийцы и не эти бы переполненные мешки с глазами, которые шеф боялся расплескать, суд бы состоялся скорый и конкретный, как с Мериным. Но сейчас шеф как-то невнимательно выслушал доклад об операции на охотничьей базе, создав впечатление, будто уже знает многие подробности провала и потерь, мутно посмотрел и сказал отвлечённо:
— Вы — последний, кто разговаривал с Юрием Петровичем… Вас не насторожило его поведение?
Похоже, голова у него болела не от исчезнувшего Каймака, хотя Савватеев был вызван по поводу операции. Пересказывать сейчас все то, что Мерин сообщил ему, особенно о последней их встрече с шефом и почему-то возникшем конфликте, означало навсегда записаться в личные враги руководства и запустить таймер, отщёлкивающий время службы в Управлении. К тому же причина была веская — не справляется с работой даже внутри страны, допустил потери в группе, уничтожение дорогостоящей аппаратуры и тем самым проявил профнепригодность…
Самым лучшим предложением будет перевод в какую-нибудь третьеразрядную службу, да и то потому, что является носителем госсекретов особой важности…
Ответы «да» и «нет», впрочем, как и «не знаю», шеф ненавидел.
— Мы виделись с ним на конспиративной даче в Лесково, — многословно объяснил Савватеев, чтобы ничего не сказать. — Это было утро вторника, четвёртого числа. Мерин выглядел очень весёлым, самоуверенным, и ничто не предвещало беды.
— Весёлым? А с чего он веселился?
— Мне трудно судить, — избегая слов «не знаю», объяснил Савватеев. — Видел его около тридцати минут… И все это время у него было прекрасное настроение.
— Как это выражалось?
— Он говорил и рисовал картинки.
— Какие?
— Пёструю коровку на лугу.
— Считаете, это было проявление радости?
— Скорее, беззаботности, внутренней раскрепощенности…
— Не знаю, чему он радовался, — проворчал шеф. — Кругом полный завал, Управление занимается черт-те чем. И вообще хотят сократить!.. А он порисовал картинки и пулю в сердце?
Шеф достал из папки листок, вырванный из ежедневника, положил перед Савватеевым:
— Это что значит?
В посмертной записке со следами крови была всего одна фраза: «Служить вам больше не желаю» и рисунок пятнистой коровки…
— Что это за ребус? Как я это покажу Президенту? — шеф терял остатки дипломатичности. — Служить он не пожелал!.. И кому это — вам? Мне? Так мы были на «ты»… Нам с президентом? Ну, уйди в отставку! Никто бы не держал… Что вы думаете, Олег Иванович?
— Все это очень неожиданно и странно, — чувствуя отупение, проговорил Савватеев.
— Вы были в приятельских отношениях? — словно на допросе, стал давить шеф, что не могло не настораживать.
— Мы всегда общались, соблюдая субординацию. Приятельские отношения подразумевают неслужебную близость взглядов, общие увлечения…
— Тогда почему он назвал вас своим преемником?
Шеф прощупывал его и хотел узнать, о чем, вернее, о ком говорили они с Мериным и поведал ли тот о своей какой-нибудь обиде.
— Предсказать логику мышления Юрия Петровича всегда было трудно, — посожалел Савватеев, намекая на милицейское прошлое. — Впрочем, как и поведение…
Намёк был понят.
— Действительно, кто бы мог подумать? — горячая рука шефа несколько остыла. — Изложите свои соображения на бумаге и оставьте моему помощнику… Теперь что касается правозащитника… Американцы
