Похоже, розыск подданного США вообще его не интересовал. И с этой острой, насторожённой мыслью Савватеев неожиданно отключился и ткнулся подбородком в грудь. Он поднял голову, посмотрел на смутное набегающее полотно дороги и уснул уже осознанно и крепко, поскольку сбился со счета бессонных ночей…
Проснулся он в сумерках от света фар встречных автомобилей и обнаружил, что спинка откинута и он полулежит в кресле — водитель позаботился. Мистер Твистер тоже спал, положив руки и голову на свой драгоценный чемодан, но стоило чуть пошевелиться, как он поднял голову с совершенно бодрым видом. Должно быть, проанализировал своё поведение, заметил собственную отвлечённость от главной темы и за всю дорогу задал единственный вопрос о Каймаке, который уже не мог изменить впечатления.
Ушедшие в лес диверсанты Варана чувствовали себя намного лучше, чем на базе. Когда-то оттренированные в Латинской Америке, они спокойно могли спать где попало, есть змей, червей и прочую гадость, неделями сидеть без связи, при этом не забывая о работе, так что среднерусская полоса с дичью, рыбой и грибами казалась для них раем. Возможно, потому в первую же ночь они проявили рвение в службе и принесли первый ощутимый результат.
Из-за ФБРовского пассажира, отправленного в свободный поиск с экспертами, Савватеев вынужден был сам нести диверсантам радиостанции, поэтому первым узнал новость и воочию увидел убийцу Каймака, своего старого знакомого — мумифицированного охотника за людоедами.
Все произошло так обыденно и просто, что не вызвало каких-либо торжественных чувств либо некоего особого удовлетворения даже в отличившейся группе Варана. Возможно, потому, что этот ходячий труп особенно и не прятался, если не считать того, что передвигался только по ночам и, самое главное, ничего не скрывал, даже своего занятия.
Наручников на него не надевали, поскольку даже на последнем щелчке они спадали с иссохших рук; просто скрутили запястья капроновым шнурком от ботинка и привязали к дереву, хотя и этого не требовалось. Бывший егерь Агошков на первом же допросе во всем признался сам, рассказал, как и за что зарезал правозащитника, но где труп, не знает и знать не может, ибо сразу же ушёл с базы, а закапывал Каймака егерь Карпенко с одним из гостей, о чем сам и рассказал Агошкову. И он, Агошков, тоже бы хотел найти останки людоеда, поскольку их нельзя предавать земле, а следует сжечь и пеплом зарядить патроны, после чего дождаться полнолуния и расстрелять его в сторону восходящей луны.
В доказательство того, что убийца он, бывший егерь указал, где спрятан пистолет телохранителя Каймака, который и в самом деле был найден.
— Он такие жуткие подробности рассказывает, — передёргиваясь от омерзения, сообщил Варан. — Как мариновал человечину, а потом жарил барбекю…
— Это хорошо, — задумчиво проговорил Савватеев, не ощущая радости от первого успеха.
— Чего же хорошего, товарищ полковник? — похоже, видавшего виды диверсанта подташнивало.
— Как ты думаешь, психически он здоров?
— Вряд ли… Говорит, не ест уже больше года.
— Похоже…
— Ну такого быть не может… И охотится за людоедами. Навязчивая идея…
— Но ведь они есть.
— Есть-то есть… Только американцам не выгодно признавать своего гражданина людоедом. К тому же борца за права человека… Объявят сумасшедшим.
— Мы им рот теперь заткнём… А что с Филином и старухами?
— Группу отправил, прочёсывают деревни, — устало и безнадёжно доложил Варан. — Пока нигде не появлялись. И старики эти исчезли. Кстати, они не местные, а откуда — никто не знает.
— Значит, и Филина теперь не найти, — для себя заключил Савватеев.
— Почему?..
— Потому что он со старухами ушёл. А это все одна компания!
— Найдём, — твёрдо заверил Варан.
— Вы тут молодую женщину с детьми не видели?
— Женщин не наблюдали…
— Будьте осторожнее.
— А что такое?
— Поймает — изнасилует.
Командир диверсантов принял это за шутку и лишь ухмыльнулся.
Савватеев хотел сам отвести Агошкова, однако Варан перестраховался и послал своего офицера незаметно сопроводить до базы, хотя убийца не проявлял никакой агрессии и только просил, чтобы с сумерками его непременно отпустили, поскольку ему всю ночь надо охранять детей. Савватеев пообещал, что отпустит, чем расположил к себе бывшего егеря, и, пока возвращались на базу, Агошков неторопливо и в деталях рассказал ему все, что произошло в тот день тринадцать месяцев назад. От его покаяния и подробностей то тошнило, то волосы становились дыбом, и эти чувства были доказательством тому, что история смерти правозащитника не придумана, не вымышлена больным воображением, много что объясняет, например, манию величия телохранителя Каймака, нарушившего табу, и даёт конкретные привязки к месту преступления, как-то: следы крови в номере, исчезновение ковра, выбитое окно. Слушая Агошкова, Савватеев почти не сомневался, что он вменяем, и если есть какие-то психические отклонения, к примеру, отрицание всякой пищи, навязчивое чувство боязни за детей, то это уже следствие пережитого стресса, что тоже является косвенным доказательством.
Пока эксперты водили Твистера по окрестным лесам, Савватеев намеревался допросить Карпенко, устроить ему очную ставку с живым трупом, зафиксировать их покаянные речи на плёнку, а потом уже доложить руководству, чтоб вызвали на место прокуратуру. И только тогда предъявить обоих ФБРовцу.
И пусть тот сам идёт откапывать своего гражданина и расхлёбывать эту мерзкую кашу с человечиной…
Он отсутствовал в общей сложности часа четыре, однако обстановка резко изменилась и спутала все планы. Ещё по дороге к базе на связь вышел Финал и сообщил, что криминалист и медик вернулись из леса одни, без пассажира, который будто бы сначала все отставал, а потом вовсе потерялся, и все усилия вызвать его по радио или докричаться не увенчались успехом.
Нечто подобное и следовало ожидать от бывшего соотечественника, переметнувшегося в чужой лагерь. Не зря он забыл о цели командировки в Россию…
Савватеев отдал распоряжение Варану блокировать район операции, незаметно прочесать леса и при обнаружении американца не трогать, не приближаться, проследить, что ещё, кроме останков Идрисовича, его интересует. Финалу он велел оставить водителя своей машины охранять базу и идти в загон, то есть открыто пройти по предполагаемому направлению движения пассажира и попробовать засечь его выходы в эфир.
Расстроенные, виноватые старики сидели под грибком и кочегарили самовар. Тут же, на скамейке, лежал развёрнутый по-полевому ФБРовский трупоискатель. Савватеев подвинул его и посадил Агошкова, который мгновенно приковал внимание экспертов, на миг забывших о происшествии.
— Что уставились? — мрачно спросил Савватеев. — Это ещё пока что живые мощи… Я приказывал глаз не спускать с пассажира. В чем дело?
— Олег Иванович, он умышленно отставал, — доложил медик. — Под предлогом того, что по прибору проходит сигнал. Я проверяю — нет, а у него есть…
— Может, вы пользоваться не умеете?
— Что там уметь? Те же помидоры, только в профиль… Хитрил этот бандеровец, бдительность притуплял. Потом взял и смылся. А мы часа полтора бегали и искали!.. Рапорт писать?
— Не надо. Лучше обследуйте мне эту мумию и скажите, в чем его душа держится, — Савватеев вышел из беседки, — и здорова ли она… Только не провороньте!
И все равно он подозвал водителя, который, будто сторож, расхаживал по территории с пистолетом-пулемётом под мышкой, и усадил его рядом с Агошковым. Только после этого взял в машине диктофон и направился было на поветь хозяйского дома, где под амбарным замком сидел Карпенко, на ходу
