— Да, пожалуй… Но он сгорел, едва мы покинули мавзолей. Сенатор показал горсть пепла…
— Неужто, август, ты поверил в это? Я убежден, мумию он надежно припрятал до лучших времен, а тебе предъявил счет. Если Роман не возьмет сторицей все, что потратил на империю в ее трудный час, он не олигарх. Жертвенность — удел личности благородной и сытой от рождения. Испытавшего голод невозможно насытить, даже если запечь его в хлеб. Вот почему менее опасны варвары, нежели элита империи, познавшая это низкое чувство…
— Он всего лишь намеревается предъявить счет, — перебил его размышления император. — И его старания пойдут нам на пользу, коль телеги не сцепляются осями. Я уверен, магический кристалл находится на одном из кораблей Артаванской Сокровищницы.
Комит покосился на блюдо с жареной бараниной и брезгливо отвернулся.
— Магический кристалл… Ты тоже ищешь заморское чудо, август?
— Я ищу путь спасения империи.
Юлий еще раз всмотрелся в своего комита и неожиданно узрел причину воспаленного взора: пропыленный и обоженный солнцем тучный Антоний напоминал не придворного, а кондуктора, коему в посевную весеннюю пору приходилось целыми днями объезжать нивы, наблюдая за работой рабов.
На лице его читалась смертельная усталость.
— Каким бы ни был предъявленный счет, он, как и мертвец, не удивит Артаванскую Сокровищницу, — вдруг обреченно проговорил комит. — Тем паче, не заставит войти во дворец и принести кристалл, если он и в самом деле на одном из кораблей. Она с удовольствием заплатит за свое озорство…
— Пусть заплатит. Это лучше, чем потерять все!
— Ты ничего не потеряешь, август, ибо я нашел то, чего так жаждет царевна и что заставит ее проявить чувства. Благодаря чему ты получишь в приданое не только сокровища и живой огонь, но и все Артаванское царство. И спасешь империю.
— Говори же скорей, Антоний!
— Я отыскал живого атланта, — как-то нехотя и натуженно сообщил комит. — Полагаю, он вызовет трепет у Артаванской Сокровищницы.
— Живого?…
— И не только живого, август, но молодого, можно сказать, юного.
Император потускнел.
— Я ожидал большего, Антоний. Вряд ли можно удивить ее атлантами. Хоть мертвыми, хоть живыми и юными…
— Он бессмертный.
В первый миг это никак не тронуло сознания, ибо в голове было много сиюминутных и скоротечных мыслей: на причале, возле кораблей Авездры, выстроился караул префекта города, и сам он, не к месту и не к случаю обряженный в белую тогу, встал возле сходен.
И вдруг отяжелевший взор комита заставил Юлия сосредоточиться на его последних словах.
— Мне сорок семь лет, август, а я уже старик, — с несвойственной ему безысходностью вымолвил Антоний. — Тебе двадцать девять, но ты прожил большую половину жизни. Сегодня я зрел человека… Впрочем, человек ли он? Бессмертие — привилегия богов…
— Сколько же ему?
— В это трудно поверить… Но я сам видел свидетельство времени. Договор купли-продажи, подтвержденный нотариусом… двести лет назад. Все, что связано с собственностью, у нас священно и потому вечно. Вот только жизнь коротка…
— Погоди! Но мумии атланта тоже двести…
— Нет, это не ожившая мумия. Атлант никогда не умирал.
— Хочешь сказать, он был кем-то куплен как невольник?
— Да, он раб. Только бессмертный раб. Звучит невероятно, но это так. Он пережил не одно поколение хозяев, успевших родиться, вырасти, возмужать и умереть. И если бы только пережил! Он не постарел ни на один год, оставшись юным!… Более всего на свете потрясает время, август, и я сегодня ощутил его чудесную природу. Еще в детстве я смотрел на старые деревья и думал, они видели мое рождение и увидят мою смерть, оставшись стоять под солнцем, как стояли. И мне становилось так обидно, что я плакал и взывал к богам! И вопрошал, как же так? Я — человек! Мое тело сложнее и искуснее, чем древесина, я разумен, способен к созиданию, к творению вечного! Почему же все это погибнет и превратится в тлен, когда твердое, бездушное дерево останется живым и зеленым?.. Сейчас я стар, и у меня нет слез, но хочется плакать от радости. Лишь одно прикосновение к бессмертию, возможность лицезреть его, способны всколыхнуть самое огрубевшее и опустевшее сердце, август. Вот он, магический кристалл!
Юлий помнил Антония свирепым, когда верные императору когорты заливали мостовые кровью возмущенных свободных граждан Ромея; знал глубоко подавленным и удрученным, когда предали ближайшие сторонники, а за три часа до назначенной казни нашел его спокойным и мужественным. Видел будущего комита в тяжелый час поражения, когда его легионы бежали под натиском варварских полчищ, и в торжественный момент победы возле Эсквилинских ворот — нигде и никогда он не терял присутствия духа и суровой, отважной злости героя.
И только сейчас Юлий вспомнил, что ни разу не видел, как этот человек выражает радость и восхищение, когда он испытывает счастье.
Судя по мальчишеской, отвлеченно задумчивой улыбке и остекленевшему взору, наступил этот невиданный миг.
— Почему же до сей поры о живом атланте никто не знает? — осторожно спросил император, дабы не потревожить состояния Антония.
— Что? — комит будто проснулся. — А много знали о мертвом? Тем более мумия когда-то хранилась в регии… Когда мы думаем о хлебе и победах, но не получаем ни того, ни другого, становимся нелюбопытными. А чужие старые победы нас не вдохновляют, напротив, вызывают ненависть! И мы продаем то, что хранилось в музеумах… Все это длится третий век, наши думы и надежды уже становятся бессмертными, август. Чудесным для нас стал бы союз с Урджавадзой и поражение персов магическим кристаллом. А истинным чудом — победа над северными варварами!.. Что нам некий плененный двести лет назад исполин, проданный в рабство? Даже если он необычного, великого роста?… Когда мы уже забыли о самом императоре Марии, пленившем его!… Мы ценим прошлую славу, когда ощущаем блеск и величие империи. Когда же видим нищету, перекладываем вину на своих предков.
Полицейский караул, пришедший на пристань вероятно для того, чтобы исполнить судебное решение, стоял не шелохнувшись и более походил на почетный. Префект города все еще пребывал перед сходнями, даже не сделав попытки подняться на корабль. И к нему никто не выходил: будь такая заминка на театральных подмостках, публика давно бы уже освистала незадачливых актеров.
Но император наблюдал за всем этим безучастно, поскольку сознание сейчас было приковано к иному.
— Как же ты узнал о живом и бессмертном варваре?
В другой раз Антоний непеременно бы подчеркнул свой неимоверный труд во благо империи, дабы выгодно отличиться от консула — сейчас комит забыл и о соперничестве.
— Сегодня утром случайно встретил знакомого фискала. Он тяжбу ведет с хозяином. В наших законах нет указания, как брать налоги за бессмертных рабов. Тем более, если раб — атлант…
— Фискалы знали о нем?
— На то они и фискалы…
— Если ты обернулся в один день, значит, он недалеко от Ромея?
— Он высоко… В горах. Император излишне засуетился.
— Тогда немедля в путь! Я выкуплю его и приведу во дворец! И тогда Авездра перешагнет мой порог!
Комит остался неподвижным, как размякшая и оплывшая куча глины.
— Я хотел это сделать, август… Хотел войти к тебе и сказать — подними выше меч, Юлий… Но я, старый и опытный воин, не сдержал чувств. Думал, у меня их больше нет… Но взирая на этого юного и
