и села у ног исполина.
— Но если ты не возьмешь меня, тебе придется отслужить все пятьдесят лет, — горестно молвила Авездра. — И может быть, остаться еще надолго. Отец не отступит, пока не откроется магический кристалл и на его истинах не взрастет новое поколение.
— Я обязался служить не отцу твоему, а тебе. Если не лжет молва, то живой огонь когда-нибудь откроется мне. И я исполню наш завет, пусть даже через век.
— Ты бессмертный, и что для тебя даже целое столетие? Моя же участь плачевна! Отвергая, ты обрекаешь меня на долю жрицы Астры.
Прошу, дагдар урбад, избавь от этой горькой доли! Вспомни, кто отыскал и избавил тебя от рабства. Сослужи мне последнюю службу и ступай на все четыре стороны!
— Скажи, что ты хочешь?
— Хочу родить бога! Великого и всемогущего Ара дагдар урбада! — горячо зашептала Авездра. — От твоего семени и подобного тебе. Мы должны совокупиться тайно. Ты же, всемогущий, познав меня, станешь истинным Творцом и уже на восходе солнца услышишь голос Астры. И пусть уже завтра отец изведает первые божественные истины. Но пусть до срока не узнает, что я отвергнута! Наутро же я отпущу тебя, и ты уйдешь в свою полунощную страну.
— Неужели утром я уже буду свободен?
— Да, Ара дагдар урбад! Я даю слово. Совокупись со мной и иди искать свою Краснозору.
— Твои слова так заманчивы. У меня кружится голова, словно я, обнаженный, стою на краю утеса и готов броситься в море… Но что же будет с тобой?
— Когда отцу станет известно, что я зачала от пророка и ношу в чреве не простое дитя — бога, он не позволит сделать меня жрицей Астры. Он не захочет, чтобы я родила уродливого двухголового Гурбад- ажара. И уже никогда не отдаст замуж за ромейского императора! А значит, не заключит с ним союз и не пойдет воевать твою страну. Ни отец, никто другой не посмеет осудить меня, ибо я явлю на свет божественного наследника артаванского престола. И он, бессмертный и всемогущий, потом сам откроет ларец с магическим кристаллом. Возьми же меня, Ара дагдар урбад!
По обычаю македон, Авездра легла у ног пророка, закрыв глаза, но он остался неподвижным, будто скала, и слова его падали, как тяжкие камни.
— Никто не может неволить меня. Поэтому я сейчас уйду. И возьму с собой живой огонь. Он по праву принадлежит мне, ибо ты нарушила завет.
— Не стану неволить! Ты свободен! И если хочешь, возьми Астру, которая приносит лишь несчастья моему народу. Но взамен осчастливь македон и меня. Оплодотвори мою ниву! Брось свое благородное семя, и я рожу достойного тебя сына!
— От моего семени ты не родишь царевича, — с сожалением вымолвил пророк.
— Я царевна и продолжательница рода! Маке доны ждут от меня наследника престола!
— Дитя, что появится на свет, будет слепым, безумным и уродливым. Рожденный тобой сын познает лишь власть уда и не признает никакой иной. Твой народ устрашится, когда увидит его личину, и охватится ужасом от его деяний.
Она вскочила, и гнев заплескался в ее огромных очах.
— Что ты пророчишь мне?! Космомысл встал, положив меч на плечо.
— И Ара дагдар урбада ты не родишь, поскольку боги зачинаются не от семени — от божественного огня. Ты не сможешь родить даже великана — смертного исполина, ибо они рождаются только от великой любви, а не от соития.
Гнев Авездры вмиг унялся, обратившись в горький дым.
— Кто же родится? — вслед крикнула она.
— Обрище — древнее греховное творение. И от него ваш народ выйдет не к свету, познав бога, а ввергнется во мрак небытия.
Космомысл удалился в алтарь всего лишь на минуту, чтобы взять ларец с магическим кристаллом, и когда попытался выйти из храма, внезапно обнаружил, что тяжелая железная дверь заперта снаружи. Тогда он вошел в свои покои, однако Авездры там уже не было, а вместо нее у ложа стояли три ясновидящих жрицы, держащие в руках сосуды с маслом и благовониями — над горами вставала заря. При виде ларца они пали ниц и заслонились руками, а исполин подтащил каменное ложе к стене, встал на него и только тогда смог дотянуться до бойницы.
В узкую щель он увидел стражниц в личинах из черного стекла и золоченой броне. Одни замуровывали вход каменными глыбами, другие стояли полукругом, и в руке каждой была трехсаженная плеть, ременные хвосты которых извивались по камням, будто змеи, готовые к броску.
Авездра была среди них, поскольку он услышал ее голос.
— Открой истины Астры! И я открою храм. Если же до вечерней зари не услышу ни одного твоего пророчества, останешься здесь навечно!
Космомысл бросил бесполезный ларец, и битый хрусталь разлетелся по полу: бойницы были устроены так, что от восхода и до заката в любое время года ни один солнечный луч не попадал в храм. И нечем было возбудить живой огонь, чтобы разрушить это каменное узилище.
Однако освобожденный от птичьих жил магический кристалл откатился в дальний угол и вдруг засветился сам, выбросив к мрачным сводам тонкий, дрожащий луч…
В Предании арваров было несколько легенд о том, как был добыт живой огонь. От сказа про жар- птицу, перо которой доставалось несмышленому младшему брату, до повести о праведных исполинах, ведавших Пра — так на древнем арварском языке назывался небесный, или божественный, огонь, в отличие от земного, называемого Жар. Причем в одних легендах говорилось, что он был похищен, в других — найден в оставленном богами кострище, в третьих утверждалось, что его искра была подарена.
Изначально животворящий огонь горел на вершине Светлой Горы и был виден всем, и никто не слеп от его сияния, никто не боялся искр, называемых Зга, в обилии сыплющихся на землю. Напротив, подставлялись им, дабы частичка живого огня проникла в сердце, поскольку человек с искрой божьей становился земным творцом. Первозданный мир, в том числе и мир богов, был близок и понятен, и всякий младенец, впервые увидев Пра, мог спросить, что это, и получить ясный ответ:
— Боже.
Ибо Творец был воплощен в огне и никогда не имел иной плоти, будучи в небесном, или, как звучало на арварском наречии, в нектарном пространстве, то есть в не Земном. И лишь спускаясь на Землю, именуемую Тара — вместилище, он принимал земные образы животных и птиц. Но только образы, дабы не спалить свое творение, и при этом никогда не перевоплощался, оставаясь огнем.
Узнать его мог даже младенец, единожды взглянувший на Пра.
Когда арвары бежали с Родины Богов, покрытой льдом, верные заповеди Даждьбога и сохранившие бессмертие русы, коих называли праведные, сначала шли вместе с потомками всех трех сыновей Рода, помогая своим собратьям одолевать тяжкий путь сквозь холодные и мрачные ледяные горы. Малые числом, лишенные воинственного духа, они не вступали в споры из-за пищи, ибо не ели мертвечины, не ссорились, деля топливо, и не враждовали из-за земного огня. А поскольку боги уже покинули свою Родину и ни на земле, ни в закрытом тучами нектаре не было видно ни Зги, то бессмертных великанов, хранящих в себе божью искру, часто призывали рассудить тот или иной спор и утвердить справедливость.
Благодаря своему росту и силе, праведники-исполины и поленицы всегда шли далеко впереди, вместе с мамонтами, выбирая путь через торосы, трещины и пробивая дорогу в снежных завалах, поэтому лавина измельчавших русов, росов и расов вынуждена была двигаться по их следу, что со временем и стало вызывать недовольство. Вольным арварам, забывшим всех своих богов, кроме Уда, и утратившим Зрак — ощущение пространства, казалось, что их не туда ведут, и потому начали возникать раздоры. Каждый тянул в свою сторону, указывая путь к теплой земле и свету, и все вместе роптали на бессмертных русов, говоря, что они водят по кругу, заставляют голодать, мерзнуть и гибнуть, а сами ничуть не страдают от божьего наказания.
И вот однажды недовольное ворчание и ропот переросли в открытую свару: арвары обвинили вечных русов, что они возгордились своей силой, уподобились богам и теперь повелевают всем народом, заставляя идти за ними. И заявили, что отныне поведут сами, куда захотят, исполины же пойдут не с мамонтами, а с обрами, что плелись по пятами.
