загрузить вагон, а все, что оставалось здесь, — закопать и замаскировать яму. Пока женщины грузили машину, Никита Евсеич заглянул в помещение госархива, сплошь заставленное ящиками. На ящиках сидели люди: три женщины, четыре старухи с огромными узлами в руках, шесть подростков, человек десять детей от трех до семи лет и молодой парень, рядом с которым стояли два чемодана.
— Это что за люди? — удивился Гудошников, потому что час назад заходил сюда и никого, кроме управляющего Солода и трех женщин-сотрудниц, не видел.
— Это моя семья, — забормотал управляющий. — Вы же позволили взять… Оккупация! Не под немцем же оставаться?
— А ты что здесь торчишь? — Гудошников подошел к парню. — Быстро во двор, грузить ящики!
— Это мой племянник! — вступился Солод. — Он больной, у него паховая грыжка… Гриша, сними брюки, покажи…
Парень начал расстегивать брюки. Присутствующие старухи, женщины и подростки смотрели на Гудошникова выжидательно и с надеждой.
— Я не врач! — отрезал Гудошников, чувствуя внезапный прилив озлобленности. — Живо во двор! Ящики таскать сможет!
— Иди, Гриша, иди, — Солод подтолкнул парня. — Тебе тяжелое нельзя поднимать, но ты иди! Велят — иди…
Парень оставил чемоданы и вышел. Гудошников осмотрел заколоченные ящики.
— Вы рассортировали что вывозить, а что закапывать здесь? — спросил он.
— Да-да, все готово, — пробормотал управляющий, показывая рукой. — Эти на эвакуацию, эти — прятать…
— Ящики уже погрузили, — сказал парень, возвращаясь. — Вас зовут…
Гудошников распорядился выносить упакованные документы во двор и ушел.
Немцы били неприцельно, из дальнобойных орудий, снаряды рвались на улицах, попадали в жилые дома. Город заметно опустел. Сновали изредка военные машины, какие-то люди закладывали окна некоторых зданий мешками с песком, кое-где мелькали гражданские с винтовками и санитары. Гудошников поторапливал шофера: в той стороне, где был вокзал, поднимались черные клубы дыма. Однако пришлось объезжать вкруговую, потому что некоторые улицы оказались заваленными грудами битого кирпича.
У вокзала горел состав с нефтью — и к путям было не подойти. Рвались цистерны, вздымая огненные шары и разбрызгивая горящие струи. Гудошников разыскал коменданта станции среди черных от копоти, бессильных что-либо сделать пожарников. Пока он ковылял к нему по шпалам и битому кирпичу, к коменданту подскочил какой-то майор.
— Почему вы не убрали состав с нефтью? — закричал майор. — Вам было приказано убрать!
— Разбило пути! — оправдывался комендант. — Вывести состав из тупика было невозможно…
— Где вагон для эвакуации архива? — Гудошников протолкался к коменданту. — Мне нужно грузить архив.
— Что вы меня хватаете? — вдруг заорал комендант, хотя его никто не хватал. — Там твой вагон! Там!
Кто-то из пожарных окатил их струей воды, Гудошников отпрянул. Там, куда указывал комендант, бушевало пламя…
— Давай назад, — скомандовал шоферу Гудошников.; — Пропал наш вагон…
Секретаря обкома Гудошников нашел примерно через час на товарной станции, где рабочие грузили станки и заводское оборудование.
— Вокзал бомбили, там пожар, — сказал Гудошников. — Наш вагон сгорел…
— Знаю, — бросил тот спокойно. — Составов больше нет, загружаем последний… Немцы прорываются к городу.
— У вас найдется один вагон в этом составе?
— Нет, не найдется, — сказал секретарь. — Часть оборудования приходится закапывать… Нет вагонов!
— Но нужно эвакуировать архив! — горячился Никита Евсеич. — Это наша история!
— А это — наше оружие! — секретарь указал на платформы, груженные станками. — Вы это понимаете?
— Понимаю…
Секретарь сел в машину, однако дверцу не захлопнул.
— Я вам пришлю еще грузовик и танкетку для охраны, — сказал он. — Постарайтесь взять только самое ценное. Уходить из города будете с воинской колонной, торопитесь…
Во дворе архива стояли горы ящиков. Нечего было и думать, что все это войдет в кузова двух грузовиков. Следовало еще раз сделать отбор, а остальное закапывать или все-таки жечь. Гудошников подошел к яме, выкопанной женщинами: по стенам ее медленно сочилась вода, и дно ямы уже было затоплено, Белоруссия, край болот… Что жечь, что закапывать в эту горькую землю — все равно… Гудошников подозвал Зою, показал на яму:
— Что будем делать?
— Не знаю… — тихо вымолвила она. — Как вы решите…
— Как решите! — передразнил Гудошников. — Ладно, часть архива надо жечь.
— Давайте жечь, — устало согласилась Зоя. — Не отдавать же врагам.
— А что? Что жечь, что закапывать?! — разозлился и закричал Гудошников. — Или вам все равно?
— Мне не все равно, — сказала Зоя. — Но куда мы их денем? Куда? Я уже смотрела… Искала… Хотела предложить вам замуровать что-нибудь в подвале, но везде сыро и крысы! Вот такие! Я их боюсь…
— Я тоже их боюсь, — сказал Гудошников. — Боюсь и ненавижу…
Она глянула на него с недоверием, хотела что-то спросить, но промолчала.
— Зоя, — успокоившись, сказал Гудошников. — Снимайте с машины ящики. Нужно оставить только исторические материалы и документы периода коллективизации. Остальное — в яму… Что не войдет в яму — выносите на середину двора…
Зоя понимающе кивнула. В этот момент в воздухе что-то прошелестело, и на соседней улице полыхнуло зарево взрыва.
— Это уже не дальнобойная, — определил Гудошников. — Это уже гаубицы садят.
— Что? — спросила Зоя.
— Заканчивать нужно скорее, вот что! — отрезал Гудошников и направился к управляющему госархивом, — Скоро должна подойти еще одна машина, будете грузиться. А сейчас все лишнее таскайте в яму.
Завидев Никиту Евсеича, семейство Солода зашевелилось. Племянник управляющего Гриша подхватил один из ящиков и понес в угол двора, к яме. Гудошникова вдруг словно что-то толкнуло изнутри.
— Ну-ка, стой! — крикнул он парню и подошел. — Что в ящике?
Парень молча поставил ящик.
— Здесь документы по архитектуре и строительству города, — с готовностью объяснил оказавшийся рядом Солод. — Описания, проекты, чертежи…
— Вскройте ящик, — приказал Гудошников.
Парень принес топор, оторвал крышку. Уже стемнело, но и в сумерках Никита Евсеич, развернув первую же бумагу, увидел план старого города, начертанный в начале прошлого века. Часть какой-то стены, ворота, церкви, усадебные застройки, парки… Гудошников перебрал другие документы. Перед глазами мелькали какие-то цифровые выкладки, письма, прошения о строительстве в городе театра, деловая переписка архитектурного ведомства губернского управления.
— Это нужно эвакуировать! — возмутился Никита Евсеич и, взяв топор, пошел к другим ящикам. — Кто занимался отбором материалов?
— Я и мои сотрудницы, — объяснил Солод, забегая вперед. — Мне приказано было… Я получил инструкции…
