— А-а… Так вот люди, говорю, о душе думали, от мирских дел отходили, молились, нищим подавали, а кто побогаче — часовенки ставили, церкви строили…
— Это кто грешил, тот и откупался! — отрубил Гудошников.
— А ты не грешил?
— Мои грехи — это мои! Я с ними как-нибудь сам, без божьей помощи…
А про себя подумал: «Ясно, зачем пришел Аронов. Новая попытка выклянчить что-нибудь. Решил, что капля камень точит, о душе заговорил. Нет уж, легче простить писателя Цитовичева, который когда-то предал анафеме дело Гудошникова и который последние пять лет пишет ему вдохновенные письма и шлет денежные пожертвования на организацию экспедиций. (С этими деньгами только и хлопот было, что ходить на почту да отправлять назад.)
— Ты, Никита Евсеич, в свою сокровищницу пускаешь? — вдруг спросил Аронов.
— А почему же не пускаю? Пускаю! — сказал Гудошников. — Посмотреть всегда пожалуйста, можешь даже потрогать…
Желающих осмотреть крупнейшую и редкую частную коллекцию было достаточно. Шли к Никите Евсеичу студенты и писатели, геологи и ученые, иностранцы и священники. Одни просили рассказать об истории собрания, другие глядели молча; одни с благоговением брали в руки списки XV века, другие профессионально листали ветхие страницы рукописей, делая пометки в блокнотах.
Однажды знакомый экскурсовод из музея привел ученого — иностранца. И пока тот бродил вдоль шкафов, делая удивленное лицо и, будто слепой, ощупывая корешки книг, экскурсовод сунул Гудошникову записку ответственного работника, курирующего науку. «Дорогой товарищ Гудошников! — прочитал Никита Евсеич. — Убедительно прошу вас предоставить возможность господину Вайнеру из Германии ознакомиться с вашим собранием и сделайте ему небольшой подарок, желательно что-нибудь из рукописей. Стоимость мы вам оплатим через музей. Господин Вайнер очень много сделал для развития отношений с нашей страной в области науки».
Никита Евсеич спрятал записку в карман и стал ждать конца экскурсии. Иностранцу объяснять ничего не требовалось: видимо, в книгах толк знал. Он вышел из хранилища немножко усталый, но уходить не спешил. Экскурсовод ждал, исподтишка и жестами поторапливая Гудошникова. Ждал и господин Вайнер, поглядывая с улыбкой то на хозяина собрания, то на своего гида. Однако настроение его постепенно портилось.
— Экскурсия окончена, — сухо произнес Гудошников и запер хранилище. — Всего хорошего, господин Вайнер…
— Сегодня с утра девушка приходила, — продолжал Гудошников. — Так я ей не только показал, а еще три книги с собой дал. Рукопись XVI века, старопечатную, и букварь поморский. Ты ей не дал — а она приходила к тебе! — а я — дал!
— Вот даже как? — изумился хранитель. — Неслыханное дело…
— Ты ведь не на собрание посмотреть пришел, — сказал Никита Евсеич, отпирая дверь библиотеки. — Говорил бы уж сразу. Опять материалы по скитам потребовались?
— Ишь ты, «сразу»! — весело проворчал Аронов. — Да, забронировался ты. Не хранилище, а танк…
— Ив танках горят…
— Пожара боишься?
— Людей больше боюсь. И крыс.
— M-м? Воры, грабители?
— И их тоже, — бросил Гудошников.
— Одним словом, Никита Евсеич, — Аронов встал перед Гудошниковым, — у библиотеки появилась возможность купить рукописи. Разумеется, по государственной цене.
— У меня здесь не лавочка. Я не торгую, — отрезал Гудошников.
— Не у тебя! — рассмеялся хранитель. — Про тебя я знаю… Один человек… Короче, унаследовал он бабушкины или материны книги, что-то около полусотни единиц, и теперь предложил нам купить. Мне нужен толковый оценщик, эксперт. У меня практика слабовата, а ты, Никита Евсеич, мастер в этом деле.
— Мягко стелешь, мягко, — проворчал Никита Евсеич.
— Я без всякого подвоха, пришел к тебе за помощью.
— На деньги я оценить не могу, — отмахнулся Гудошников. — Не пробовал. Ищите другого.
— А на деньги и не надо! Ты посмотришь, что за книги, а мы по ценнику определим. Понимаешь, в отделе специалистов не осталось: кто в отпуске, кто в командировке — лето…
Гудошников согласился. Любопытно было взглянуть на незнакомые, вдруг вынырнувшие из толщи веков книги.
Аронов усадил его в «Победу» и повез куда-то в глубь города. Ехать было хорошо, машину покачивало, улицы сверкали витринами, солнце только набирало силу, и в кабину врывалось мягкое по- осеннему тепло. Хранитель заметил приподнятое настроение Гудошникова, похлопал его по. плечу.
— Сидишь дома! Погляди, жизнь какая идет!
Никита Евсеич покосился на него, но промолчал.
Они приехали к новому дому на окраине и поднялись на третий этаж. Дверь открыл хозяин книг — мужчина лет тридцати, с грубоватым, простецким лицом. Гудошникову запомнились его неожиданно голубые глаза. Что-то подкупающее было в них, располагало к доверию, к тихой, задушевной беседе.
Хозяин пригласил их в квартиру и зачем-то выглянул на лестничную площадку, словно хотел зазвать еще кого-то.
— Прошу, прошу, — часто повторял он с улыбкой. — Прошу в эту комнату… Здесь жила мама…
Старообрядцы, перебравшиеся в город, стремились устроить свой уголок в доме, чтобы все там выглядело, как в старину, как у себя в деревне. Гудошников уже бывал в таких домах и каждый раз ощущал прилив жалости к этим людям. Их стремление было настолько сильным, а возможности так бедны, что получалась не деревенская изба, не городская квартира. Так они и доживали, эти старики и старухи, словно подвешенные между небом и землей.
Гудошникову хватило одного взгляда, чтобы определить, что старушка была поморского толка: несколько иконок с лампадкой на стене, на журнальном столике — книги, накрытые выбивной салфеткой, над кроватью, с никелированными головками, восьмиконечный крест из черного от времени, лоснящегося дерева. Постель убогая, тощий матрасец, лоскутное одеяло… Гудошников для верности пощупал — в матрасе солома. За койкой — сундук. «Ором, поди, старуха орала, когда перевозили…»
— Мать-то как звали? — спросил Гудошников.
— Феодосья, — ответил хозяин.
— Ишь ты, а фамилия?
— Аршиновы мы, — по-деревенски ответил наследник, не скрывая любопытства, — Знакомые, что ли?
— Да нет, — проронил Никита Евсеич. — Была еще одна Феодосья, Морозова… Слышали?
— Безусловно, — почему-то облегченно улыбнулся хозяин. — Мятежная боярыня…
— Ну, показывайте свой товар. — Гудошников нетерпеливо шагнул к журнальному столику.
— Какой это товар? — вздохнул наследник. — Это книги, от матери остались.
— Если продаете; значит, товар, — отрезал Гудошников, сдергивая салфетку. — Книги — книгами, товар — товаром.
Никите Евсеичу придвинули табурет. Аронов встал рядом. Наследник и шофер «Победы», приглашенный в комиссию как свидетель, замерли позади. Гудошников стал перебирать книги на столике. Рукописных не оказалось. Вернее, был один требник, написанный скорописью в прошлом веке. В основном наследство Аршинова состояло из печатных книг восемнадцатого и девятнадцатого столетий, и лишь несколько было старопечатных. Видно было, что книги собраны случайно, как это зачастую бывало в старообрядческих деревнях. Умирал человек — книги его раздавались родне и знакомым, потом, если были одинаковые, что-то обменивалось, что-то отдавалось в дар, в жертву. И в результате получалась мешанина, редко содержащая что-нибудь ценное. Но обычно среди кержаков всегда находился знающий в книгах толк
