передних сидений, которые не фиксировались и легко откидывались вперед — как у всех двухдверных автомобилей, чтобы запустить пассажиров на заднее сиденье.
Надо попробовать на этой дороге! Они уже привыкли к болтанке и слегка подустали от качки. Тем более водитель делает резкие повороты, уклоняясь от рогатинами стоящих деревьев, склоненных против хода. У всех внимание приковано к дороге — видимо, все водители, и у них включилась механика, мышечная память. Каждый из них как бы повторяет все движения шофера.
Но нужна скорость и резкая остановка перед препятствием — чтобы все качнулись вперед, а водитель выключил передачу. Где такое место? Знать бы, так каждый метр этого волока запомнил. А тут в памяти один трактор, стоящий на обочине... Придется импровизировать, ждать момент и быть наготове. Эх, еще бы один глаз в левом виске, чтобы одновременно видеть и автоматчика...
До трактора уже недалеко. Дальше идет дорога получше, но есть глубокие нырки с водой... Может, там? Да! Там, за трактором! Часто приходилось тормозить и переключаться. Правда, сейчас дорога очень сухая, но пыль — тоже ничего...
— Брошенный трактор был на дороге? — вдруг спросил генерал.
— Не знаю... Не видел... Опаздываем по скорости... Должна начаться дорога получше...
Генерал обернулся к нему:
— Неужели ты все запомнил?..
Русинов помедлил, не открывая глаз, с напряженным лицом, проговорил:
— Я — Мамонт...
— Где уж тут скорость, — пробурчал водитель. — Того и гляди запорешься на тычке...
Они не ездили по этому волоку никогда, но по мертвой дороге наверняка не один раз. В прошлом году у них тут пропал Зямщиц...
— Действительно мамонт, — с неопределенной интонацией сказал генерал.
За трактором порученец прибавил скорость. Русинов чуть сполз с сиденья, положил голову на спинку. Машину колыхало, но не так сильно. Главное, нужно было накрепко упереться спиной и шеей. Иначе самого поклонит вперед, и удар получится слабый...
Первый нырок он пропустил — проверил поведение водителя и генерала. Вроде все как надо. Важно попасть в ритм и использовать инерцию при торможении...
На втором нырке, когда впереди сидящих потянуло к лобовому стеклу и водитель выключил передачу, Русинов рывком выхватил автомат у охранника и, одновременно вскинув ноги, уперся в поручни спинок передних сидений, опрокинул их и, выпрямив ноги, придавил водителя и генерала. Автоматчик, потеряв опору под руками, сам подался вперед и угодил под ствол. Выстрел был одиночный! Не дотянул предохранитель до автоматического огня! Но уже поздно, руки скованы...
Он стрелял через спинки одиночными и боялся прострелить себе ногу. Он не мог понять, поразил противника или нет: водитель и генерал были прижаты к баранке и лобовому стеклу. Машина вылетела по инерции из нырка, остановилась и покатилась назад...
Держа автомат у сиденья генерала, Русинов убрал ноги со спинок.
Оба грузно откинулись назад...
Водитель-порученец вытянулся в судороге...
Несколько минут он сидел по привычке с закрытыми глазами и тупо считал, пока на него не начал сползать автоматчик. Русинов отпрянул к стенке: омерзение убийства и смерти подкатило к горлу тошнотворным комом. Он стиснул зубы, резко открыл водительскую дверцу и вытолкнул порученца. Затем откинул сиденье и вылез сам. Отошел от машины — передергивало, озноб бил то в голову, то в ноги. Он встал на колени и начал мыть руки... Умыл лицо...
Потом понял, что это — не вода... песок!
Машина стояла в нырке, двигатель работал на малых оборотах...
Он почему-то подошел и выключил зажигание.
Когда он думал о побеге, казалось, свобода обратится в ликование. Теперь же он тупо, как больной, ходил по дороге взад-вперед и носил перед собой автомат в скованных руках.
Наручники привели его в сознание. Ему казалось, что он крепкий на удар и на зрелище мертвых — все-таки врач... Начал вытаскивать трупы из машины содрогалась душа, противился разум. Убивать страшно даже врагов... Потом достал из багажника инструментальную сумку, вытряс ее на дорогу. Плоскогубцы с кусачками оказались слабыми, чтобы разрезать звено цепочки между браслетами, тем более давить приходилось ногой. Тогда он отыскал плоский напильник, зажал его между колен и стал пилить цепь. Ключи от наручников были у автоматчика, оставшегося на свертке в бору. Сталь была прочной, напильник брал ее с трудом, но ничего другого не оставалось...
И вдруг он вспомнил, что сзади идет «Опель»! А прошло уже минут двадцать, как он стоит на месте!
Прихватив с собой напильник и автомат, он побежал назад, к трактору. Лучше всего засаду устроить там! Но вдруг остановился, пораженный: опять стрелять?! В кабине «Опеля» еще трое...
Он понял — не сможет. Нет той ярости, злобы и ненависти, которая была у него, когда висел распятым на стене вагончика. Тогда бы не раздумывая уложил всех одной очередью.
Нет, лучше уходить! Даже со скованными руками!
Он сел в «Ниву», запустил двигатель, кое-как тронулся с места. Через километр наловчился, поехал быстрее. И уж не переключался на ямах и рытвинах. И ветер, кажется, вынес мерзкое ощущение смерти...
Дорога начала петлять, огибая надолбы останцев и каменных россыпей. Скованные руки раздражали, машина не вписывалась в повороты, подминала деревца, шаркала боками о сосны. На одном зигзаге он не справился с управлением и едва не врезался в камень. Надо освобождать руки! Но как? Напильником — слишком долго, но делать нужно сейчас: если придется бросить машину, то бежать со скованными руками по камням — самоубийство. Он открыл бардачок — два блока спаренных магазинов с патронами, ракетница, три гранаты. Он взял одну, вывинтил запал. Его гильза вставлялась в кольцо цепи... А что будет с руками после взрыва запала? Он разорвал пробитую пулями кожу на спинке сиденья, вытащил из-под нее пласт тугой мебельной резины. Разделил ее пополам, укрыл запястья рук и ладони. Затем отыскал высокий, не очень толстый пень, надел на него скованные руки, присел, спрятал голову и на ощупь, осторожно вытащил чеку. Скоба отлетела, щелчок бойка, и сразу же загорелся замедлитель.
Через пять секунд он был свободен, хотя звенело в ушах и саднило запястья. Снять браслеты нечего было и думать, придется носить как память, пока не появится возможность распилить...
Он садился в машину, когда услышал в лесу глухой рев двигателя. Его догоняли! Только, похоже, не на «Опеле». Неужели где-то добыли грузовик? Прислушавшись, он понял: у низкосидящего «Опеля» оторвался глушитель. Значит, едут не жалея машины. Да что им теперь машина? Есть искусительный стимул — пещеры, откуда можно рюкзаками выносить алмазы...
Следовало устроить завал на дороге, но чем и как? Везде можно объехать. Прошел бы небольшой дождь! И они бы надолго застряли, вынужденные бросить машину, и тогда можно оторваться от них. Остается одно — найти узкое место и делать засаду. Иначе приведешь за собой к камню со знаком жизни...
Он ехал с оглядкой — ничего подходящего! Только примятые к земле деревья, сухие и жесткие, как согнутый лук. И тут его осенило! Русинов пропустил между колесами очередную жердь, скребнувшую по днищу, — ее не объехать! — выскочил из машины и стал минировать дорогу. Распустил моток изоленты на всю длину, один конец привязал к склоненному деревцу, к другому — небольшой камень. У гранаты выдернул чеку, положил на землю, прижал камнем. Как только преследователи тронут деревце бампером машины, камень отвалится, чека отлетит. Замедлитель работает до пяти секунд, поэтому взрыв прогремит либо впереди машины, либо даже под ней...
Русинов вернулся к «Ниве», сел за баранку. Он никогда не мог предположить, что ему придется еще и воевать, хотя он почти двадцать лет носил погоны и был военным человеком. Причем воевать со своими, говорящими на одном языке и разве что живущими по иным законам и правилам. Можно было представить, кем бы стал этот генерал, завладей он золотом, а значит, и властью.
Вся прошлая жизнь до сегодняшнего утра ему уже казалась призрачной, беззаботно-ребячьей, когда можно было пусть и с радиомаяком, но свободно ходить по земле, загорать на песке под солнцем...
