какое-то бережное, щепетильное отношение. Он мог высыпать солонку себе на ладонь и долго ворожить над солью, осторожно перебирая пальцем, или пересыпать из руки в руку, любуясь струйкой. Когда Русинов заметил, что Авега употребляет соль лишь в пасмурные дни, причем ритуально, его впервые осенило, что «солнце» и «соль» — однокоренные слова и означают одно и то же! Пресно, если день без солнца и пища без соли. В ненастные дни Авега как бы восполнял солью недостаток солнца и тем самым ставил рядом две эти простые и привычные вещи. А было ли еще что-то в мире важнее их?! Соль в мироощущении Авеги была земным воплощением солнца. Пусто и мрачно небо без солнца, а земля — без соли. И не потому ли у нас сохранился атавизм прошлого отношения к этим предметам — поверье, что рассыпанная соль ведет к ссоре и несчастью?
Задолго до солнечного затмения Авега начал проявлять беспокойство. Он мог знать о грядущем космическом явлении, — возможно, в какой-нибудь телепередаче проскочило сообщение, но навряд ли знал точную дату и время. Для чистоты эксперимента Русинов запросил содержание всех передач, которые смотрел Авега, и выяснилось, что ни в одной не назывался час затмения, хотя упоминалось не единожды. И вот за три дня до срока — была весна, дни стояли солнечные — Авега за завтраком начал солить пищу, а вечером, отказываясь от еды, насыпал на ладонь щепоть соли и благоговейно слизывал. Дважды в сутки после восхода и захода солнца, Русинов измерял давление, пульс и температуру. Состояние здоровья Авеги резко ухудшалось: отчетливо прослушивалась аритмия сердца, и медленно росло давление, которое раньше соответствовало возрасту тридцатилетнего человека. Он почти беспрерывно массировал себе лоб и спинку носа. На долгих прогулках по весеннему лесу Авега часто останавливался, с тревогой смотрел в небо и неожиданно начинал «блудить» по знакомым местам. Он словно забывал свои строго определенные пути и чаще всего брел не разбирая дороги, а опомнившись, подолгу озирался, неуверенно тыкался по сторонам, выписывая зигзаги. Накануне затмения, вечером, у него началась одышка со спазматическим кашлем, поэтому врач-кардиолог с аппаратурой и необходимыми медикаментами дежурил за дверью. Авега лег в постель, и Русинов остался возле него, в темноте, поскольку «знающий пути» жил лишь по солнцу, принимал его свет и не выносил электрического. В крайнем случае он зажигал свечу или просто спичку.
И здесь Русинов услышал от Авеги вторую, после его деревянной ложки, просьбу:
— Принеси мне хлеб-соль.
Хлеб для Авеги выпекали специально пресный — круглые ржаные булки, ибо это была его основная пища. Русинов пошел на кухню, положил на поднос хлеб и, когда поставил сверху солонку, неожиданно понял символ этого древнего славянского подношения: хлеб означал землю, соль — солнце. Землю и солнце выносили дорогим гостям!
Сколько же тысячелетий было этому обычаю?!
Сочетание земли и солнца — АРА, и пароды, почитавшие их, назывались ариями...
Вот почему пахать ниву — значит АРАТЬ. Так первоначально звучало это слово еще недавно, в литературе четырнадцатого века. Арать — добывать хлеб и соль, землю и солнце. Вот почему так неистребим этот обычай, хотя изначальный символ его давно забыт.
Но откуда у него, рожденного и воспитанного в христианском православном духе, образованного и просвещенного человека, эти знания и древняя вера солнцепоклонничество — к-РА-молие? Причем не формальное, не от ума, а, судя по физическому состоянию перед затмением, глубоко и гармонично вписанное в его природу и существо?
Перед рассветом Авега немного оживился, но, истерзанный ночной болезнью, едва встал, чтобы встретить солнце. А через два с небольшим часа после рассвета началось затмение. Авега уже лежал пластом, держа у себя на груди хлеб-соль. Русинов тоже почувствовал недомогание, учащенно билось сердце, и появилось загрудинное жжение, обычное для ишемии. Кардиолог через каждые десять минут снимал кардиограмму — у Авеги, по сути, было предынфарктное состояние. Когда же черная тень целиком накрыла солнце и за окнами наступили прохладные сумерки, врач сделал Авеге укол.
— Надо отправлять в реанимацию, — сказал он Русинову. — Дело плохо.
— Отправляйте, — решил тот. — Я поеду с ним... У меня тоже сердце пошаливает...
Наблюдая за Авегой, он лишь изредка глядел на солнце и не заметил, когда тень переместилась и брызнули первые лучи. Пока врачи «скорой помощи» пробились через ворота Института, а затем в здание лаборатории, на небе уже сияла лучистая корона.
— Это не мой срок! — неожиданно крепким голосом сказал Авега и, срывая с себя провода датчиков, встал с хлебом и солью в руках. Он торжествовал! Это мгновенное его исцеление повергло в шок сначала видавшего виды кардиолога, затем и бригаду «скорой». Авега сам растворил окно и стоял в позе встречи солнца, радостно дыша полной грудью.
— Ура! — восклицал он. — Ура! У-ра!
С горем пополам его уговорили лечь, чтобы снять кардиограмму. Врачи таскали ленты по рукам, сверяли кривые, оставленные самописцами, и совершенно определенно ставили диагноз, что десять минут назад у этого человека были резкий и длительный спазм коронарных сосудов задней стенки сердца и нарушение кровоснабжения. Сейчас же кардиограф отбивал такт абсолютно здорового сердца, соответствующего спортсмену-марафонцу.
И Русинов почувствовал себя лучше, а свое недомогание отнес к переживанию за Авегу, никак не связывая сердечную боль с солнечным затмением...
Когда в квартире никого не осталось, Русинов спросил в упор:
— Ты — саура? Ты поклоняешься солнцу?
— Я — Авега, — с обычным достоинством ответил он. — Сауры живут на реке Ганга, а я лишь приношу им соль.
— Ты можешь объяснить, почему сейчас тебе было плохо?
— Я слепну, — признался он. — И потому затмение принял за свой срок. А это был не мой срок.
— Но ты каждый день молишься солнцу!
— А ты, Русин, разве не молишься солнцу?
— Нет!
— Неправда, — заметил Авега. — Все люди от рождения до смерти молятся солнцу. Веруют в своих богов, но почитают солнце. Каждый человек, увидевший утром солнце, обязательно радуется. И говорит: «Какое хорошее солнце! Как солнечно сегодня!» Это молитва солнцу. Ты никогда не говорил так?
— Говорил...
— Вот и я говорю: «Здравствуй, тресветлый!»
— А хлеб-соль? — нашелся Русинов. — Почему ты попросил?
— Я — Авега, — проговорил он. — Мне нельзя трогаться в путь без хлеба и соли.
— Ты собирался уйти?
— Да, — смутился Авега. — В последний путь... Да только это не мой срок!
В папке с делом Авеги хранилась копия протокола, где значилось, что при личном обыске в Таганрогском спецприемнике у него изъяты сухари и соль.
— Почему ты не ешь соль? — спросил Русинов.
— Я — Авега, — снова повторил он. — Мне можно не есть соли. Когда ты, Русин, станешь добывать ее, тоже не станешь есть.
— Соль — символ солнца?
— Да, — нехотя проронил он. — Потому люди стали есть соль. И не могут жить без нее, как без солнца.
— Значит, изначально горькая соль была священной?
Авега вскинул на него глаза и неожиданно заявил:
— Ты изгой, Русин. Мне нельзя с тобой говорить.
— Хорошо, — согласился Русинов. — Скажи мне только: зачем ты нес соль на реку Ганг?
— Сауры просили...
— У них что, нет соли?
— Есть, — вымолвил Авега. — Да им нужна священная соль.
— Где же ты берешь ее?
— В пещере... Не искушай рок, Русин! — вдруг жестко проговорил он. — Нас слышит Карна.
