Хозяйка Медной горы одно и то же? Если да, то она — главная хранительница сокровищ и все ей подчинено здесь. Во что бы то ни стало нужно встретиться с Данилой-мастером! Он, рисующий знаки жизни и смерти, должен привести его к истине. Авега и Варга старые хранители, старцы, монахи, закомплексованные люди... Данила же молод и романтичен. Только бы пришла Инга! Только бы не забыла сказку!
Все эти мысли — повторение или продолжение тех, что пришли к нему в каменном мешке, сейчас, при свете солнца, — не казались ему смешными или вздорными. Наоборот, они как бы подсказывали дальнейший путь — только через контакт с людьми, связанными друг с другом таинственными нитями, только через тех, кого он мысленно назвал хранителями «сокровищ Вар-Вар». Карта «перекрестков Путей» и даже магический кристалл КХ-45 теперь казались инструментами грубыми и примитивными. Можно установить на местности все астральные точки и не найти на них ровным счетом ничего, кроме пусковых ракетных шахт, моренных мертвых отложений, которые разъели, перетерли в вязкую глину весь культурный слой. И даже развалы отесанных камней — остатки Ра-образных арийских городов — мало что дадут. А вот нефритовая обезьянка, вынырнувшая из глубины тысячелетий, может быть паролем, ключом во владения Валькирии — Карны — Хозяйки Медной горы.
Первую ночь он провел на повороте среди старого лесоповала. По давней привычке он стремился пройти большие отрезки пути на свежих силах и потому двигался, пока различал под ногами волок со следами своих колес. На следующий день оставался кусок поменьше — километров двадцать пять, и ночевка предполагалась у серогонов. Правда, и дорога была совсем иная, по волоку сильно не разбежишься. Русинов вышел на восходе солнца и уже не вертел головой: снежный человек наверняка завтракал оставшейся тушенкой в разбитых банках.
Он не хотел ночевать у серогонов, чтобы избежать каких-либо неожиданностей, которые ему уже надоели, однако намеревался, явившись вечером, застать их в полном сборе и посмотреть на них. Имеющий паспорт мужичок, официальное лицо на химподсочке, — еще не показатель в этой странной общине. Интереснее те, что не имели документов. Авега тоже оказался без единой бумажки в карманах...
Километра за полтора от барака Русинова встретила собака. Было еще достаточно светло, чтобы разглядеть породу — чистокровная немецкая овчарка с классическим экстерьером. Она молча стала на дороге, потянула носом и застыла, поджидая человека. В прошлый раз он у серогонов и лая-то не слышал. Русинов приблизился к ней метров на десять и ласково поманил.
— Иди ко мне, — похлопал по ноге. — Ну, сюда, ко мне!
Собака чуть приложила уши. Русинов сделал несколько шагов вперед, овчарка угрожающе заворчала и несколько раз гулко пролаяла. И в тот же миг ей отозвалось с десяток голосов — свора собак охраняла барак! На всякий случай он потянул из-за плеч карабин. Собака сделала предупредительный бросок вперед и по-волчьи, молча ощерилась. Между тем из бора, за крайними соснами которого стоял ночной мрак, с лаем вылетели еще две овчарки, и все три теперь с ходу пошли в атаку. Русинов попятился к огромной сосне и стал к ней спиной. Собаки держали дистанцию метра в три — расстояние прыжка, но пока лишь «травили», облаивали, лишая его движения. Он отказался от карабина — в случае чего такого пса одним выстрелом не завалишь — мал калибр, надо искать общий язык. Он без резких движений сполз спиной по сосне и сел на корточки.
— Хватит, мужики, — добродушно предложил он. — Не то и я лаять начну. Чего ругаетесь? Руки пустые! Во! Я мирный человек, вашего хозяина не трону. Мы с ним знакомы.
Овчарки даже темпа не сбавили, хотя лай был предупреждающим, дежурным. Русинов достал сухарь, разломил его на три части и бросил собакам.
— Вот, взятка вам, охраннички! Что же мне, под сосной ночевать? — Хлеб остался нетронутым, даже не понюхали, не отвлеклись — службу знали крепко...
Сумерки сгущались быстро, ночь спускалась на эту землю не с неба, а выходила из древнего бора. Прошло минут пятнадцать, прежде чем на дороге появился знакомый серогон с ружьем наперевес. Шел крадучись, мягко, вглядываясь в сумрак, — заметить Русинова под сосной было трудно.
— Эй, хозяин, — окликнул его Русинов, когда оставалось метров пятьдесят. Выручай, прижали!
Мужичок расслабился, закинул двустволку за плечо и рассмеялся:
— Я-то думал — зверь!
В этот миг Русинов увидел сбоку от себя неподвижную человеческую фигуру возле сосны, в противоположной от серогона стороне. Мужичок-чифирист шел с прикрытием, причем брали сразу в ножницы. Отвлекая на себя внимание, серогон громко хохотал, свистел собакам и хлопал себя по ляжкам:
— Как на зверя лают! Думаю, мяска похаваем! Свежатины!
Человек у сосны бесшумно развернулся и скрылся в темноте. В последний момент Русинов явственно различил у него в руке черный силуэт автомата «АКМ». Ребята в бараке жили серьезные!
Собаки отошли к серогону и продолжали лаять.
— Харе! — рявкнул им мужичок. — Вали на хазу!
Похоже, овчарки признавали только жаргон, послушно смолкли, и две из них тотчас скрылись в бору. Одна же легла у обочины, зорко наблюдая за гостем. Выучка была исключительной. С такой охраной не то что участковому переловить всех беглых, а и взводу милиции тут нечего делать.
— Не нашел Кошгару? — спросил серогон, щеря беззубый рот. — Заблудился?
— Как же не нашел? Нашел! — сказал Русинов, отрываясь от сосны.
— И назад пришел?
— Как видишь...
Серогон не поверил, засмеялся:
— Ладно тебе, нашел... Не притирай уши! А что пешкодралом-то идешь?
— Машина сломалась, — признался Русинов. — Иду одну запчасть искать.
— А-а, значит, не доехал, — определил серогон. — Ну, и слава Богу. Хоть живой остался. Чай-то несешь?
— Несу.
— Чай есть — дело будет! — обрадовался он и попросил шепотом: — Дай пачку? Я где-нибудь тут притырю!
Русинов на ходу снял рюкзак, достал чай и подал серогону. Тот свернул в темноту, попыхтел — на дерево лазил, что ли? — и скоро догнал.
— Завтра чифирну! А много чаю несешь!
— Мало, две пачки осталось, — Русинов развел руками. — Не на машине, на себе несу.
— Ну ты в натуре! — возмутился серогон и побежал назад. Вернулся с чаем, сунул в руки. — Мог и больше взять, не тяжело... Я бы знаешь сколько мог его на себе унести? Полцентнера — делать нечего!
Серогоны были не причастны к исчезновению трамблера, а значит, и не запирали его в каменном мешке. Иначе бы чай-то уж точно выгребли — не удержались.
— Зато у меня спирт есть с собой, — признался Русинов.
— А много?
— Две литровые бутылки.
— Эх, пим дырявый! — выругался он. — Ты чего ходишь так-то? Взял был больше — одна бутылка моя... а так не глотнешь — усекут сразу, и отлить не во что. В другой раз пойдешь — бери больше!
— Знаешь, брат, у меня же не магазин, — примирительно проговорил Русинов. — Знать бы, в городе больше купил.
— У тебя машина в руках!
Окончательно раздосадованный, серогон замолчал до самого барака. Там их встретили две взрослые овчарки и семь щенков месяцев четырех, но молча, будто не хотели понапрасну поднимать тревоги, если хозяин и гость идут мирно.
У небольшого костерка сидели четверо мужиков, курили самосад и играли в карты. На Русинова глянули мельком и, кажется, без интереса. Никто не бежал и не прятался, наоборот, из барака вышел пятый и присел к огню.
— Вот, Паша, человека встретил, — доложил серогон, обращаясь сразу ко всем. — Это тот, который в Кошгару ехал...
