— Я вот ему дам хрыча. Лучше бы жену освободил!
— Он занимается. Мы однажды вместе ездили в Верховный суд, жалобу подавали.
— Жалобой ее не освободить… — он не хотел выдавать чувств, отвернулся.
Двадцать седьмой километр сначала проскочили: ни у дорожной развязки, ни поблизости от нее никого не было, по крайней мере, ни одного припаркованного автомобиля. Наружка давно обленилась и не представляла себе службы без транспорта и радиосвязи. Мавр попросил покататься по самой развязке, затем поехал в сторону Голышева. Все было так, как обрисовал Козенец — полоса соснового леса, перед ним открытое место да и сам бор хорошо просматривается даже в сумерках. И все-таки он велел проехать вперед, там загнал машину на лесную дорогу и отправился пешком. До встречи оставалось полчаса.
Побродив по лесу, Мавр выбрал позицию, с которой просматривалась часть дороги к бору, и сел под дерево. Если бы вперед выслали наблюдателей и охранников, то все равно хоть один бы, но проявился. Должно быть, премьер нашел пакет в бывшем кабинете Кручины и решил больше не лукавить.
Место для подобных свиданий действительно было подходящим, без посторонних глаз — за полчаса на дороге не появилось ни одной машины, и только где-то в деревне потрещал тракторный пускач. Ровно в шесть тридцать на видимом отрезке дороги показался джип с затемненными стеклами, шел на малой скорости, словно высматривал пространство впереди себя. При хорошем уплотнении можно засадить человек пятнадцать…
Машина вползла в сосновый бор, развернулась и застыла на обочине. Через несколько секунд вышел водитель-телохранитель с фишкой в ухе, осмотрелся, и в тот же момент из джипа выбрался премьер в спортивном костюме, но хорошо узнаваемый по неуклюжей, полной фигуре, а следом за ним — Козенец. На миг обе задних дверцы распахнулись, и кабина просветилась насквозь: если там кто-то был еще, то сидел в багажнике…
— Он чего, без тени уважения? — спросил премьер, разминая ноги. — Или ничего?
— Думаю, он уже здесь, — отозвался Козенец, озираясь. — Осторожный.
Телохранитель прикрывал пространство между премьером и лесом, но не с той стороны. Мавр вышел из укрытия и оказался у них за спиной.
— Мое почтение, господа, — сказал старомодно. — Я здесь.
Они повернулись как по команде, и быстрее всех сориентировался премьер, протянул руку, как старому знакомому.
— А, здорово! Ну, как? Или ничего?
— Порядок, — Мавр указал на бор. — Прогуляемся, грибов поищем.
— Извините, — встрял телохранитель. — Удаляться от машины нежелательно.
— Я своего леса не боюсь, — заявил премьер и сам направился за Мавром.
Не отступая ни на шаг, за ним пошел Козенец и на отдалении — телохранитель.
— Ты выглядишь в состоянии, — похвалил вдруг премьер. — У кого так лечить научились?
— Долго живу у моря, — признался Мавр. — Давай о деле.
— Этот тебе сказал как положено, — он ткнул в живот Козенца. — По-другому как и наплевать. Раз поручили, так про что разговор? Мы тебя не оставим в положении.
— Не все так просто. У меня есть свои инструкции. И я обязан следовать им неукоснительно.
— Говори, каким образом, так сообразим компромисс.
Мавр смысла этой фразы не понял, и чуткий Козенец мгновенно перевел.
— Надо бы знать, что в инструкции. И вместе подумать…
— А ты иди лесом! — огрызнулся на него премьер. — Плетешься над ухом…
— Могу пересказать инструкцию почти слово в слово, — предложил Мавр.
— Ну, давай. А кто придумал?
— Придумали наши предки, чтобы защититься от казнокрадов и расхитителей. Чтоб в случае чего не остаться с голым задом.
— Это точно! Все норовят руки в брюки.
Мавр уперся взглядом в лицо собеседника и заговорил медленно, однотонно, не переводя дыхания.
— Группа СФС является специальным мобилизационным запасом финансовых средств. Закладка их производится из ценностей, полученных государством в виде контрибуции с побежденной страны, а также трофейной валюты, драгоценных металлов, камней, уникальных архивов и ценных бумаг. Лицо, совершившее акт закладки, не оставляет никаких письменных или иных свидетельств, и независимо от будущего служебного и социального положения, является руководителем группы и полным ее распорядителем. Или передает часть своих полномочий подготовленному и доверенному человеку, который после смерти автоматически получает исключительные полномочия. То есть право по своему усмотрению реализовать СФС при чрезвычайном положении в государстве. Это война, разрушительные стихийные бедствия или техногенные катастрофы, повлекшие за собой гибель более одной трети промышленного, сельскохозяйственного производства и инфраструктуры. После расконсервации СФС руководитель самостоятельно определяет формы и способы реализации и проводит ее силами собственной рабочей группы с привлечением специалистов Центробанка, Министерства финансов и прочих государственных учреждений.
Мавр отдышался, словно вынырнул из глубины. Премьер был человеком сильным и властным, но на удивление легко поддавался гипнозу — понял все без переводчика.
— С какой стати правительство ничего не знает?
— Пакет в сейфе нашли?
Козенец предупредительно подал ему серый конверт со взломанными сургучными печатями.
— Вот, был… Но одинокий номер с буквами.
— Проверяй, такой номер? — Мавр назвал шифр.
— Вроде напоминает, — премьер смотрел в бумагу. — Но какая тут информация?
— Для людей посвященных самая полная.
— Я что тебе, не тот? Никто в правительстве в зуб ногой.
— Когда есть преемственность власти, информация о существовании СФС переходит автоматически. Но там первое требование — сделать хотя бы одну закладку из средств, полученных от продажи сырой нефти.
Премьер неожиданно рассердился и произнес совершенно понятную, вырвавшуюся у него фразу:
— С какого рожна?.. Тушенку и мороженое мясо из мобзапасов дожираем. — Правда, тут же взял себя в руки и язык снова испортился: — Я одного никак не возьму… Знаешь размах, а лезешь со своими ГКО.
— Это не ГКО, — поправил Мавр. — Акции Веймарской республики, выпущенные в двадцатых годах.
— Какой хрен разница? Что ты мне тут… Сидел бы да и не дул. Ведь присосутся и высосут.
— Потому я и настаиваю на соблюдении инструкции, — прогудел Мавр. — Реализация под моим полным контролем.
— Кстати, если следовать вашему регламенту, сейчас нет ни чрезвычайной ситуации, ни особого положения, — вдруг вмешался Козенец, вероятно, зная, что премьер этого спросить не сможет. — Ни войны, ни потопа…
— Да! — подтвердил тот. — Кстати.
— Сегодняшние реформы хуже войны и стихийного бедствия, — отпарировал Мавр и насупился. — Плюс последствия Чернобыля… Прежде чем принять решение о реализации СФС, я подсчитал урон от перестройки. Более трети промышленного производства стоит и запустить его уже никогда не удастся. Производительность сельского хозяйства упала на четверть, восстановить заброшенные земли и мясомолочное поголовье скота представляется возможным лишь через двадцать-тридцать лет. Я уже не говорю о психологическом состоянии нации. Поднимать хозяйство на энтузиазме можно было после войны. А где оно сейчас, великое и созидательное чувство?
Лицо премьера потемнело, отяжелела нижняя челюсть, и взгляд стал малоподвижным, и было не понять, чего больше в этом человеке — гнева или глубокого внутреннего разочарования.
