Они вышли, направились назад по коридорам. В автомобиле Чиркун сказал с усмешкой:
— Я внимательно за тобой следил, сразу понял, что это не Антонов… Интересно было, что скажешь ты. Ведь, если бы ты признал в нем Антонова, настоящего Антонова перестали бы искать, ему легче было скрываться…
— А пастуха этого вы истязали бы до тех пор, пока он не признал бы себя Антоновым. А потом шлепнули, успокоили народ… И невинный человек сгинул бы, да?
А вскоре, буквально через несколько дней, объявился настоящий Антонов, ошеломив руководителей Тамбовского ОГПУ. Произошло это случайно. Нелепейшее стечение обстоятельств. Принесли однажды в отдел из Тамбовской газеты заявление рабочего одного из заводов Маклакова Сергея Васильевича о выходе из партии эсеров. Такие заявления-объявления частенько печатались в газете. Но прежде чем опубликовать их, газетчики всегда сообщали в ГПУ, автора вызывали сюда и беседовали с ним. Этим тоже занимался отдел, в котором работал Егор Анохин. Заявление Маклакова попало не к нему. Видел он, конечно, как беседовал с Маклаковым сотрудник отдела, ведь сидели они в одной комнате, но в первый приход не обратил внимания на обычного вида рабочего. Мало ли их бывает в комнате за день? Эх, знать бы тогда — какую роль сыграет в судьбе Антонова этот рабочий! Беседа с Маклаковым, должно быть, была обычной. Допытывались, почему он решил порвать с партией эсеров. Рабочий, конечно, отвечал, что давно потерял с ней связь, живет своими обывательскими интересами, семьей, надоело ему, что перед каждым праздником его арестовывают, как и всех эсеров, и отправляют на всякий случай на время праздника в тюрьму. И конечно, склоняли Маклакова к секретному сотрудничеству с ГПУ. Он отказывался стать сексотом, говоря, что отошел от всякой политической деятельности и не желает ею заниматься. Ему говорили, что он хочет обмануть органы, ввести в заблуждение своим заявлением, уйти в подполье и подрывать Советскую власть. Только в этом, мол, органы видят причину отказа от сотрудничества, а слова его о том, что он желает мирно работать, пустые слова, ведь и при царе он был простым рабочим, а втихаря расшатывал самодержавие. Такое с Советской властью не пройдет. Вот тебе срок — неделя, обдумай свое положение, а через неделю ждем тебя с заявлением на секретное сотрудничество. Так обычно проходили подобные беседы. И Маклакову дали срок подумать.
Но явился он в отдел буквально через день. Этот визит его помнится Анохину хорошо. Сидел Егор за столом, писал что-то служебное и оторвался от бумаги, поднял голову, когда услышал вскрик сотрудника отдела:
— Врешь!!
Перед сотрудником, спиной к Егору, стоял плотный сутулый мужик в сильно потертом на локтях пиджаке, длинные волосы зачесаны назад. Ошеломленный чем-то сотрудник, вскрикнув, аж подскочил на стуле, поднялся, а Маклаков вдруг обмяк, ссутулился еще сильнее и сел на стул у стола. Сотрудник, увидев, что Егор смотрит на него, радостно выпалил:
— Антонов объявился!
И потащил Маклакова из комнаты.
Позже Анохин узнал, что на другой день после беседы в ОГПУ к Маклакову пришла девушка и сказала, что она учительница из Борисоглебского уезда, из села Нижний Шибряй, что в этом селе скрывается Антонов со своим братом Дмитрием. Брат заболел, и Александр Степаныч послал ее в Тамбов к Маклакову за хинином и свежими газетами. Маклаков попросил девушку зайти к нему завтра, он достанет все, что просит Степаныч.
Ночь не спал Маклаков, думал — почему Антонов послал учительницу к нему? Сколько лет не виделись? Десять? Нет, больше. С юношеских лет, когда в одной эсеровской организации начинали работать, не было никакой связи. Не вспомнил Антонов о нем и во время крестьянского восстания. Почему же именно к нему прислал учительницу? И почему она пришла как раз после посещения им ОГПУ, после того, как он отказался сотрудничать с чекистами? Не провокация ли? Не проверяют ли его чекисты? И чем больше думал, тем больше уверялся — провокация! Особенно смущало то, что Антонов просил принести свежие газеты. Хинин — это понятно, а газеты? Странная просьба! Грубая работа ЧК. Проверяют, решил Маклаков, — и пришел в ОГПУ.
Срочно был сколочен отряд по ликвидации Антонова. Егора включили в него, а возглавил отряд Михаил Чиркунов. Когда собрались возле автомобилей, Егор с удивлением увидел в составе отряда командира Особого полка Партизанской армии Санжарова. Он, наверное, тоже удивился, узнав Анохина. Они сухо кивнули друг другу и отвернулись.
Разместились в двух автомобилях. Ехали в Уварово, неподалеку от которого было село Нижний Шибряй, через Сампур, Чакино, Ржаксу, ехали между желтеющих полей с высокой рожью, ячменем, овсом. Ровная степь, и плавающие в полуденном мареве дальние деревни. Разгар лета. Жарко. Солнце жгло лицо, горячий ветер трепал волосы. Пыль из-под колес впереди идущего автомобиля набивалась в рот. Куры в деревнях, купающиеся в пыли на дорогах, с истошным криком разлетались из-под колес. Ленивые, размякшие от жары собаки, лежавшие в тени изб, услышав непривычный треск мотора, выставляли уши торчком, напрягались и со злобным лаем бросались под колеса, пытались ухватить зубами за шину.
В Уварове подкатили к деревянному зданию милиции. Энергичный Чиркун выскочил из первого автомобиля и позвал с собой Маклакова. Они быстро простучали сапогами по доскам крыльца, исчезли внутри. А остальные начали вытаскивать из машин мешки с одеждой, плотницкими инструментами.
Переодевались быстро, молча. Мишка Чиркунов боялся, что Антонов уйдет в лес и снова надолго исчезнет, боялся, что успеют предупредить его, поэтому не терял ни минуты. Егор подпоясал длинную темную рубаху обрывком веревки, сунул за нее топор: револьвер лежал в кармане. Другой карман оттягивали патроны.
На автомобилях спустились вниз к реке Вороне, по деревянному мосту, по постукивающим доскам медленно переехали на другой берег и остановились в лесочке. За пригорком начинались избы села Нижний Шибряй. Высыпали из машин, вытащили велосипед, прихваченный с собой из милиции, и автомобили запылили назад. Прошли немного вперед, ближе к пригорку, и свернули в березовый лесок, расположились в траве: мол, усталая плотницкая бригада отдыхает. А Маклаков поехал на велосипеде в село.
Сидели, лежали молча, отгоняли ленивых от жары комаров, мух. Чиркунов нервничал, поглядывал на часы, на солнце, начавшее клониться к закату.
Часа два не было Маклакова. Наконец, появился, подкатил по мягкому песку.
—Ну, как? — выдохнул навстречу ему Чиркун.
— На месте.
— Слава Богу… Ничего не заподозрил?
— Вроде нет… Обрадовался.
— В лес не собираются?
— Засветло не решатся. А ночью, как понял я, уйдут.
— Пошли, ребята!
Разобрали обмотанные тряпками пилы и направились по серой песчаной дороге к селу. Маклаков остался в лесочке. По улице шли неторопливо, делали вид, что устали, мол, долго бредут, старались быть равнодушными: не замечать любопытных старух возле изб, не обращать внимания на лай собак.
Показался дом мельника, крытый железом, с густым, заросшим кустами палисадником. За ним виднеется соломенная крыша избы Натальи Кулешовой, у которой скрываются Антонов с братом. Амбар Натальи стоит прямо на улице, у дальнего угла палисадника. В палисаднике Кулешовой пусто, просторно, только две молодые яблоньки в ближнем углу. С одной стороны, это хорошо — окна просматриваются, с другой — плохо: видно из избы, что на улице делается. Напротив изб, по другую сторону улицы, пустырь, лощинка с густым бурьяном. Из-за угла избы Натальи Кулешовой вышла молодая баба с ведром и направилась к амбару мимо плетня палисадника. Должно быть, сама хозяйка. Взглянула внимательно на приближающуюся по улице плотницкую бригаду и скрылась в амбаре. Между избами мельника и Кулешовой проулок, широкая межа разделяет огороды, спускается к речке. За речкой — лес. На огороде мельника возле межи старая рига. За домом большой двор, сараи, навес.
— Один здесь заляжь! Следи отсюда за избой, — негромко и быстро скомандовал Чиркунов, указывая головой на угол густого палисадника мельника. — Двое в лощинку, в бурьян, следить за окнами.
