Малека. И вот он опять много лет спустя, полуживой, израненный, пытается бунтовать. Ну что ж, Малек покажет римлянину, что такое бунт. Малек поклялся, как того требовал римлянин. Поклялся почти охотно.
— А теперь ты дай слово, — потребовал работорговец. — И клянись в свою очередь Юпитером.
— Клянусь Юпитером Всеблагим и Величайшим.
— Теперь отдай кинжал. Едва Элий бросил оружие на песок, охранники Малека тут же заломили римлянину руки.
— Думаешь, я не посмею тебя убить? — насмешливо спросил Малек, поднимая кинжал и пробуя пальцем лезвие. И тут же порезался. Занятно. Кровь на шее Элия. И на его пальце кровь. Выходит, теперь они побратимы. — Ты прав. Я не могу тебя убить. И даже не могу изувечить. Я — настоящий торговец и не порчу ценный товар. А вот немного проучить за строптивость придется. Как проучить тебя, Элий? Как вдолбить в твою глупую башку, что рабу положено быть почтительным с хозяином?
— Я твой пленник, Малек, но не раб.
— Он не раб! Надо же! Вот тут ты глубоко заблуждаешься, — Малек хлопнул в ладоши. — Эй! — крикнул он. — Вы двое сюда! Он, видишь ли, не раб! Ну так станешь рабом.
Преторианцы ринулись было к Элию, но один из охранников раскроил прикладом лицо преторианцу, и римляне подались назад.
— У тебя нет совести! — крикнул кто-то.
— Заткни блеялку! — рявкнул в ответ Малек. — Совести ни у кого нет. Ни у меня, ни у вас!
А подручные Малека уже связали три копья, два служили стойками, третье — поперечиной. Стойки воткнули в песок. Получилось «ярмо». Этакая маленькая арка позорища. Тот, кто проходил под «ярмом», становился рабом. Старинный обряд. Унизительнее для римлянина нет ничего. Малек усмехнулся: хорошо знать чужие обряды и чужие слабости. Человека в принципе очень легко унизить. Почти так же легко, как убить.
С Элия содрали тунику, оставив только кинктус.
Малек поглядывал на преторианцев. Неужто никто не захочет вступиться за своего Цезаря и тем самым разнообразить потеху? И Малек не ошибся. Камилл не выдержал и набросился на одного из охранников. Малековы псы только того и ждали. Камилла повалили на землю и стали избивать прикладами. Элий закрыл глаза, чтобы не видеть.
— Иди, — приказал Малек. — Или его забьют до смерти. А потом я выберу следующего.
Элий сделал шаг. Пошатнулся. Казалось, он вот-вот упадет. Черный росчерк «ярма» плыл в воздухе. Тело отказывалось повиноваться. Не поднять ноги. Не сделать шага.
«Я не могу, — пронеслось в мозгу, — просто не могу. Но их убьют. Их жизнь для Малека ничто. А для меня? Разве мало я погубил людей. Рутилий, Сабин…»
Но вместо Рутилия или Сабина в памяти вдруг всплыло лицо мальчишки, которого Элий зарубил на стене. Мальчишка вновь был рядом и вновь вопросительно и умоляюще глядел на Элия. Последний взгляд.
И Элий шагнул. Будто переступил через стену. А за стеной — совершенно иной мир. Свет другой. Другие лица. И голоса другие.
— Всем, кто хочет жить, закрыть глаза, — прошипел Неофрон.
Черный росчерк «ярма» близился. Чтобы пройти под ним, надо нагнуть голову и самому согнуться. Элий вцепился зубами в кожу запястья. Тело облилось липким холодным потом. «Прежде гладиаторов в школах жгли раскаленным железом. Теперь мир стал гуманнее, не жгут…» — пронеслось в мозгу.
Камилл зажмурил глаза. Но даже сквозь веки казалось ему, что он видит черное «ярмо» и седую голову Элия, поникшую в унизительном поклоне. Ярмо было связано так, что Цезарю надо было буквально проползти под ним.
— Надо же, он ползет на коленях! — заржал работорговец. — Как тебе урок Малека?! Видишь, я кое-чему могу научить, гордый римлянин! Послушанию — во-первых, терпению — во-вторых.
Слезы сами собой брызнули из глаз Элия. Стекая, они прожигали на коже огненные дорожки.
— Плачь, римлянин, я тебе разрешаю! — засмеялся Малек. — А ты случайно не обмочился, позорник?
— Позор то, что ты творишь с людьми, Малек.
Если бы Элий не отвернулся, говоря эти слова, удар плети пришелся бы по лицу. А так плеть хлестнула по затылку и плечу. Из рассеченного уха брызнула кровь. Ноги Элия подломились, и он упал. Попытался встать. Новый удар. И тело бессильно распласталось в пыли. Все уплыло в ватное спасительно ничто. Малек, боль и жгучий стыд за собственную беспомощность.
— Он готов, — сказал Губастый.
— Так скоро. Римляне всегда куда-то спешат.
— Вижу, — раздраженно буркнул Малек. — Можете забрать своего Цезаря. — Малек пнул бесчувственное тело.
Преторианцы на руках отнесли Элия к водоему. Облили водой. Он открыл глаза и посмотрел на них недоуменно, с упреком. Зачем его вернули назад?
— Держись, Элий, — прошептал Камилл разбитыми в кровь губами. — Мы никому не расскажем, что здесь произошло. Клянусь Юпитером.
— Клянусь Юпитером Всеблагим и Величайшим, — повторил Кассий Лентул.
— «Если что во мне и может потерпеть ущерб, так только тело…'[40] — скорее выдохнул, чем сказал Элий.
Губастый подошел к ним. Лицо растеклось вширь в глумливой улыбке.
— Интересно, будут теперь остальные отдавать тебе свое вино и воду, как божеству? Запомни, римлянин, хозяин всегда сильнее раба, потому что он — хозяин. Ты не хочешь по своему обыкновению возразить? Не хочешь? Наконец-то пропала охота.
Губастый не слышал, как Неофрон прошептал:
— Мы с тобой еще встретимся, дерьмо верблюжье.
Элия постоянно томила жажда. Роксана влажной губкой отирала ему кожу, но это почти не приносило облегчения.
— Умереть, — шептал Элий, — почему я не могу умереть…
Порой сквозь пелену боли мерещился ему Тибур, свечи кипарисов, зелень лужаек, цветные узоры из левкоев и роз, статуи и изящные павильоны. И сам он себе представлялся смертельно больным Адрианом, сходящим с ума от постоянных мучительных болей во всем теле. Он молил о смерти и требовал дать ему меч. Но подданные в своем мстительном милосердии охраняли его день и ночь, отнимали режущие предметы, и так до тех пор, пока несчастный император не спятил от боли. И не превратился в чудовище. Мудрый Адриан сделался злобным безумцем и приказывал убивать, убивать, убивать…
— О всемогущие боги, — шептал Элий, — зачем вы даровали мне бессмертие?
Малек лично каждый день приходил поглядеть на драгоценного пленника. Однако дальше порога не шел. Боялся. Римляне видели его страх, плавающий липкой мутью на дне зрачков.
— Отвечаешь за него головой! — грозил Малек Лентулу. — Если он умрет, я тебя на куски разрежу, служитель Эскулапа.
— Не забудьте и себе отрезать какую-нибудь часть, — огрызался Кассий.
— Потом, — шипел Малек сквозь зубы, — сочтемся.
— Элий, что мы будем делать? — спросил Кассий, садясь на кровать рядом с Элием. Ему казалось, что он всю жизнь так и будет врачевать все новые и новые хвори своего безумного пациента. Гомер утверждал, что богов можно ранить. Значит, и их бессмертные тела покрыты бесчисленными шрамами и отметинами. И перед дождем старые раны ноют и болят. Тогда боги начинают яриться, ненавидеть мир и посылают людям бесчисленные несчастья и катастрофы.
— Мы убежим. — Элий сказал об этом так, будто всю жизнь устраивал побеги из карцера.
— Куда? Вокруг пустыня. Она стережет нас лучше любых стен.
— На это Малек и надеется.
И Кассий поверил Элию. Кассий всегда ему верил.
