— Ну да. А разве ты не знаешь, что едва начинаешь писать книгу, как у нее появляется гений. И умирает он либо вместе с рукописью, если книга не издана, либо вместе с последним экземпляром. Память о книге, как память о человеке, не продлевает гению жизнь. Лишь графоманские сочинения не осенены гением.
— Значит, и мои книги…— задохнувшись от внезапного открытия, начал было Кумий.
— Нет, — оборвал его Гимп. — Теперь нет. Так было. Совсем недавно. А теперь — нет. Ныне гении больше не рождаются. Они только умирают.
— Что ж это такое! — воскликнул Кумий и почувствовал, что на глаза против воли сами наворачиваются слезы. — Выходит, больше нельзя написать гениальную книгу?
— Выходит, что нельзя.
— Почему?!
— Потому что в мире больше нет гениев. Кроме одного гения Рима.
— Да к чему тогда этот самый гений?! — Кумий плакал уже по-настоящему. — Я написал прекрасную книгу. Самую лучшую! Гениальную! И что же? Она превратится в серенькое ничто только потому, что написана в наше подлое время?! Что ж это такое…
Ариетта не вмешивалась в их спор, лишь подливала в свою чашу вино.
Гимп вдруг вскрикнул и закрыл лицо руками. Ариетта к нему обернулась. И выронила чашу. Та упала и разбилась. Одна из трех уцелевших чаш Кумия. Ну вот, явились! Одна бьет посуду, другой жжет чужие сочинения.
— Я ослеп, — простонал Гимп. — Я вновь ослеп.
— Знаешь, какой это библион! — стонал Кумий и тряс за плечо слепца. — Ничегошеньки ты не знаешь. А еще гений!
Глава 5
Мартовские игры 1977 года
«По настоятельному требованию Бенита все сенаторы независимо от пола, возраста и здоровья записались в армию добровольцами».
«Сегодня день ковки щитов. Скачки в честь бога Марса. Диктатор Бенит заявил, что лично примет участие в скачках».
Валерия не обманула. Однажды вечером, заканчивая очередную страницу, Кумий заметил, что комнату наискось перечеркнула чья-то тень. Он поднял голову и увидел преторианца на пороге. Сердце остановилось. Холодный пот разом прошиб до костей. Кумий замер, так и не отыскав на клавиатуре нужную букву. Все мысли пропали. Окончание главы смыла из мозга волна животного страха.
— Привет, — сказал преторианец голосом слишком высоким для мужчины и слишком низким для женщины, и шагнул в комнату.
Тогда Кумий понял, что это женщина-гвардеец.
Кумий ощутил бешеное биение крови в висках, ему казалось — голова лопнет. Сейчас лопнет и…
— Я — Верма, — сказала женщина в броне-нагруднике с мечом у пояса. — Из охраны Дома весталок. Меня прислала Валерия.
— Вот и хорошо, и хорошо, — залепетал Кумий и погладил себя по груди, успокаивая сердце, как встревоженную кошку. — Я ждал… я рад… я готов…
К чему готов? Что такое он мелет! Он замолчал и вопросительно глянул на Верму. Несмотря на странный наряд, женщина казалась красивой.
— Эти дары прислала Валерия. — Она поставила корзину на стол и уронила чашу. Предпоследнюю.
Кумий кинулся поднимать ее и замер, глядя на стройные ноги Вермы. Красная туника выше колен ей очень шла.
— А что, гвардейцы из охраны Дома так же целомудренны, как и весталки? — спросил он, собирая осколки, но при этом умудряясь искоса поглядывать на ноги Вермы.
Быть наглее и настойчивее Кумий пока опасался — эта женщина могла размазать его по стене — буквально.
— Кто как. — Верма выкрутила из машинки начатый лист, пробежала глазами строки.
— А ты?
Она смерила его взглядом свысока (в смысле самом прямом) и ничего не ответила. Кумию показалось, что взгляд этот впечатал его в пол. Поэт решил не торопить события.
— Валерия предлагает отдать рукописи ей. В Доме весталок они будут в большей сохранности.
Кумий кашлянул.
— Не получится. Дело в том… что… ну… мои сочинения не для Дома весталок. Я их спрячу в надежном месте. А домну Валерию поблагодари, — добавил он с поспешностью.
— Как знаешь. — Верма отложила страницу.
— Отужинаем вместе? Поболтаем о литературе и о преторианской гвардии.
— Только не о гвардии, — запротестовала Верма.
— Хорошо, поговорим о любви. Теперь Верма не возражала. Она сняла броненагрудник и перевязь с мечом. Кумий не мог оторвать взгляда от рельефных мускулов на ее руках, пока она вынимала из корзины холодную телятину, фрукты и запечатанные бутылки вина. А талия у гостьи была тонкой, и грудь очень даже заметно круглилась под военной туникой.
— Ты — самый красивый преторианец, которого я когда-либо видел, — не удержался Кумий от комплимента.
Чаша оставалась всего одна. Пришлось зайти к соседке и занять у нее две простенькие стеклянные чаши. Не разливать же фалерн в презренную глину.
Для пущей таинственности Кумий зажег свечи. Впрочем, электричество на его чердаке уже месяц как отключили за неуплату. И так они сидели вдвоем при свечах — сочинитель и женщина-гвардеец, пили фалерн и ни о чем не говорили. Даже о любви. Верма никогда прежде не общалась с сочинителями и боялась показаться невеждой. А Кумию было так хорошо что он оставил обычную свою болтливость. Он лишь любовался длинной, будто выточенной из мрамора шеей Вермы и ее манерой встряхивать волосами.
— Почитай мне что-нибудь из твоего библиона, — попросила Верма, когда трапеза закончилась.
Кумий радостно кивнул, вытащил из пачки наугад страницу и принялся читать. Верма слушала. Он умел читать, и проза его звучала при чтении вслух, как стихи. Не из-за того, что Кумий слегка подвывал при чтении, а из-за внутренней напевности.
— Вкусно, — сказала Верма, когда он закончил, и облизнулась, будто он преподнес ей плод айвы. [91]
Гэл вышел из таверны изрядно пьяный. С некоторых пор он пристрастился к вину. Впрочем, по наблюдениям Гэла, он в своей слабости был не одинок. Многие его соратники подружились с бутылкой. Интересно, что происходит с гением, когда он слишком много пьет? Он перестает быть гением? Или, наоборот, достигает немыслимых высот?
— Ну наконец-то ты выполз! — воскликнул человек, стоявший у входа, и ухватил Гэла за локоть.
