– Мне бы каминчик облицевать для красоты восприятия!
– Домашний крематорий! – хохотнул мастер. – Сделаем! И не таких хоронили! Камин, как могила, один на всю жизнь, тут жаться нет смысла. Три сотни – по-божески, из уважения к покойному, то есть к вам!
Через неделю могильщик приволок мрамор и облицевал в лучшем виде. Единственное, что смущало, – приблизившись, можно было разобрать на мраморе, хоть и выскобленное, «Голицын. 1836 – 19..».
– Ну как вам надгробие? – спросил мастер, любуясь работой.
– Симпатично. Но вот надпись... Все-таки это камин, – неуверенно сказал Петр Сергеевич. – Хотя фамилия тоже Голицын.
– Надо же, как удачно совпало! – обрадовался гробовщик. – А может, вы из князей Голицыных будете! У нас же никто не знает, от кого кто произошел. Самородки! Ваше сиятельство, три сотни отсыпьте! Благодарю. Здесь телефон, надумаете умирать, я к вашим услугам! Плита на могилку, считайте, у вас уже есть! Так что спите спокойно.
И вот наступил торжественный день. Петр Сергеевич под рубашкой тайком от соседей пронес семь полешек. Поужинав, сел на стул, раскурил трубочку, усадил рядом Жоржика и дрожащей рукой поднес спичку к камину. Огонь, прыгнув с газеты на щепочки, отсалютовал красными искрами. Голицын завороженно уперся глазами в камин, позабыв, где он, кто он, синим пламенем горели заботы и уносились, проклятые, в дымоход. Пес Жоржик встал у камина, потянулся и рыкнул английским баском, колечко хвоста распрямилось, не иначе Жорж почувствовал себя догом.
Петр Сергеевич расхохотался, пыхнул трубочкой, раскрыл Байрона и начал читать. Проглотив три страницы, сообразил, что читал по-английски! Хотя и не знал языка! Значит, знал! Просто создайте человеку условия, где он все хорошее вспомнит. А для этого надо, чтобы он все плохое забыл. Вот и вышло, что человеку для счастья нужен камин.
Голицыну удалось кайфануть минут двадцать. Дым, заблудившись в развалинах дымоходов, вылез на лестницу и начал клубами спускаться вниз.
Захлопали двери, соседи забегали, раздувая ноздри, как гончие псы: «Горим, горим, горим!» Взяв след, по запаху вышли на квартиру Голицына и забарабанили в дверь.
Петр Сергеевич открыл и, не выпуская изо рта трубку, вежливо спросил: «Хау ду ю ду?» В ответ ему дали по голове, ворвались в комнату, где безмятежно трещали дровишки в камине.
Кто-то плеснул ведерко воды, огонь обиженно зашипел, завоняло удушливо гарью, и все успокоились.
– Понятно! – радостно потер руки Тутышкин из двадцать второй. – Поджигает памятник архитектуры без особого на то разрешения! Пять лет строгого режима, считайте, уже имеем! Да еще, я вижу, плита с кладбища? Замечательно! Осквернение могил без соответствующего разрешения горисполкома! Приплюсуйте еще пару лет! Захотелось последние дни провести в тюрьме! Понимаю. Ну что ж, мы поможем!
– Да что я такого противозаконного сделал? – шептал Петр Сергеевич, ощупывая голову. – Хотел посидеть сам с собой у камина! Неужели нельзя?
– Значит, так, – улыбнулся Тутышкин. – Стену заделать, чтобы камином тут и не пахло. Плиту в течение суток вернуть покойному! И скажите спасибо, что не сдали в милицию, как положено!
Пришлось Петру Сергеевичу звонить гробовщику-облицовщику. Тот долго смеялся, но все-таки согласился увезти плиту на ее законное место.
Голицын поехал вместе с плитой, которая стала ему дорога как память о любимом камине.
Могила Голицына давно никем не посещалась, заросла, валялись доски, банки, мусор. Печальное зрелище.
Голицын навел на могилке порядок, привел в божий вид. Убрал мусор, песочку подсыпал, оградкой обнес, серебрянкой покрасил. Сделал скамеечку. Посадил цветы. Славное местечко получилось. На кладбище тишина, воздух чистый, живых людей нет!
Петр Сергеевич приходил на могилку, садился на скамеечку и чувствовал, что вокруг все свои. Спасибо князю Голицыну! Оставил в наследство кусочек земли два метра на полтора. И Жоржик, обходя владения, держался так гордо, будто голубая княжеская кровь текла если не в нем, то где-то рядом.
Охрана
Построили мы с женой дачку. Не Бог весть какую, но если разобрать по кирпичику, набегает приличная сумма!
А по зиме, сами знаете, с голодухи грабят избушки вплоть до крупы и наволочек!
Что ж выходит: десять лет строил, недоедал, – и все это без боя отдать?!
Естественно, народ на охране чокнулся!
Кто во что горазд: колючая проволока на заборе, волчьи ямы, капканы, ревуны...
Мне повезло. Сосед Михалыч, мужик смекалистый. Он себе и нам напридумывал всякого.
Пустил по проволоке ток, какое-то там реле с прерывателем. Все время потрескивает, и в ночи видно, как искра по проволоке мечется в поисках жертвы. Жуть!
Не скажу где, а то вы с места сорветесь, достал Михалыч взрывчатку. Заминировали туалет и подходы к дому.
На окошках секретки. Если кто решетку взломает, за раму схватится, там крохотная такая иголочка. А на кончике – яд!
Так что, милости просим!
Ну а кто замок выломает, в дверь войдет, его ждет сюрприз! Планочку заветную не отвел, – тут же гарпун на пружине сквозь тебя – фить! Так что, извини, друг, по второму разу не сунешься!
Словом, к зиме подготовились. Один только Петрович, старый лентяй, со своей хибарой как бельмо на глазу: ни решеток, ни замков, дверь на одной сопле держится!
На зиму уезжали спокойные. Только смертник, камикадзе к нам сунется!
По первому снегу в ноябре решили проверить.
Приезжаем. И чуем неладное!
На снегу следы. Вещи раскиданы.
Кинулись по домам.
С горя о предосторожностях позабыли!
Тимофеич на своей же проволоке сгорел, за искру ухватился!
Митрюхины на родном минном поле подорвались!
Сигналова в волчью яму ухнула. А там волк неделю без пищи!
Я к своей избе подбегаю. Окна выбиты! Обнесли!
Влетел на крыльцо, про гарпун-то забыл!
Дверь на себя рванул. Мама родная! Как он просвистел под мышкой и, кроме соседа, никого не задел, до сих пор загадка!
Бог ты мой, что внутри делалось! Все вверх дном! Будто искали чего-то! Но на первый взгляд вроде все здесь. Учитывая, что в принципе брать-то нечего! Последние деньги в охрану вбухали.
Смотрю, на столе записочка приколота ножом.
«Что ж ты, сука, столько нагородил, будто внутри все из золота, а ни хрена нету! Сволочь ты нищая!»
Короче, обнесли всех в садоводстве, у кого охрана была.
Один только дом не пострадал. У Петровича, как была дверь на сопле, на той сопле и болтается!
А он, ненавистный, хохочет:
– Когда у соседей охрана наворочена, считай, ты в полной безопасности!
