Мальчик говорил на языке племени белгов. Грациллоний тоже был из белгов, но его предки ушли в Британию несколько веков назад. За это время язык не слишком изменился. Дети были все светлокожие и светловолосые, как и большинство ребятишек в деревнях вокруг его родного дома.
Их было пятеро, три мальчика и две девочки; примерно одного возраста: лет по девять-десять. Лица и одежда у них были грязные. Но одежда — домашняя, добротная. Двоим матери успели повязать на прощание яркие шерстяные шарфы. Дети были заперты в стойле, превращенном в клетку. Доски набили горизонтально на такой высоте, чтобы они не могли выпрямиться во весь рост. В соседних стойлах мирно дремали лошади. Лошадиное дыхание и тепло их больших тел — вот и все, чем могли согреться дети в полупустой конюшне.
Грациллоний присел на корточки.
— Не бойтесь, — сказал он, стараясь, чтобы его хриплый голос звучал как можно мягче. — Я не трону вас. Я ваш друг.
Между досками просунулись руки. Грациллоний сжал детские кулачки в своих больших ладонях.
— Пожалуйста, — проговорила, всхлипывая, девочка, — отведи нас домой.
Он не мог им помочь. В наступившей тишине ему трудно было выговорить эти слова:
— Прости меня, дитя. Я не могу. Сейчас не могу. Может быть, потом… Но вы не бойтесь.
— Ты не Иисус? — это спросил мальчик. — Я знаю, что в городе Бог — Иисус. Он добрый.
— Я не Иисус, — сказал Грациллоний. — Но я обещаю, что Иисус присмотрит за вами.
Девочка, вцепившись в его руку, молча смотрела на него. Он был взрослый, он не бил их, и он был из города, где есть добрый Бог Иисус.
Что он мог сделать? Грациллоний поцеловал ее тонкие пальчики, высвободился и пошел к выходу.
— Спокойной ночи. Спите. Постарайтесь уснуть.
Он вышел на улицу, прикрыл ворота и прислушался. Дети снова зарыдали.
— Видать, рабы. Новенькие, — попытался завязать разговор сопровождающий. Его эта сцена, казалось, позабавила.
— Вижу, — отрезал Грациллоний.
Он быстро зашагал к дому, взбежал по ступенькам и забарабанил в дверь кулаками.
Открыл румяный мужчина с зажженной свечой в руке, хозяин.
— Что вам угодно? — спросил он. Грациллоний был в гражданской одежде. — Уже поздно. Ужина нет.
— Во-первых, это меня не интересует, — отрывисто сказал Грациллоний. — Во-вторых, я центурион Второго легиона Августа, нахожусь в поездке по имперскому делу. И еще: почему у вас дети заперты в конюшне?
— А… — Хозяин на мгновение замешкался, потом ткнул пальцем себе за спину. — Он там, за столом. У него и узнаете. Входите, офицер.
Документов хозяин не спросил — легионер с фонарем, выглядывавший из-за плеча Грациллония, подтверждал его слова лучше всяких бумаг.
Отпуская провожатого, Грациллоний поблагодарил его — он давно взял себе за правило быть вежливым с подчиненными и независимым с вышестоящими. Хозяин провел его в большую комнату, скудно освещенную несколькими сальными свечами. Свечи потрескивали и коптили, распространяя по дому запах прогорклого жира. Запах бедности. Убожества и бедности, в которую впала Римская империя. Вокруг стола сидело четверо мужчин.
— Мир входящему! — воскликнул дородный, богато одетый мужчина, махнув рукой с унизанными перстнями пальцами. — Присоединяйтесь!
Держался он развязно и был в этой компании, похоже, за главного. Остальные держались скромнее и были одеты проще: в галльские туники и короткие штаны. На головах у всех были ночные колпаки.
Грациллоний ничего не ответил. Он указал в гостевой книге имя, звание и цель визита. Хозяин зажег еще две свечи, вручил одну Грациллонию и повел его наверх.
— В этот год у меня прямо прилив постояльцев, — хвастался он по дороге. — Так вы, говорите, из Второго легиона Августа? Это не тот, который в Британии? Понимаю, понимаю… Нелегкие для всех нас времена… Ну, я-то умею держать язык за зубами. Ваша комната, офицер. Располагайтесь, а я пойду старуху разбужу. Надеюсь, вы не слишком привередливы, офицер? Особенного ничего не ждите, а вот котелок доброго чечевичного супа — это я вам обещаю.
Словоохотливый хозяин закрепил свечи в настенном канделябре и отправился вниз будить жену. Оставшись один, Грациллоний осмотрелся. Не слишком роскошно, зато есть все необходимое: кувшин с водой, таз, лежанка на двоих и ночная посудина. Центурион распаковал походную сумку, достал принадлежности и, как смог, вымылся. Переодевшись в чистое, он произнес слова молитвы. Солнце, правда, зашло, но лучше поздно, чем никогда.
Когда Грациллоний спустился вниз, дородный мужчина снова окликнул его:
— Мы ждем, приятель! Или вы дали обет молчания?
Грациллоний отбросил сомнения. В конце концов, он приехал сюда не в поисках удовольствий, как решил префект. Сведения о положении дел на континенте, сплетни, слухи — вот что его интересовало. Обстановка в этой провинции Римской империи была достаточно сложной: набеги неизвестных Грациллонию варварских племен, мятежи окраинных народов, интриги царедворцев. Знание всего этого не добудешь мечом и отвагой, а незнание может оказаться гибельным.
— Благодарю, — кивнул Грациллоний и подсел к компании. Шустрый мальчишка — не то слуга, не то сын хозяина — подбежал с кувшином и наполнил его кубок.
— Секст Тит Луготорикс, — представился мужчина в перстнях и неопределенно обвел рукой вокруг стола. — Мои помощники.
Он назвал их имена, которые Грациллоний пропустил мимо ушей. Помощники глядели исподлобья. Вид у них был разбойничий.
— Гай Валерий Грациллоний, центурион, по особому поручению.
Луготорикс вздернул бровь. У него был короткий приплюснутый нос, утопавший в жирных складках щек, и узкий, как прорезь в забрале, лягушачий рот с вывернутой нижней губой. Он то и дело растягивал губы в улыбке, но белесые, как градины, глаза смотрели настороженно. От него шел дух дешевого ароматического масла. Таким натирались женщины в веселых домах в Аквах Сулиевых. Грациллония слегка передернуло.
— А вы, как я погляжу, не из болтунов, а, центурион?
— Служба такая. А вы чем занимаетесь?
— Я? Я сборщик податей.
— Так я и думал.
— Да… Мы-то все местные. Только вот припозднились сегодня. В деревне были, по службе. Терпеть не могу эту деревенщину! Дубье стоеросовое. Чуть что — в плач! Плачут, воют, а сами сосчитать не могут даже, сколько пальцев у них на руке. А закон — он ведь для всех закон. Ну, пришлось, конечно, поучить мужланов, так сказать, уму-разуму. Пришлось… А тут как раз и ночь. И ворота на запоре. Теперь с этим строго. Хорошо, уговорили стражу впустить нас. Потом решили — чего по домам идти? Нам и здесь неплохо — тепло, светло, а главное, бесплатно! — Луготорикс хихикнул и заговорщицки подмигнул Грациллонию.
— Не знал, что ваша должность дает право на государственное обеспечение, — заметил тот.
— Кому как, — ухмыльнулся Луготорикс. — Мне вот дает. Только мне. Мне одному. — Он покачал головой и снова подмигнул Грациллонию. — В конце концов, у городских властей должен быть свой источник дохода.
— А дети в стойле — это вы загнали их в конюшню?
Луготорикс захохотал.
— Не загнал, приятель, как вы изволили выразиться. Никто никого не загонял. Показали им кусочек — самый хвостик — плетки, и они сами побежали в стойло, да еще в проходе толкались! — Он снова
