на побережье Галлии Лугдунской. Вся долина Лигера останется беззащитной.
Он пальцем рисовал в воздухе карту.
— Видите — Арморика и Ис отрезаны, а для Рима это серьезное кровопускание. Я прошу вас защитить своих детей и внуков!
— Или Максима? — с вызовом подсказала Фенналис. — К чему причинять вред людям, которые не желают нам зла?
— Но сами они несут страшное зло людям, которые ничем не обидели их, — огрызнулась Бодилис.
Квинипилис кивнула:
— Если лиса шастает в курятник, ее нужно убить, даже если пострадал пока только курятник соседа.
Бодилис рассмеялась.
— Не слишком возвышенная метафора, милая, но я согласна. Не могу поверить, что боги Иса не позволят нам встать на защиту самой цивилизации.
— Девятеро не могут… — Ланарвилис перебила сама себя. — Что ж, ты намеревался обсудить все с суффетами, Сореном и Ханноном…
— Я знаю, что должен получить их поддержку, — согласился Грациллоний. — Но нет смысла говорить с ними, пока вы не одобрите мой замысел.
Форсквилис вздрогнула.
— Мой странствующий дух чувствовал холодные ветры будущего, — прошептала она. Вслух же сказала: — Боги послали Ису вождя. Пусть ведет.
— Нам следует… дать ему шанс… на этот раз, — медленно выговорила Виндилис. Ее глаза горели темным огнем. Иннилис цеплялась за ее руку.
Фенналис передернула плечами.
— Я не стану спорить со всеми Сестрами. Хорошо. Может быть, вы и правы.
— Да скажет ли мне кто-нибудь, о чем речь? — взмолилась Малдунилис.
Грациллоний ответил ей — и остальным.
II
Странное событие произошло при отплытии Ниалла Мак-Эохайда из Эриу.
Там, где река Боанд встречается с морем, собрались его воины. Палатки, покрывавшие окрестные холмы, словно стаи диких гусей, были уже сняты. Оставшиеся от лагеря кострища вскоре должны были затянуться летней травой. Немало времени прошло после праздника Белтейн, пока закончились весенние работы, и войско собралось в поход. Фургоны и колесницы были подготовлены к обратному пути. Над отрядами реяли знамена и блестели наконечники копий. Карраки, готовые принять войско, стояли у берега, но несколько кораблей ждали на якоре в мелководье. Король Темира должен был первым вступить на борт.
Смолкли шум и крики. В воздухе висела пелена Дождя. Холодная морось несла в себе запахи земли и растений, животных, дымных костров и моря, раскинувшегося впереди.
Ниалл выступил вперед. В серой дымке ярко выделялись цвета его одеяния — желтая рубаха, пестрый килт, — а также золото ожерелья, блеск оружия и огненная грива распущенных волос. Щит на левой руке был выкрашен в цвет свежей крови.
Следом шел сын его, Бреккан, и стража в столь же ярких одеждах. По правую руку короля шагал поэт — Лэйдхенн Мак-Бархедо, по левую — верховный друид Нимайн Мак-Эйдо.
Короля ожидала саксонская галера — открытая по всей длине, не считая маленьких палуб на носу и на корме. На скамьях, ожидая гребцов, уже лежали весла. Паруса на рее были стянуты в тугой узел — до попутного ветра еще далеко. На вершине резного золоченого форштевня скалился череп римлянина. Черное судно рвалось в бой, натягивало якорный канат.
Ниалл уже подходил к кромке прибоя, когда из-за серой завесы дождя вылетел ворон. Его огромные крылья были подобны полуночной тьме. Он стрелой пронесся над войском, опустился на верхнюю кромку щита короля и взглянул ему прямо в лицо.
Тяжела была птица, но щит не дрогнул в руке короля, его поступь осталась твердой, и голубые глаза смело взглянули в черные самоцветы, горевшие над грозным клювом.
— Привет тебе, если ты — та, о ком я думаю! — негромко проговорил Ниалл.
Многоголосый стон прозвучал над войском. Бреккан вскрикнул и отшатнулся, но тут же овладел собой. Стражи нарушили строй, но голос командира вернул их по местам. Лэйдхенн невольно вскинул свой жезл поэта и на шаг отстал от Ниалла. Нимайн так стиснул посох, что побелели костяшки пальцев. Ниалл остановился у края воды.
— Я обещаю тебе много мертвых тел, — сказал он. — Но это, ты знаешь, я давал тебе всегда. Желаешь ли чего-либо еще?
Птица, не мигая, смотрела на него.
— Или ты принесла мне весть, милая? Я слушаю. Я всегда готов услышать тебя, и когда ты наконец призовешь меня к себе, я не замедлю.
Страшный клюв шевельнулся и легко коснулся лба человека. Птица взлетела и трижды описала круг над головой Бреккана Мак-Нелли. Потом черные крылья ворона скрылись во мгле.
Воины пали ниц, осеняя себя защитными знаками и шепча обеты. Ниалл и его товарищи стояли прямо. Король придержал копье локтем и положил ладонь на плечо сына. Помедлив, Нимайн тихо проговорил:
— Это чудо и предзнаменование. По-моему, сама Морригу…
— Она, как и Медб… оказала мне честь, — отозвался Ниалл. — Я помню рассказы о том, как она являлась воинам перед битвой.
— И что стало с теми воинами? — выкрикнул, стиснув кулаки, Бреккан. Его голос сорвался, но краска стыда тут же прихлынула к побледневшему лицу.
— Иные побеждали, иные гибли, — ответил мальчику Лэйдхенн, — но те битвы вошли в легенды.
Ниалл все смотрел на сына.
— Она отметила и тебя, — пробормотал он.
— Как избранника бессмертной славы, — предположил Лэйдхенн.
— Избранника Морригу, — еле слышно добавил Нимайн.
Ниалл встряхнулся.
— Довольно. Не стоит давать парням время на раздумья. Песню, поэт! Верни им мужество!
Лэйдхенн ударил в гонг, тронул струны арфы. Люди встрепенулись, ибо поэт владел невидимым царством, откуда исходили слова, способные потрясать и вдохновлять. Голос поэта разнесся над рядами воинов:
Быть может, это предвещает:
Нас ждут великие дела.
И славу мы в бою добудем.
Победу призываю я!
Ниалл высоко поднял копье. Его крик прокатился по холмам:
— Радуйтесь! С нами Морригу!
Вожди увидели, как их король вбежал в волны. Вода вспенилась вокруг его колен. Он одной рукой схватился за борт и вскочил на корабль. Там он подхватил лежавшего на носу рыжего петуха, мечом рассек путы, и птица забилась в его руке.
— Манандан Мак-Лери, коли позволишь Ты нам пройти по Твоему морю, мы принесем Тебе славу! — король бросил жертву на форштевень и ударом меча снес голову. На череп римлянина брызнула кровь.
