загнанные в древесину железные скрепы; не рассохлась замазка. И соломенные плетения, украшавшие стены снаружи и открытые ветрам, нигде не подгнили и не перетерлись. Изнутри высокую крышу поддерживал двойной ряд могучих, в два обхвата, деревянных столбов. Столбы потом выроют и перенесут в новый Дом Пиршеств, ибо в них много силы — они сплошь покрыты магическими символами. Освещался зал светильниками, подвешенными на балках, и огнем, разведенным в яме посреди зала. Повара по двое приносили из кухни подносы с зажаренными ломтями мяса, а стоявшие наготове королевские слуги подхватывали их, разносили по столам и нарезали мясо кусками. Гости рассаживались за столы, уставленные кубками с медом. Место короля было у восточной стены, посередине; по обе руки от него сидели вожди самых могущественных туатов. Пятьдесят воинов королевской стражи, стоявших вдоль колоннады в сияющих шлемах и со щитами, невозмутимо наблюдали за пиршеством.
Королева и остальные женщины сидели напротив, в конце зала. В Темире — не как в других Домах — чтили традиции и не приглашали женщин на мужские пиры. Их угощали в Доме для гостей. Однако сегодня был особенный случай: праздновали день богини-женщины и богиню-женщину просили сделать год благодатным и урожай обильным.
Лица жен и подруг, допущенных на мужской пир, украшали боевые шрамы. Не одна римская голова покатилась в траву под ударами их мечей. И немалая доля принадлежала им в бессчетной веренице трофеев — римских черепов, взиравших со стен темными глазницами. Воссесть с этими женами за пиршественный стол не зазорно было бы и самой богине Медб.
Каждый наконец занял свое место. Шум затих, и взоры обратились к свите короля. К еде не притрагивались. Таков был обычай: первое слово на пиру держал поэт.
Лэйдхенн, звякнув свисавшим с жезла колокольчиком, поднялся со скамьи. Он осторожно вынул из заплечного мешка арфу и провел пальцами по струнам, пробуя звук. Лэйдхенн достоин был открыть торжество, потому что он пришел издалека и потому что он был поэтом школы Торна Эсес.
Какие боги вселялись в этого бородача с туловищем, как римская винная бочка, со спутанными рыжими волосами и клочковатой бородой, одетого столь же богато, сколь и небрежно? Из каких сфер доносились до него волшебные звуки?
Поэт вскинул голову, посмотрел в глаза королю и, не отводя взгляда, запел:
Озаренный Бог войны,
Длиннорукий Луг, услышь
Арфы струн тугих напев:
Я вам правду расскажу.
Стал Темир неодолим.
Стережет его король,
Знать, как Ниалла избрали,
Угодили мы богам.
В блеске золота сей муж,
Славный из славнейших.
Я поведаю сейчас,
Сколь пришлось ему скорбеть.
Гости затаили дыхание, приготовясь внимать великой повести о благородных деяниях мужественного сердца.
И Лэйдхенн рассказал эту повесть. Некоторые уже слышали ее, и не единожды, но всякий раз им открывалось нечто новое. Другие же замерли в восхищении, стараясь не пропустить ни слова.
— Ниалл, — пел поэт, — потомок Корбмака Мак-Арти, сын Эохайда Мак-Муредаха, прозванного Магимедон, был рожден от принцессы Каренн, чьи черные, как смоль, волосы вились кольцами и которую его отец привез из похода на Альбу. Было это еще в дни славного правления его деда. У Эохайда была жена по имени Монгфинд, дочь короля из Муму, женщина злая, бессердечная и ведьма. Эта женщина родила королю четырех сыновей: Брайона, Фекра, Алилла и Фергуса. Ниалл был необычным мальчиком, и Монгфинд замыслила погубить его, боясь, чтобы он не наследовал отцу вместо Брайона или кого-то из братьев Брайона. Совсем маленьким был Ниалл, когда его отец отправился воевать, а она завела его в лесной бурелом и оставила там. Когда Эохайд вернулся, он не нашел сына, и Монгфинд оговорила Каренн, и Эохайд поверил ей, и Монгфинд сделала любимую наложницу мужа своей рабыней.
Однако Торну, великому поэту из Муму, было видение, и он узнал про Ниалла. Он спас его, выходил и воспитывал до поры, когда появились первые признаки его возмужания. Тогда он отправил мальчика домой. Ниалл пришел и объявил о себе. Эохайд, ставший к тому времени королем, обрадовался вновь обретенному сыну, которого считал пропавшим, и Каренн, его мать, была возвращена из рабства.
Однажды Эохайд задумал испытать своих пятерых сыновей. Он поджег кузню и велел сыновьям спасти кто что сможет. Брайон выкатил колесницу, Алилл вытащил щит с мечом, Фекра — кузнечный горн, Фергус — вязанку дров. А Ниалл спас от огня молот, наковальню и мехи — то, на чем держится кузнечное ремесло.
В другой раз отправились они на охоту, и зашли в темную чащу, и заблудились, и их стала мучить жажда. И вышли они к колодцу, а колодец охраняла старая карга с дряблой кожей, вся скособоченная, со слезящимися гнойными глазами и без единого зуба во рту. И сказала старуха, что только тому даст утолить жажду, кто с нею возляжет. Никто из сыновей Монгфинд не смог лечь с ней. Брайон отважился поцеловать ее, но лечь не смог. Тогда Ниалл отвел ее в сторону и возлег с нею. Тогда дряблое тело старухи стало упругим, морщины разгладились, и перед ним предстала юная красавица. Ему явилась богиня, Та, Что дарует власть. Тогда Ниалл пошел к своим сводным братьям и сказал, что им позволено будет утолить жажду, но они должны присягнуть ему на верность. И они присягнули ему на верность, и Брайон отказался от права первородства.
Монгфинд тем временем все строила козни. С помощью магии и своих родственников из Муму она приворожила к себе Эохайда, и он не мог прогнать ее от себя. И когда он умер, она сделала так, что на престол взошел ее брат, Краумтан Мак-Фидэки. Он, однако, не стал плясать под ее дудку, а правил страной и захватывал земли в Эриу и за морем. В конце концов Монгфинд задумала отравить его. Но он потребовал, чтобы она первой выпила из кубка, и они оба умерли. Теперь в иные ночи надобно произносить заклинания, чтобы отогнать зловредный дух Монгфинд, ведьмы.
Все это время Ниалл воевал. И короли, и вожди прислушивались к нему на войне, ибо замыслы его были хитроумными, а советы — мудрыми. Он женился на Этниу, дочери арендатора. То была женщина ласковая и добросердечная. Она подарила ему его старшего, Бреккана, но умерла родами. Все скорбели по ней. Ниалл вновь женился, и королева подарила ему сыновей. И сыновья его растут и скоро станут воинами. А после смерти Краумтана, тому четыре года, народ избрал его королем.
И будут жить в памяти деяния Ниалла, пока будут в чести слова «достоинство» и «отвага». Из заморского похода он всегда возвращался с богатой добычей. Когда крутини из Альбы, которых римляне называют каледонскими пиктами, захватили форпост Далриады на Альбе, он заключил союз с Далриадой и выбил их. А выбив крутини, он, в свою очередь, заключил союз с ними. Он заключил выгодные союзы и призвал под свои знамена воинов из самых дальних туатов и из-за моря. И какое же это было зрелище, когда многие племена, объединившись, с победным кличем ударили в римскую Стену!
Прошло время, когда мы прикрывались щитом. Ку Куланни возродился, Ку Куланни рвется в бой, и в руках у нас — разящий меч. И не счесть, сколько римских солдат, лишившись голов, кормят червей в вересковых полях. А когда горели римские крепости — небо почернело от дыма. А британские рабы пасут для нас овец и выращивают для нас зерно. И что с того, что римская Стена пока стоит — время кровавой жатвы не за горами, и мы вернемся и пожнем свою славу!
Видят Боги, ни пред кем
Не склонит он головы,
Ниалл Мак-Эохайд, герой.
