Это были его последние слова. Земля под ногами сильно дрогнула, и в следующее мгновение из лаза вылетел плотный столб грязи.
От селевого потока нельзя убежать, от плывуна — тем более. Казавшаяся еще недавно такой тяжелой стена породы стронулась с места и легко покатилась по тоннелю, давя под собой и лопаты, и тележки, и людей. За полторы минуты вся проделанная за день работа была уничтожена. Погибли четверо спасателей, которые спустились в лаз, и еще семеро, не успевшие уйти от потока.
Когда плывун остановился, когда собрали тех, кого можно было собрать, — живых и мертвых, оказалось, что плывун отвоевал у людей еще десять метров. Теперь до поезда стало больше ста метров. И еще это значило, что живых в составе уже не найдут, даже если когда-нибудь до него доберутся.
Раненых развезли по госпиталям и поставили возле палат милицейские посты, чтобы ни одна живая душа их не видела. Остальных не выпускали из метро. Здесь они и ели и спали.
Журналист ОРТ, который вел из здания станции прямые репортажи, о чем-то догадался, но его строго предупредили — об этой трагедии ни слова. И он по-прежнему брал интервью у пресс-секретаря Метро-строя, который бодро докладывал, что спасательные работы успешно продолжаются, что с людьми в поезде установлена звуковая связь путем перестукивания, что к завтрашнему утру, ну в крайнем случае к полудню, поезд будет освобожден из завала.
Единственное, чем мог сотрудник общероссийского канала дать понять, что словам пресс-секретаря верить не стоит, — это говорить мрачно и смотреть все время в землю.
Ночью он напился до чертиков и кричал своему оператору, что завтра в эфир они не выйдут, что ему стыдно, что он совесть свою никому не продаст.
Оператор серьезно кивал. Он знал, что утром они, само собой, выйдут в эфир как миленькие.
Москва
С Аллой повидаться так и не получилось. Крахмальников несколько раз набирал ее рабочий номер, и всякий раз ему говорили, что Макарова выскочила на минутку и скоро вернется, что ее вызвал Гуровин и, наконец, что она уже ушла.
Впрочем, он даже был этому рад. Дел сейчас по горло, выпадать он никак не мог.
Леонид посмотрел вечерний обзор событий по всем программам. На их канале выпуск был посвящен исключительно питерской катастрофе. Интересную вещь он услышал на “Ren-TB”. У них впервые прозвучала мысль о том, что если наши спасатели не могут справиться, то надо попросить помощи у французов и англичан. Во время строительства канала под Ла-Маншем тамошние инженеры разработали уникальные агрегаты, которые автономно проходят через плывуны. Агрегатом таким управлял один человек, но в случае необходимости на его борт можно взять еще четверых.
Крахмальников сделал пометку в блокноте — завтра дать задание парижскому и лондонскому корреспондентам хорошенько провентилировать этот вопрос.
Больше, собственно, на студии делать было нечего, и он поехал домой.
Предстояло еще одно важное дело — разговор с женой. Раз уж решил — надо доводить до конца.
Крахмальников снова прокрутил в голове все аргументы, все заранее приготовленные фразы, раньше времени разволновался, поэтому, когда подъехал к дому, уже был весь на нервах.
Через десять минут он сидел в ванной и, пустив воду, хохотал. Это был, наверное, истерический смех. А может, он вовремя вспомнил анекдот. Идет злой-злой мужик, видит на берегу речки рыбака и думает: сейчас спрошу его — рыба ловится? Если ответит — нет, скажу, что только козлы тут рыбу ловят, если ответит — да, скажу, козлам везет. Подошел и спрашивает: “Ну как, рыба ловится?” А мужик и отвечает:
'Иди на хер, козел”.
Ни одна из заготовленных фраз Крахмальникову не понадобилась: жена спала.
Далеко от Москвы
Молоденький пограничник, который только что старался придать своему веснушчатому лицу выражение серьезности и значительности, расплылся в улыбке:
— А я вас по телевизору видел! Вы Шишкина. Алина улыбнулась в ответ:
— Очень приятно!
Пограничник вертел в руках ее паспорт, не зная, что еще сказать, и не сводя восхищенных глаз с красивого лица телезвезды.
Казанцев ревниво заметил:
— Вы еще у меня документы не проверили. Паренек спохватился, снова сделался строгим и от корки до корки прочел все записи в Сашином паспорте, а потом еще долго сверял его лицо с фотографией.
— Кажется, я вас тоже по телевизору видел. — Он протянул Саше документ, откозырял и вышел из купе. Но тут же появился снова:
— Алина Васильевна, дайте, пожалуйста, автограф.
— С удовольствием! — откликнулась Алина, лукаво поглядывая на Сашу. — Такому милому молодому человеку… Только на чем расписаться?
Пограничник в растерянности покрутил головой, взял со столика салфетку:
— Вот… Может, на ней?
Саша молча достал из внутреннего кармана пиджака блокнот, выдернул листок мелованной бумаги, протянул Алине:
— Лучше здесь!
Алина склонилась над листком и написала: “Бравому воину…'
— Вас как зовут?
Парень виновато шмыгнул носом и сообщил:
— Лука.
— Как? — переспросила Алина. Саша ухмыльнулся.
— Лука, — потупившись, повторил пограничник. — В честь деда…
Сдержав улыбку, Алина черкнула еще несколько слов, расписалась, подала бумажку пограничнику. Тот, бормоча слова благодарности, ретировался, не сводя глаз со знаменитости.
— Теперь еще таможенники придут… — не обращаясь к Алине, произнес Саша. — А потом украинские… Все-таки лучше было самолетом… По крайней мере быстрее.
— Саш, ты же прекрасно знаешь, не могу я летать. — В голосе Алины звучала досада. — Ну не нужно, а! И так муторно.
Она легла и укрылась с головой.
— Я еще посплю чуть-чуть, — послышалось из-под одеяла.
В дверь купе снова постучали.
— Войдите, — сказал Казанцев. Заглянула проводница, очень похожая на Аллу Пугачеву, но еще полнее.
— Доброе утро, — поздоровалась она. — Как спали?
— Спасибо, хорошо, — отозвался Саша, проспавший в эту ночь ровно час.
Алина высунула нос из-под одеяла.
— Ой! — воскликнула проводница. — Как ваша жена на одну дикторшу по телевизору похожа! Это случайно не она?
— Случайно нет. Просто похожа. — Саше меньше всего хотелось, чтобы их узнавали в дороге.
— Надо же, — подивилась проводница.
— Вы вот тоже на Аллу Пугачеву похожи. Женщина провела рукой по роскошным длинным
