Глафира побледнела, прислонилась к стене и схватилась за сердце. Два фунта муки и головка сахара показались ей пудовыми. Женщина опустила кульки на землю.
Прошла минута, другая, и сердце понемногу отпустило. Она подобрала покупки, снова запихнула их за пазуху и медленно пошла. Голос Веры больше не беспокоил.
Возле входа в свой барак Глафира еще раз огляделась. Не заметив ничего подозрительного, она миновала длинный коридор, куда выходили двери соседей, и завернула в свой закоулок. Перед выходом она заперла его на замок. Молодые имели второй ключ, но хозяйка днем их просила не выходить. Фролова опасалась, что соседи, заметив ее постояльцев, донесут в ЧК. Она вставила ключ в скважину, но повернуть не успела. Дверь резко распахнулось, и два здоровых мужика в тельняшках набросились на нее, затащили внутрь.
— Фролова, где твои барские выродки? — заорал начальник в кожанке. Он стоял посередине комнатушки и, широко расставив ноги в кирзовых сапогах, покачивал в руке маузер.
Глафира быстро оглядела свое жилье. Все перевернуто вверх дном. Резной дубовый шкафчик открыт, и пожитки вывалены на пол, ящики комода выдвинуты, белье перерыто, слоники разбросаны по половику, и во всем этом бедламе, в углу на стуле сидит Прохор и поглядывает на нее со злорадной ехидцей.
«Вот кто пронюхал и донес», — поняла Глафира и вспомнила ухмылку дворника, но, не обнаружив в комнате Веру и Тимура, с облегчением вздохнула.
— Куда ты, Фролова, спрятала выродков? — уже тихо, но зловеще повторил начальник в кожанке и угрожающе шагнул к ней. Если бы Глафиру не держали двое, она бы упала. Ноги женщины от страха подкосились, но она нашла в себе силы твердо ответить:
— Я не знаю, мил человек, о ком ты говоришь…
— Не знаешь, сука? — прошипел он и со всей силы ударил Глафиру кулаком в голову. Перед глазами женщины поплыли круги, и все погрузилось во мрак.
— Положите ее на пол, пускай оклемается, — бросил чекист и отвернулся.
Глафиру опустили на домотканый половичок, изо рта у нее текла кровь.
— Вы, товарищ Козелков, кажется, ее того… — предположил седоусый в тельняшке.
— Ни хрена с ней не будет. Бабы народ живучий, — возразил начальник, но все же нагнулся и потрогал вену на ее шее Глафиры. — Ты только подумай, кажись, и впрямь померла, — с некоторой растерянностью констатировал он.
Глафире расстегнули ворот. Из кулька на золотой крестик тихо ссыпалась мука.
— Ишь, жратву для них добывала, тварь. Пролетарии голодают, а она барскую сволочь кормить надумала, — изрек усатый в тельняшке.
— Товарищ Прохор, — обратился начальник в кожанке к сидящему на стуле дворнику, — возьмите муку и что там у нее еще. Это вам будет за гражданскую бдительность.
Прохор соскочил со стула и ловко прихватил с убитой кулек с мукой и головку сахара. Затем с сожалением оглядел просыпавшуюся на грудь муку, но собирать не стал.
Начальник по-своему истолковал его взгляд:
— Золотой крестик не тронь. Золото нам еще пригодится.
Прохор подобострастно кивнул. Он понимал, что драгоценный металл поможет большевикам в их нелегком деле. Дворник Прохор являлся сознательным товарищем и делу мировой революции искренне сочувствовал.
Утром в понедельник Слава вышагивал по Гоголевскому бульвару, чувствуя себя женатым мужчиной. Воскресенье он провел с Леной, и сегодня утром ему подали кофе и яичницу с ветчиной, погладили выстиранную накануне рубашку и вручили пакет с бутербродами. Лена творила его уход деловито и просто, как заправская хозяйка со стажем. До этого бытовую заботу о нем держала в своих руках Вера Сергеевна. Но одно дело — мама, а совсем другое — любимая девушка.
Это новое чувство наполняло молодого человека, и он глуповато улыбался. Но постепенно мысли о деле сняли блаженную улыбку с лица старшего лейтенанта, и в его выражении возникло нечто осмысленное.
Синицын ехал в библиотеку Петровки 38, чтобы ознакомиться со свежей книгой «Живая улыбка Святослава Стерна». Собеседование в обществе любителей мудреца требовало подготовки. Слава не мог в этой организации открываться. Как бы он выглядел, если бы пришел со своей милицейской корочкой и спросил: «Не вы ли убили писателя Каребина и его издательницу, прознав про роман, выдающий вашего небожителя как платного агента ОГПУ?»
Следователь решил поиграть в поклонника Стерна. Игра позволяла ему спокойно понаблюдать за послушниками, живущими не реальной жизнью, а учением своего кумира. Славу и раньше интересовал феномен сектантства. Откуда берутся люди, внезапно уходящие от житейских проблем в надуманный и абсурдный мир чужих догм? От внутренней пустоты и страха перед реалиями? Слава понимал, что в большинстве это слабые и ущербные представители общества. Но особое любопытство вызывали у него даже не сами сектанты, а их пастыри. Чем руководствовались эти божки? Жаждой славы и поклонения? Возможностью обобрать свою паству и жить за счет обманутых прихожан? Или ими двигал болезненный комплекс неполноценности, таким образом компенсированный? Слава допускал, что некоторые «учителя» могли и искренне верить в свою миссию. Но это уже смахивало на клинику. Так кто же они на самом деле? Маньяки или злодеи?
Все больше Синицын начинал склоняться к тому, что причина убийства писателя кроется в содержании его романа. Каребин писал свои исторические книги, используя документы. Не дискету ли с кремлевским завещанием Стерна, которую отыскал в квартире Гороховского переулка Саша Лебедев, пытался добыть убийца? А копии каких еще документов хранил писатель дома? Скорее всего, не только эту бумагу показали Каребину в архивах ФСБ. Недаром таинственный Иван Иванович намекнул, что их информация могла явиться причиной гибели беллетриста.
Если предположить, что Стерн был завербован и Каребин обладает копиями изобличающих Стерна документов, обвинить автора во лжи почитатели не смогут. Но как еще остановить выход скандальной книги? Взять в руки пистолет.
Глубоко задумавшись, Синицын миновал станцию метро «Кропоткинская», где намеревался спуститься под землю, зашагал по Воздвиженке. Но тут опомнился, остановился и одновременно боковым зрением заметил человека, который тоже резко притормозил. Слава оглянулся, пытаясь его разглядеть, но никого не увидел.
«Показалось», — решил он. Однако возвращаться к «Кропоткинской» не стал.
Суеверные привычки Лены Шмелевой понемногу им явно перенимались. Слава двинул к Садовому кольцу, но теперь стараясь следить, нет ли хвоста. У троллейбусной остановки постоял, пропустил 10-й и уселся на 'Б'.Никто за ним не увязался. До здания Управления он также хвоста не заметил и окончательно решил, что на Воздвиженке он ему померещился.
В библиотеке Управления сидел только один читатель. Пожилой майор, возможно, уже на пенсии, листал журнал «На посту» времен развитого социализма.
Слава заказал «Живую улыбку», чем вызвал удивленный взгляд синеокой библиотекарши, и уселся в ожидании у окна. Книгу Стерна ему принесли быстро.
Она выглядела так, словно только сегодня вышла из типографии, из чего напрашивался вывод, что милиционеры мудрецом не интересуются. Вступительную хвалебную статью перед авторским текстом написал Константин Самойлович Заварин.
На трех страницах он перечислил удивительные чудеса из жизни Стерна.
По его словам, Святослав Альфредович обладал чудесной способностью читать чужие мысли и передавать свои на расстоянии. Обладал способностью к гипнозу и всякого рода внушениям. Он якобы мог говорить со своими учениками, находящимися на другом конце света. «Врет», — подумал Синицын и перешел к основному тексту.
Читать было трудно. Банальные истины подавались мистиком с многозначительной откровенностью. А фраза, что свет улыбки изгонит мировой мрак, заставила самого Славу улыбнуться. «Неужели есть идиоты, которые верят, что им преподнесено откровение?» — подивился он. Пророчество,
