поисково-спасательные операции над сушей и над морем, эвакуацию раненых и обеспечивающих все остальное, что американцы называют «логистикой» – обеспечение снабжения своих носителей всем, что позволяет им действовать максимально эффективно.
Даже если всю эту мощь разделить ровно на две половины, любого из их оперативных соединений (даже не считая водоплавающую мелочь разных сателлитов) с лихвой, с перекрытием во многие десятки раз хватит на все, что им могут противопоставить корейцы и китайцы. Более того, этого хватит и на советские 5-й и 7-й флоты, как бы их не усиливали в ближайшие месяцы. Любая попытка десантной операции силами больше одного батальона – и американцы пришлют еще один авианосец из тех, что у них имеется. Любая попытка усилить истребительную авиацию несколькими авиадивизиями, пусть способными еще больше осложнить действия противника по военным объектам и городам, – и они пришлют сразу два, по одному на каждое из двух побережий Корейского полуострова. «Боксер» и «Лейте», «Мидуэй» или второй по счету «Лексингтон».
Подняв от бумаг усталые глаза, Алексей вспомнил, что «Принстон»-первый, наследник которого так портил им сейчас жизнь, был потоплен примерно в те дни, когда он имел возможность увидеть авианосец в бою, причем советский. Пусть даже легкий, который теоретически на один зуб тяжелому. Что советская эскадра с легким «Чапаевым» тогда, в 1944-м, вывернулась лишь чудом – это никому не надо было объяснять, кроме разве газетчикам, уверенным, что так оно и должно было произойти. Но свою задачу они выполнили. Выполнят они ее и теперь, несмотря на то, сколько здесь у американцев и англичан линкоров, авианосцев, крейсеров и эсминцев. Или, по крайней мере, будут выполнять до тех пор, пока на воде останется хотя бы одна шхуна, способная взять на борт пару доставленных из Советского Союза «Крабов». Либо торпедный катер, на деревянных бортах которого выцарапаны инициалы нескольких поколений его командиров. Приятно, что корейцы думают так же. В море, в конце концов, идти пока им. Всех врагов не убьешь, но стремиться к этому надо.
Высказав про себя этот удивительно четкий афоризм и от удивления сморщив губы, Алексей переключился на проверку расчетов командира минзага – то ли в третий раз, то ли уже в четвертый, но после перерыва, давшего отдохнуть мозгам. Для удобства советского товарища корейский офицер писал разборчиво, четким почерком отличника. С его мрачным усатым лицом такой почерк не вязался настолько, что захотелось хмыкнуть.
– Топливо приняли уже? – спросил он, не отрываясь на этот раз от бумаг, и только после возникшей паузы сообразил, что спросил по-русски. Привычка всегда иметь рядом переводчика приучила Алексея к тому, что его слова доходят до собеседников как бы сами собой, причем немедленно. Теперь надо было как-то выпутываться. Единственной компенсацией за сделанную глупость стало то, что в глазах корейца мелькнула искорка улыбки – чуть ли не первой, которую Алексей увидел за все эти недели. Это было здорово. Подумав, он нарисовал на покрытой неровными столбцами арабских цифр серой разлинованной бумажке схематическое изображение ребристой бочки и пририсовал рядом сдвоенный вопросительный знак, передвинув ее соседу по столу. Тот с секунду вглядывался в рисунок, кивнул и пририсовал рядом восклицательный, двинув бумажку обратно и снова погрузившись в свои расчеты. Этого Алексей и ждал. Потратив еще пять минут на сверку по нескольким разномасштабным картам отметок глубин на том участке моря, который уже через несколько часов минзаг должен был начать засеивать минами, он поднялся, кивнул сидящим и вышел за дверь.
Оставшись без переводчика, к которому привык относиться несколько снисходительно, капитан- лейтенант неожиданно почувствовал себя не слишком безопасно. В чужой стране, сравнительно недалеко от той перекопанной траншеями и воронками полосы земли, где идут бои… Оглядевшись по сторонам на крыльце и в сотый раз посмотрев на циферблат наручных часов, сдвинутых по давней штурманской привычке на тыльную сторону запястья, Алексей обогнул стоящего как истукан часового у входа в штабной домик и пошел в сторону того канала, где стоял замаскированный под сараюшку корабль. Уже издалека он увидел там копошение матросов, кто-то неразборчиво и злобно говорил, явно ругаясь на родном языке, громко стучало железом по железу.
– Эй! – позвали сбоку. – Это самое!.. Товарищ капитан-лейтенант!
Пораженный, он обернулся. Разумеется, это был единственный, кто мог его здесь так позвать, – тот самый непонятный ему офицер с широким грубым лицом азиата и русской фамилий Петров. Такие фамилии действительно распространены в Сибири: русские Ивановы и Петровы женятся на местных уроженках уже лет двести.
– Извините, товарищ капитан-лейтенант, – сказал, подбежав, инженер–старший лейтенант. – Извините за «это».
Я не был уверен, что это вы идёти?.
Слово «идёте» он сказал с таким непередаваемо провинциальным российским говором, что если бы в том была нужда, вот таким образом можно было проверить, не является ли он шпионом, изучавшим русский язык хоть в эмигрантском, но все же зарубежье.
– Нам снова поговорить надо, всем троим, – продолжил старлей. – Старший лейтенант Зая минут через десять придет. Есть возможность найти нам какое-нибудь такое место, где точно никого рядом не будет?
– Есть, – не колеблясь, подтвердил Алексей. – Вон тот холм видите? Там есть такая дыра в земле…
Он слишком поздно подумал, что близко к минам подводить этих двоих все же не надо. Да и оставаться наедине с этой парой ему почему-то не хотелось: слишком уж явным и острым было исходившее от них чувство физической опасности. Но при всех своих недостатках капитан-лейтенант Вдовый, заслуживший риском, кровью и болью четыре ордена (включая польский «Виртути Милитари» за боевое траление уже в послевоенные годы), никогда не был трусом.
– Это каземат. Хранилище, – объяснил он, возможно, не понятное сухопутчику слово. – У входа стоит часовой, ни слова не знающий по-русски, кроме «товарищ». Это устроит?
– Часовой… – не слишком с большим удовольствием протянул старший лейтенант, заставив Алексея дернуть мышцами бедра, проверяя тяжесть пистолета в кобуре. Кнопку на морозе легко может заесть, но переложить «54» в карман сейчас не было возможности. Да и бесполезно это. У него появилось ощущение, что этот сибиряк, если захочет, выбьет из него дух за какую-то секунду – независимо от того, будет у капитан-лейтенанта Вдового пистолет или нет.
– Договорились. Только я прошу вас пойти
Он даже не уточнил кого – «его», настолько это было ясно. Не переводчика же.
– Хорошо, – снова кивнул Алексей. – Там, через десять минут.
Твердо намереваясь поступить именно так, как попросил его старлей (то есть проверить, нет ли в хранилище кого-нибудь лишнего, и если есть, то выгнать его к чертовой матери), Алексей на ходу раздумывал над очередной непонятной оговоркой сибиряка. Говорить «идёти» и «здеся» – это в краях, где он рос, было совершенно нормально, особенно если ты «в гимназиях не обучался». А вот «тутта» – это было уже или что-то прибалтийское или карело-финское, не сочетавшееся с остальным. Но в обоих старлеях было вообще немало странного, начиная от самого факта их появления. В частности, оба они были староваты для воинских званий, указанных в документах. Это, конечно, ничего не значило, поскольку, во- первых, эти звания вполне могли отставать от действительности на звездочку-другую, а во-вторых, существуют и выслужившиеся за войну до однопросветных погон рядовые. Последних случаев Алексей знал десятки – бывало, сержанты дослуживались и до полковников. Личная храбрость, хваткий ум, хладнокровие – всему этому человек учится в основном не в военных училищах, а в средних классах школы, когда впервые попадает в обстоятельства, когда подобные качества могут иметь значение. Так что… К примеру, по статуту ордена Славы награжденный всеми тремя его степенями рядовой автоматически получает звание сержанта, сержант становится старшиной, а старшина – младшим лейтенантом. Иногда могли присвоить офицерское звание и бойцу, заменившему выбитого из строя командира. Может, они как раз из таких.
Решив, что принятая версия не хуже большинства других и вполне может оказаться правдивой, Алексей уже повеселее зашагал по натоптанной за этот день достаточно заметной тропке в покрывавшем
