обличье урода Джем даже не думал о том, что это так уж невозможно. Он чувствовал только отвращение, похожее на тошноту. И все же когда он подал голос, голос его зазвучал спокойно, взвешенно:
— Заткнись, жирная свинья. Убери свою жирную морду.
Физиономия Полти побагровела. Стало тихо-тихо.
— Полти? — прозвучал вопросительно чей-то голос.
Рыжеволосый офицер медленно выпрямился и лениво оглянулся через плечо на собутыльников:
— Что-то нынче пивко на меня дурно подействовало. Вы меня понимаете, парни?
И он принялся расстегивать штаны.
— Полти, перестань, — умоляюще проговорил долговязый лейтенант, в один миг очутившийся рядом с капитаном. — Не смешно.
— Да ну? А ты смеялся вроде?
— Теперь не смешно.
Джем крепко сжал губы, а долговязый лейтенант помог ему подняться. Несчастный калека и сам покраснел, лоб его покрылся испариной.
— Ну, как? Все в порядке?
Случившееся потрясло Джема. До сих пор солдаты неизменно относились к нему сочувственно. Пусть он презирал их синие мундиры, но он не презирал людей, носивших эти мундиры.
Тут было другое дело.
Уходя, Джем слышал пьяное ворчание Полти:
— Ну ты и слизняк, Боб. Подумать только, и я тебя в офицеры пропихнул! И вечно-то ты был бабой, бабой ты и остался!
На могильной плите, лежавшей поверх места захоронения матери Каты, валялись карты с изображением магов, нищих и конников вперемешку с мокрыми от пива монетами. Тут же стояли пивные кружки. Солдаты играли в игру под названием «Судьба Орокона». Играли они на деньги и о смысле игры не очень-то задумывались. Вот если бы задумались, наверное, вели бы себя иначе. Игра в «Судьбу Орокона» напоминала связывание невидимых, неосязаемых нитей, по которым время передает нам всем нам нашу судьбу. Казалось, в игре все зависит от странности выбора, от свободы воли в каждый отдельно взятый момент — да и в жизни все кажется именно так. А вспомнишь потом — не было ничего.
В жизни каждого молодого человека всегда наступает такое время, когда контуры его судьбы как бы проступают сквозь туман. Происходят какие-то случаи, и эти случаи словно предваряют свершение судьбы. Встреча с Полти в тот день стала первым из трех происшествий, которые предстояло пережить Джему до того, как ему стал окончательно ясен лежащий перед ним путь.
ГЛАВА 59
ПЛАМЯ В АЛЬКОВЕ
Той ночью Джем вспоминал о Кате не так пылко, как обычно. Мерно дыша, он лежал на постели в своем алькове. Медленно догорала единственная свеча. Жара не спала даже к ночи, окно было открыто настежь. Пламя свечи стояло недвижно — ни ветерка. Юноша напряженно думал над последними словами Каты. Сердце его сковала тягостная тоска. Сначала ему казалось, что его отношениям с девушкой пришел конец, теперь он видел, что начиналось нечто новое. Он думал о том, что ему повезло, и он так скоро нашел место, где бы ему хотелось жить. Но он не мог там жить. Его отторжение Диколесьем должно было наступить с той же неизбежностью, что и конец жаркого времени года. Теперь он это понимал.
«Позволь мне остаться».
Как же глупо!
Взгляд Джема скользил по алькову… книги в потрескавшихся переплетах, тронутые плесенью камзолы, щит красномундирников, который он повесил на стену. Серебряная джарвельская шкатулка в нише над камином тускло поблескивала в свете свечи. Пустая коробка. Она всегда была пуста, наверняка она всегда была пуста. Джем подумал о том, что так и должно быть.
Он с тоской думал о том, что все, что он собрал когда-то в алькове, теперь было единственным, что осталось от прежнего замка — того замка, что стоял в Ирионе до прихода синемундирников. Тоска объяла Джема с новой силой. Ведь он жил среди этих вещей, он принес их сюда и спас от распада, он так долго был к ним привязан. А пока он уплывал, одурманенный страстью, по волнам желания, он позабыл обо всех своих драгоценностях. Болезненный озноб сотряс тело Джема. Он вспомнил о своем детстве, о вечерах в этом алькове, когда он засыпал под пение колесной лиры. Вспомнил беднягу Варнаву. Что с ним сталось? Джем бросил взгляд на пейзаж, изображавший белесую дорогу. Картина висела на прежнем месте, он просто в последнее время не обращал на нее внимания. Но ведь Джем не мог оставаться таким, каким был прежде. В который раз он задумался о том, что, может быть, раньше он был настоящим и должен был бы остаться таким, если бы Ката что-то не разрушила в нем, не навредила ему.
Но не Ката была виновата.
Виновато было время.
Была одна книга, которую Джем долгое время держал на столике у кровати. Книга была старая, потрепанная, с потрескавшимся переплетом. Когда-то она казалась ему самой лучшей книгой на свете, и он просиживал вечера напролет, держа ее на коленях. С печальной улыбкой Джем вспоминал истории о принцессе Аламане, о борове-воине из деревни Суэйлль. С еще более печальной улыбкой он вспомнил повествование о Нова-Риэле.
Джем осторожно потянулся и взял со столика «Мифолегикон». Урони он книгу или возьми ее неаккуратно, она могла и рассыпаться в прах, исчезнуть. Но ведь так было не всегда. Было время, когда эта книга казалась Джему чуть ли не волшебной. Теперь она как-то потускнела, стала меньше. Даже размеры ее стали более скромными, чем раньше.
В тусклом свете свечи Джем осторожно переворачивал страницы. Взгляд его скользил по знакомым картинкам: мужчина в одеянии из цветов верхом на корове, мальчик с рыбками вместо глаз, собака с человеческим лицом. Но Джем понимал, что он ищет. Он искал изображение мальчика с крыльями, взмывшего в небо темной грозовой ночью.
Да.
Вот и он.
Слезы набежали на глаза Джема, и на миг ему показалось, будто он снова слышит странные звуки колесной лиры. Сколько же дней и ночей, гадал Джем, он размышлял тогда об этой удивительной истории — в те дни, когда Варнава только-только выучил его читать. Джем вытер слезы и начал читать, но свеча горела тускло, и древний шрифт читался с трудом. Буквы расплывались у Джема перед глазами, у него время от времени кружилась голова.
«Злобный змей хоть и отчаялся он непрестанных на него нападений, был хитер и изворотлив и решил, что ни за что на свете не отправится в Царство Небытия…»
…«В замке царила тревога. Приближалось время, когда злобный змей должен был явиться, будучи вдесятеро сильнее…»
«…ЗНАКОМ И ДУХОМ РИЭЛЯ…»
… Но Сассорох всякий раз возрождался вновь и возвращался, возрастая в размерах и в силе…»
«СИЛЫ СВОИ УВЕЛИЧИВ СТОКРАТНО».
«…Замок спасет мальчик. Следующей ночью разразится великая гроза…»
«ЛИШЬ ОРОКОНА МОГУЩЕСТВО СМОЖЕТ».
Что происходило?
Происходило нечто из ряда вон выходящее. Вероятно, причиной тому была усталость Джема, а может быть, он перенапряг зрение. Слова на страницах смещались, изменялись, а на их место становились
