полосатой шкурой на его боках. Луч света упал на глаза зверя, они загадочно блеснули, подобно золотым дискам. Казалось, в этой золотой вспышке таятся какие-то особые, таинственные знания.
Джем, как зачарованный, следил за зверем.
— Лесной тигр? — прошептал он.
— Это он.
Ката осторожно опустилась на колени. Она не выпускала пальцев Джема. Он опустился на землю рядом с ней.
— Ш-ш-ш! Ш-ш-ш! — Ката закрыла глаза. Она вытянула руки перед собой, растопырила пальцы. Джем повторил ее движения. В зеленоватых тенях Диколесья они застыли, соединившись в странном ритуале, коленопреклоненные, перед диковинным зверем.
Обнаженные, обессилевшие от страсти, они стояли на коленях, держась за руки, но почему-то этот непонятный ритуал казался им обоим естественным продолжением их любви. Джем проникался духом Диколесья. Ката незаметно, день за днем, учила его тайнами деревьев, птиц и зверей. Прикосновения ее рук, губ, восторги страсти — все это было для юноши частичкой жизни леса. Диколесье наполняло их, текло в их крови. Они утопали в зеленой бездне, но тонули радостно, без печали.
Ката прошептала:
— Лесной тигр, говори.
Но тигр молчал. Джем, сжимая руку возлюбленной, не чувствовал никаких перемен. Рука Каты не стала жарче. Он чувствовал, что Ката ничего не видит, кроме лиловато-черного мрака за прикрытыми веками.
— Иди ко мне, — сказала Ката.
Тигр не пошевелился, однако на мгновение задержал взгляд на коленопреклоненной паре.
А потом он ушел.
Джем почувствовал в сердце тупую боль — он словно познал что-то печальное. В то мгновение он ничего не понял, а потом желание захлестнуло его с новой силой. И он вообще позабыл о пронзившем его тоскливом чувстве. Потом, по прошествии времени, Джем гадал, что же произошло, и ему казалось, что тигр все же говорил, причем не только с Катой, но и с ним. Возможно, в самом существе тигра таилась какая-то печальная мудрость. Они с Катой решили, что тигру нечего им сказать. Но может быть, сами глаза тигра — то золотистые, то черные, — может быть, смена полос на его шкуре, может быть, эти символы могли послужить уроком для тех, кто мог бы выучить этот урок.
Вместе с лучами солнца сквозь листву проникала жара. Поспешная, шумная поступь сезона Вианы сменилась размеренным пылом сезона Терона. Это время года жарко горело, но миновало слишком скоро. Может быть, именно тогда Джем понял, что идиллии в Диколесье, как и жаркому времени года, суждено оборваться.
В тот день, когда они прощались у плетня, Джем вдруг оторвался от губ Каты и выпалил:
— Позволь мне остаться.
Раньше эта мысль его не посещала. А теперь он не мог от нее отделаться. Зачем ему возвращаться? Он теперь все-все понимал в лесу, был «на ты» с деревьями, с рыбами в реке, со скользкой выдрой, с филином.
Но это ему только казалось.
Она оттолкнула его. Он покачнулся и ухватился за плетень, с трудом удержавшись на ногах.
Ката отвернулась.
— Ты не можешь остаться.
— Ката, но почему?
Джем потянулся за костылями, ненавидя их, ибо они напоминали ему о том, как никчемно его тело. Обернулся, посмотрел сквозь прорехи в плетне. Кладбище было залито золотисто-голубым светом.
— Там, по ту сторону, я калека. Здесь я могу ходить. Бегать.
— Только тогда, когда я держу тебя за руку. Не могу же я всегда держать тебя за руку, правда?
Нет, голос ее звучал вовсе не жестоко. Он звучал равнодушно.
Лицо Джема окаменело. Он залился слезами. Ката не смотрела на него. Она стояла, сжав губы. И только тогда, когда Джем исчез за кладбищенской стеной, Ката дала волю собственным слезам и со всех ног бросилась в спасительную чащу леса.
Рыдая, она бежала к пещере. Зачем она так сказала? Она и сама не могла бы объяснить. Однако чутье подсказывало ей, что Джем должен… чутье было сильнее желания задержать любимого.
— Папа!
Девушка прижалась к отцу. Она ничего не рассказывала ему о своих свиданиях с Джемом. О многом другом она ему тоже не рассказывала. Но это не имело значения. Старик и так все знал. Конечно, он все знал. Грубой рукой он гладил волосы дочери, шептал слова утешения:
— Все мы во власти порядка вещей, дитя мое. А порядок вещей должен установиться.
А Джему предстояла другая встреча на кладбище.
Жара в тот день стояла страшная. Компания синемундирников расположилась под тисом, в тени. Они распивали пиво из небольшого бочонка и играли в карты. Они сняли треуголки и мундиры. Все уже порядком поднабрались, судя по тому, как пьяно звучали их голоса. То и дело раздавались взрывы хохота.
Занимались они делом запретным — это касалось как азартных игр, так и осквернения кладбища, однако жара действовала расслабляюще. Благосклонность часовых в сочетании с определенной наглостью превратила запретный плод во вполне съедобный. И кроме этого, в компании были одни офицеры.
— Эй!
Весельчаки заметили Джема.
— Чего это он тут делает, а?
— Видок у него какой-то виноватый, я бы так сказал.
— Да просто шатается тут, вот и все. Грязный попрошайка.
— А ты-то сам кто?
— Эй, хромоножка! — один из офицеров поманил Джема пальцем.
Джем сделал вид, будто ничего не заметил.
Рыжеволосый офицер встал и пьяной походкой направился к нему. Судя по знакам отличия, он был капитаном и предводителем пьяной компании. Враждебность исходила от него наподобие винных паров. Пожалуй, в другое время этот человек мог бы показаться и красивым, но принятая доза алкоголя сделала его уродливым. Ярко-рыжие волосы беспорядочными прядями падали ему на глаза.
— Эй, ты! Слюнтяй! Ты меня что, не слыхал? — рявкнул капитан и злобно взмахнул рукой. Компания разразилась громовым хохотом.
Джем хотел как можно скорее миновать пьяниц. Быстро переставляя костыли, он шел между могил к дорожке.
Но к несчастью, угодив костылем в грязь, он поскользнулся и упал.
Пьяницы захлопали в ладоши.
Одобрительно заорали.
Джем лежал на земле, тяжело дыша. Падая, он больно ударился виском о замшелый могильный камень. Боль пульсировала, растекалась по голове.
— Хромоножка?
Джем поднял взгляд. Пьяный капитан склонился к нему. Казалось, в этот миг в его взгляде мелькнуло нечто большее, нежели просто жестокое любопытство.
Джем тоже почувствовал нечто большее. Образ капитана Вильдропа наполнил сознание Джема, и хотя капитан Вильдроп теперь был стройным крепким молодым человеком, на миг он предстал перед Джемом таким, каким был прежде, когда его звали Полти… с толстым пузом, переваливающимся через пояс штанов, с грушевидной головой, увенчанной ежиком коротко стриженных волос. Казалось, будто Полти напялил на себя маскарадный костюм, и на краткий миг Джему открылось его истинное обличье. То есть —
