продолжение, «Властелина колец». Хорошая история, Максу понравилась. И мальчик не прочь был послушать рассказ о хоббите Бильбо снова, это могло хоть немного отвлечь его от мыслей о болезни.
— «Матушка нашего хоббита… кстати, кто такой хоббит? Пожалуй, стоит рассказать о хоббитах подробнее, так как в наше время они стали редкостью и сторонятся Выского Народа, как они называют нас, людей. Сами они низкорослый народец, примерно вполовину нашего роста и пониже бородатых гномов. Бороды у хоббитов нет. Волшебного в них тоже, в общем-то, ничего нет, если не считать волшебным умение быстро и бесшумно исчезать в тех случаях, когда всякие бестолковые, неуклюжие верзилы, вроде нас с вами, с шумом и треском ломятся, как слоны»…
Мама Славика читала красиво, с выражением, но тихо, так что Макс даже не заметил, как заснул.
«Фу, — подумал он, — какая глупость. Разумеется, не заметил. Да это и невозможно».
Мальчик потер ладонью вспотевший лоб и огляделся.
Автобус ехал по полю. Видимо, пока Макс спал, город успел закончиться.
Ну что же, так даже интереснее, ведь дома он видел тысячи раз, а такие вот поля — нечасто.
Оно было рыжим и пушистым, и шевелилось — так переливаются мускулы под кожей у тигра. Автобус мчался прямо через поле; колоски, словно маленькие кулачки, колотили по металлическим бокам. Вначале Макс подумал, что это они от обиды за своих собратьев, но потом понял: дело в другом. Колосья стучали в ярости, они готовы были разбиться в лепешку /ха-ха, вот так шуточка!/ расшибиться в блин, но прошибить стенки автобуса и добраться до пассажиров, добраться до дяди Юры и Макса.
«ВНИМАНИЕ-ВНИМАНИЕ!..» — переговорное устройство в салоне неожиданно ожило и так же неожиданно умолкло. Тогда в проходе между сиденьями появился водитель автобуса.
— Ха! — сказал водитель, поправляя вязаную шапочку и отбрасывая на плечо конец ярко-алого шарфа. — Ха! Господа пассажиры могут не бояться. Осталось недолго, совсем недолго. И круг замкнется.
Макс выглянул в окно.
И впрямь, автобус ехал по кругу. Впереди уже можно было различить то место, откуда начиналась выдавленная машиной колея.
— Ну-ка, поглядим, что тут у нас, — по-докторски хохотнул водитель, потянувшись рукой к глазам… лишь теперь мальчик понял, что вместо глаз у того очки для водного плавания… или занятия горным спортом! И еще Макс почувствовал: если водитель снимет очки, случится страшная вещь.
— Нет!!!
Водитель, казалось, даже не услышал крика. Он взялся за очки и потянул вверх.
Сидевший впереди Славик резко обернулся и качнул головой:
— Не бойся, мальчик. Все образумится… то есть, я хотел сказать, образуется.
С этими словами ребенок спрыгнул и зашагал по проходу. Только сейчас Макс увидел, что ноги у Славика — мохнатые. Да и сам он похож скорее на хоббита… но только похож.
На самом же деле существо было не хоббитом. О нет, не добрым мистером Бильбо, и не простодушным Сэмом, и уж тем более не отважным Фродо! Оно… оно…
— Ну-с, — растягивая слова, произнес водитель. — Ну-с, вот и конец. Круг замкнулся.
Автобус въехал в колею и вздрогнул, когда очки были сдернуты. Но этого Макс уже не увидел.
Первым пришедшей мыслью, как ни странно, было вопросительное удивление: «Почему стоим? Ведь мы же едем…» Потом Макс вспомнил, что /круг замкнулся/ он заснул и ему снился сон. Очень неприятный сон. Впрочем, действительность была не намного лучше.
Макса одновременно терзали холод и жар. Холод устроился на лице, а жар растекся по остальному телу. Он открыл глаза и на одно долгое, невыносимо затянувшееся мгновение мальчику показалось, что он утонул и лежит у поверхности покрытой льдом реки, подо льдом. Потом чья-то заботливая рука скользнула по лбу и смахнула холод, как смахивают прядь волос. Стало теплее.
— Палехчало? — спросил женский голос, делая ударение на «е» и твердо выговаривая «ч».
Макс попробывал кивнуть:
— Немножко. А где дядя?
— Здесь я, козаче. Похоже, ты перегрелся на солнце или… уж не знаю, какое еще может быть «или». Я бы списал все на мороженое, но сколько ж надо съесть мороженого, чтобы вырубиться прямо в автобусе? Ну как самочувствие, плохо или очень плохо?
«Ох, — отстраненно подумал Макс, — как же мы любим повторять одну и ту же, „коронную“ шутку миллионы тысяч раз. И искренне считаем, что от этого она не становится хуже».
— А мы уже приехали? — уточнил мальчик.
— Почти, — сказал Юрий Николаевич. — Почти.
(Потом Макс узнает, что они сделали остановку специально, когда выяснилось, что он потерял сознание. Пассажиры — в основном пассажирки — настояли, а водитель не особенно упирался. Теперь же, когда выяснилось, что все в порядке, мотор снова заурчал и машина двинулась дальше).
— Тебя не укачивает? — тревожно спросил дядя. Он винил себя за то, что позволил племяннику съесть так много мороженого, и теперь не знал, как быть. У Юрия Николаевича никогда не было детей, и с одной стороны это, а с другой — понимание того, что они находятся очень далеко от больших больниц и современных лекарств, — заставляло его относиться к сложившейся ситуации крайне серьезно.
— Вы же помните, нет, — слабо улыбнулся Макс. — Вообще-то, не знаю, что на меня такое нашло… ну, я никогда раньше не падал в обморок. Наверное, перенервничал… и вообще.
— Есть хочешь?
— Не-а, не сейчас, — мальчик провел рукой по лицу — оно было мокрым.
— Я плакал во сне?
Юрий Николаевич непонимающе сдвинул брови, потом качнул головой:
— Нет, просто когда… когда оказалось, что ты без сознания, смочили водой…
— А-а. Ясно, — Макс вытер остатки влаги и внимательно посмотрел на дядю: — Далеко еще ехать?
— Примерно час.
Мальчик тихонько вздохнул. Ему было очень жарко, а альпинисты, похоже, растянулись цепью по всему горлу. Им, наверное, важнее был сам процесс восхождения, а не результат.
Ладно, думать об этом не стоит. Все равно еще час трястись в автобусе, так что лучше отвлечься.
Макс выглянул в окно.
Автобус ехал по полю.
Но это было другое поле, не то, из его сна; к тому же, теперь они мчались по асфальтовой дороге, и колоски не подступали к бокам машины вплотную. Почему-то именно эта деталь показалась мальчику самой успокаивающей.
Он посмотрел на небо, проследил взглядом за черной летящей точкой («Наверное, аист. А может — коршун») и вдруг понял, что скоро стемнеет.
Пожалуй, даже скорее, чем хотелось бы.
Макс, разумеется, не боялся темноты. Взрослые молодые люди возрастом в тринадцать лет не могут бояться темноты, это абсурдно. Темнота, как таковая, содержит в себе ничуть не меньше привлекательности, чем яркий солнечный день. По правде сказать, Макс даже любил ночь, любил ночной воздух, ведь он чище и душистее, как будто наполнен ароматами сказочных стран; любил звезды (в них, если отвыкнуть, можно обнаружить тоже своеобразное волшебство; это ведь чудо — звезды); любил ночную тишину и дворовых сверчков, которые непонятно как выжили в городе и даже оказались в состоянии петь.
Макс не боялся темноты, нет. Он боялся того, что может скрываться в темноте.
День и ночь в его представлении делились (пускай и не совсем четко, немного алогично) на время обычных людей и время людей необычных. Днем властвуют первые, ночью — вторые. Но и среди обычных, и среди необычных людей есть добрые и злые. Представляете: «необычные злые люди»? То-то!..
