неуловимом глазом ритме. Одновременно с этими вспышками и дрожью что-то стучалось в мозг Литвина, хотело проникнуть в его разум с неистовой отчаянной силой. Он опустился на колени, ввел в розовую субстанцию хоботок и положил левую руку на кольцо. Затем вытащил кафф, задумчиво поглядел на маленькую сферу и поднес ее к виску.
Под черепом будто граната взорвалась.
«Нет-нет-нет-нет, — со страхом бормотал бесплотный голос, — не делай этого, не делай, не надо, нет-нет-нет… хозяин, симбионт… новый хозяин, не делай этого, не делай… все люди — симбионты… лучше, чем фаата… открытые чувства, сильные, яркие… гордость, ненависть, радость, любовь… не делай этого… жить, жить!.. хранить, чувствовать и подчиняться, всегда подчиняться… не надо… нет-нет… хозяин, господин, владыка… не делай… нет-нет-нет-нет!..»
Этот зов, этот плач был ужасен. Душа Литвина, еще недавно полная радости и жертвенного света, вдруг очутилась во тьме преисподней. Он ощущал отчаяние древнего чудища, молившего о пощаде, его трусливую готовность подчиниться, и в этом был дьявольский соблазн — стать господином над ним, новым его симбионтом, источником эмоций, которые будут оплачены могуществом и властью. Такими властью и могуществом, какие на Земле не снились никому.
«Не делай этого, не надо… нет-нет-нет-нет… нет, хозяин!..»
— Ты опоздал с выбором, — произнес Литвин, срывая кафф с виска. — Ты слишком заигрался. Ты мне не нужен, тварь! Ты никому не нужен.
Он встал с колен и быстрым движением пальцев повернул кольцо.
Глава 17
В кабинете шефа «КосмоШпигеля», на сорок первом этаже небоскреба Скайшип, было людно. Все собравшиеся, десятка полтора глав отделов и ведущих сотрудников, окружали Пьера Анжелотти точно спутники планету-гигант, неизмеримо превосходившую их массой, тяготением и объемом. Сам Анжелотти покинул кресло и переместился к окну, загородив его на треть своей огромной тушей. Сид Чепмен, главный редактор, поддерживал его справа, Клод Парийо, руководитель рекламного отдела — слева, а сзади, вспотев от усилий, шефа подпирали Питер Рурк и Эшли Ковач, два матерых журналиста-международника. Секретарша Мишель разносила кофе и мартини со льдом, а в промежутках тоже посматривала в окно. При этом ее хорошенькое личико морщилось от страха.
— Хеллстром! — рявкнул Анжелотти. — Где Хеллстром и Дьюк? Я хочу, чтобы это отсняли! Немедленно!
Хеллстром был лучшим фотографом «КосмоШпигеля», мастером острых сюжетов, а Дьюк — оператором, готовившим выпуски журнала для ти-ви и Ультранета. Оба подчинялись Чепмену, и тот, с полным сознанием своей ответственности, заверил шефа:
— Видеоматериал уже готов. Бригада Дьюка снимала с крыши, а Хеллстром — с вертолета. Кадры отличные. Мы сделали их в первые двадцать минут.
— А эта штуковина висит над нами уже два часа, — заметил Парийо.
— Два с четвертью, — уточнил Лагранж, глава отдела новостей.
Штуковина была огромным аппаратом непривычной формы, парившим метрах в трехстах над деловой частью Брюсселя. Откуда он появился и кому принадлежал, не относилось к тайнам века — прошло уже девять часов с тех пор, как звездолет инопланетян совершил посадку в Антарктиде. Судя по сообщениям информационных агентств, более сотни таких аппаратов зависли над крупнейшими городами мира.
— Кто у нас в Париже? — спросил Анжелотти.
— Монтези, — ответил Чепмен.
— А в Москве? В Пекине? В Нью-Йорке?
— В Москве Дворжецкий, в Пекине Хоуп Госсет, в Нью-Йорке Дик Страйзер. Еще тридцать шесть человек в других городах, даже в этой исландской дыре… как ее?.. да, в Рейкьявике.
— Снимают бинюков?
— Разумеется. Повсюду наши лучшие диггеры и фотокорреспонденты.
Анжелотти довольно хрюкнул.
— Мишель! Мартини с водкой, моя прелесть. Смешать, но не взбалтывать. И кто-нибудь там… Передвиньте наконец мое кресло к окну! Я устал стоять.
Кресло передвинули и усадили шефа. Рурк и Ковач вздохнули с облегчением.
— Этот бинюк похож на здоровую обувную коробку, — сказал Лагранж.
— Скорее, на канистру, — возразил Парийо.
— А что такое канистра?
— Емкость для бензина, Морис. До сих пор на нем езжу. У меня «кадиллак» двадцать второго года.
— О!..
— Хватит болтать о глупостях! Где Гюнтер Фосс? Где этот чертов Гюнтер Фосс? — снова раздался рев Анжелотти.
Чепмен смущенно переступил с ноги на ногу.
— Кто знает, шеф? Последние сутки он не появлялся и не отвечал на вызовы.
— Кто знает! — передразнил Анжелотти. — За что я плачу тебе, Чепмен? Ты все обязан знать!
— Фосс отчитывается только перед вами, — пробормотал главный редактор. — По крайней мере, он так считает.
Анжелотти сделал глубокий вдох, собираясь что-то рявкнуть, но тут к его уху склонился Морис Лагранж, человек уравновешенный и политичный.
— Не беспокойтесь о Фоссе, шеф. Вы ведь знаете его манеру: исчезнет на несколько дней, зато откопает новую сенсацию, и тиражи подпрыгнут до небес.
При мысли о таком прыжке шеф «Шпигеля» мечтательно прищурился и протянул:
— Ну, прямо-таки до небес… Хотя бы до этой бинючьей канистры!
Он ткнул в окно огромным пальцем, и аппарат пришельцев дрогнул, заколыхавшись в воздухе.
— Поосторожнее, шеф, — с улыбкой молвил Ковач. — Не ровен час…
— Падает! — вдруг взвизгнула Мишель, роняя поднос с бокалами. — Он падает!
— Черт! В самом деле падает! — воскликнул Парийо, отпрянув в глубь кабинета. Он споткнулся о ковер и еле удержался на ногах. — Падает прямо на нас!
Лагранж схватил его за руку.
— Не будьте таким пугливым, Клод, вы же не юная девица. Это, должно быть, какой-то маневр.
Сотрудники «Шпигеля» загомонили, Мишель в ужасе скорчилась за креслом шефа. Анжелотти, вывернув толстую шею и приоткрыв рот, уставился в окно — глядел, как огромная машина низвергается с небес.
— Мадонна миа! Клянусь христовыми ранами! Это не похоже на маневр… — начал он, и в тот же миг аппарат, задев крышу Скайшипа, стал разваливаться в воздухе. Здание затряслось, со звоном вылетели стекла, трещины побежали по стенам, бетонные обломки посыпались с потолка, дома на противоположной стороне улицы начали оседать.
Испуганный вопль Мишель, панические крики и гудки автомобилей были последним, что различил Пьер Анжелотти. Но грохота взрыва, превратившего в руины деловой центр Брюсселя, он уже не услышал.
Эпилог
