равнинный, и в результате я прилетел к тебе, а не ты ко мне”.
Ким рассмеялся и посмотрел на часы: было без четверти пять.
– Время обеда, а мы заболтались! Поедим, поработаем, а там и Дашенька приедет.
Трикси испустил ментальный вздох. “И опять мне прятаться…”
– Опять. Ты понимаешь разницу между общественной и личной жизнью?
“Не очень, Ким. У нас нет ни того, ни другого”.
– А что же есть? “Просто жизнь”.
Пообедав, Ким присел к компьютеру и бодро настучал четыре страницы текста. Мысли об авансе и колечке для Даши согревали его.
– Не пойти ли нам облегчиться? – произнес Эйрим Высокий Шлем, сын Сеймура Одноглазого.
“Самое время, – подумал Конан, – выпито немало да и съедено изрядно. Пора облегчиться, а затем продолжить переговоры”. Ему никак не удавалось уломать Эйрима отправиться в поход на замок Кро Ганбор: ванирский вождь с охотой соглашался перебить ратников Гор-Небсехта, обосновавшихся в его усадьбе, но в обитель колдуна идти не хотел, отговариваясь тем, что люди ему не подчинятся. Конечно, волшебный клинок брата Конана, пронзивший камень, был серьезным аргументом; однако, по утверждению Эйрима, нож смотрелся бы еще лучше в брюхе мертвого колдуна. Кто его знает, этого Гор-Небсехта? А вдруг он, издыхая, ухитрится наслать порчу на тех, кто захватил его замок? Нет, хозяин Рагнаради не желал рисковать!
Конан проследовал за ним на задний двор, к земляному валу, где были выкопаны прикрытые досками ямы. От них тянуло смрадом. Ночь, как всегда в летнее время в Ванахейме, была светлой, и киммериец мог разглядеть тянувшийся поверх насыпи частокол из заостренных бревен, торчавшие по углам вышки и тени ближних сараев. Земля уже просохла, и кое-где появились пучки чахлой травы – больше всего под стенами, защищавшими от ветра.
Усадьба Эйрима стояла на косогоре, полого спускавшемся к воде. Поперек его был выстроен Длинный Дом, крепкая бревенчатая цитадель, в коей коротали зиму воины со своими женщинами и отпрысками. Внутри Дом представлял собой одну огромную залу с подпертой столбами кровлей и с очагами, у которых грелись и готовили еду его обитатели; по стенам шли лежанки в два яруса, а посередине были устроены лавки и столы. Фасадом Длинный Дом выходил к бухте, а сзади к нему торцом было пристроено еще одно сооружение, поменьше, – жилище самого Эйрима. Надо заметить, что в южных краях все выглядело иначе: господский терем красовался на виду, тогда как воинскую казарму задвигали куда подальше. Но ваниров заботила не красота, а безопасность, и потому вожди их селились поближе к задним дворам.
Справа от Длинного Дома тянулся огромный сарай, заставленный бочонками с пивом и вином, бочками с соленой рыбой, кадками с ягодой, заваленный мешками, полными овса и пшена. Здесь же хранилась и добыча летних набегов, не самая ценная и дорогая: кожи, холстина, грубое сукно, слитки бронзы и бруски железа. В самом конце сарая была кузница, а за ней – псарня и свинарник, примыкавшие к защитной земляной насыпи.
Таким же образом обустроили и другую половину усадьбы, защищенной тыном и насыпью, в которой рабы отрыли себе землянки. Тут имелась пара обширных кладовых для кораблей и корабельного снаряжения, парусов и весел, бочек с дегтем, веревок и канатов, якорей и связок стрел и дротиков. Сейчас в корабельной кладовой расположились люди Гор-Небсехта, а все ее содержимое дней десять назад перетащили на ладьи – те покачивались у берега, где северные воды уже очистились от льда. За этим хранилищем стоял обширный навес, под которым зимовали корабли. У него не было стен, только кровля на столбах; навес выходил к воротам, от которых начинался спуск к бухте – плотно утоптанная дорога, по которой скатывали в воду корабли. Но Конан их не видел. Он находился на заднем дворе, спиной к защитному валу; прямо перед ним был вход в жилище Эйрима, дальше маячили смутные контуры Длинного Дома, справа тянулась стена сарая с припасами, а слева темнели бревна бывшего корабельного склада – из него доносился дружный храп сотни глоток. Эйрим помочился в ту сторону, сплюнул и подтянул штаны.
– Всех перережу, – злобно пробормотал он. – Завтра же, как уснут! Ты только не подведи с колдуном, брат Конан, – он подтолкнул киммерийца в бок, – а то не сносить мне головы!
– Колдун – мой, Торкол и Фингаст – твои, – отозвался Конан.
Рядом пыхтел Колгирд, усаживаясь над выгребной ямой.
– Устроим им ночь длинных ножей, – произнес он, забирая в ладонь свисавшие на грудь усы.
– Ночь кровавых секир, – поддержал Храста.
– Ночь выпотрошенных животов, – ухмыльнулся Найрил.
– После такой ночи не худо бы прогуляться и к колдуну, – сказал Конан.
– Нет, братец, с ним разбирайся сам. – Вождь ваниров еще раз плюнул в сторону корабельного склада. – А как разберешься, возвращайся ко мне. Поплывем вместе на юг, погуляем!
– Колдуна-то я прикончу, если доберусь до него, – пообещал киммериец. – Справиться бы с остатками дружины… – Он поднял взгляд на Найрила: – Ты вроде бы обмолвился, что в Кро Ганборе пять десятков воинов? Ну, придется мне потрудиться…
Внезапно Эйрим насторожился; от Длинного Дома долетел какой-то шум, потом грохнула распахнутая дверь, раздались приглушенные вопли, топот и тяжелое дыхание. Казалось, там, под стеной, в закутке между хоромами вождя и сараем с припасами, кипит схватка; Конан уже различал гулкие звуки ударов и сочные проклятия. Но сталь, однако, еще не звенела.
– Надо взглянуть, – с тревогой сказал Эйрим. – У кого-то хмель в башке бродит… Ну, я его вышибу – вместе с мозгами!
Он заторопился к месту драки, и трое кормчих шли за ним, словно матерые волки за вожаком стаи. Конан шагал последним. Хоть он и приходился теперь братом Эйриму, но все-таки был чужаком и понимал, что не его дело вмешиваться в распри Эйримовых воинов. Вот если они сцепились с людьми колдуна… Тогда бы он мог поработать – и кулаками, и ножом.
Эйрим свернул за угол, на миг остановился, будто в удивлении, потом побежал, топоча сапогами. Киммериец и трое седоусых мчались следом.
У стены Длинного Дома, около раскрытой двери, высился серокожий гигант, окруженный двумя десятками ваниров. Конан облегченно вздохнул, заметив, что секиры при нем не было, зато руки серокожего мелькали с непостижимой быстротой, и каждый удар достигал цели: два вана уже валялись на земле, и еще с пяток потирали кто плечо, кто грудь. Долго ли пробежать сорок шагов? Но за это время Идрайн сшиб еще троих и начал проталкиваться к двери – видно, хотел разыскать секиру или что-то другое, столь же острое.
– Стой! – закричал Конан, подскочив к нему. – Стой, нечисть! Ты почему затеял драку, мешок с дерьмом? Я велел тебе сидеть тихо и спать! Спать, а не размахивать кулаками!
Он был в ярости. Если этот серокожий ублюдок убил Эйримовых воинов, то брат Конан тут же станет врагом Конаном! Ему совсем не хотелось биться со всей дружиной хозяина Рагнаради, сложив голову в этом грязном дворе, под стенами Длинного Дома. Прах и пепел! У него была совсем иная цель, и до нее оставалось не больше нескольких дней пути!
Ваниры расступились, с почтением пропуская вождя. Эйрим, сунув ладони за пояс, разглядывал своих людей, ворочавшихся на земле, по лицу его блуждала ухмылка. Затем он поднял глаза на Идрайна – тот, повинуясь хозяйскому приказу, стоял столбом, но зрачки его поблескивали с явной угрозой. Конан заметил, что волосы голема мокры и от него несет пивом.
– Кто первый начал? – поинтересовался вождь.
– Он… он… – забормотали воины. Один прохрипел, держась за ребра:
– Бешеный волк, да пожрет его Имир!
– Кабан недорезанный! – добавил второй, еле двигая разбитой челюстью. Остальные молчали; и было похоже, что двое из тех, что валялись на земле, замолкли навсегда.
Конан ткнул голема кулаком.
