засеменили, огибая церковь, выбрались в степь, где ветер гулял над травами, а с холмов плыли запахи цветущих акаций. Морской аромат уже не чувствовался в воздухе, но небо будто отражало океанскую синь — оно было глубоким, просторным, бездонным. Земное солнце, почти такое же, как на Колумбии и Тайяхате, грело Саймону висок и левую щеку. Он сощурил глаза, прикидывая, что сейчас часов шесть — может, десять-двадцать минут седьмого.
— До темноты будем на месте, — вымолвил Пашка-Пабло, прервав затянувшееся молчание. Потом поцокал языком и с восхищением признался: — Горазд ты, брат Рикардо, проповедничать! Сразу видать человека ученого, городского! Такой зря клювом щелкать не станет… И по башке даст, и в башку вложит, чтоб в ней дурные мысли не водились… — Он сделал паузу, покосился на Саймона и добавил: — А еще горазд ты прыгать и руками махать, горазд, батюшка! И долго такому надо учиться?
— Всю жизнь, если хочешь сберечь свои уши, — ответил Саймон.
КОММЕНТАРИЙ МЕЖДУ СТРОК
Кратер был цилиндрической формы — провал в тридцать метров глубиной и пятьдесят в диаметре. Когда-то здесь, в окрестностях Рио — прежнего Рио-де-Жанейро, — стоял гранитный монумент, изваяние принца Жоана Мореплавателя среди огромных сейб, чьи корни, подобные серым бугристым доскам, взрезали почву. Сейбы большей частью сохранились, остались лес и парк, разбитый на океанском побережье, но изваяние отправилось на Южмерику, в иной мир, к другим океанам, чьи девственные волны не качали ни испанских галеонов, ни португальских каравелл. Теперь вместо статуи темнел кратер — совсем небольшой, сравнительно с километровыми безднами следом покинувших Землю городов. Просто цилиндрическая дыра, забавная достопримечательность… Дно его выровняли, подвели трубу с горючим газом, и в кратере распустился огненный цветок — имитация миниатюрного вулкана.
Провал окаймляло широкой дугой двухэтажное каменное здание с башенками по углам, выступающими контрфорсами и зубчатым парапетом на плоской кровле, похожее на средневековый замок. От башни к башне, вдоль второго этажа, шел балкон, мощенная плиткой галерея, подпертая слегка наклонной стеной; внизу виднелся карниз полуметровой ширины, бетонным кольцом огибавший кратер. Здание было построено к северу от него, а с юга, со стороны моря, над краем пропасти парила резная деревянная беседка, блестел серебром бассейн, обсаженный розовыми кустами, а дальше берег снижался, стекая к бухте и каменному молу полосой песка. У мола застыли катер и паровая яхта с высокими мачтами, песок был чистым, крупным, желтым; волны, неторопливо огибая мол, накатывались на него, обдавая пеной и брызгами нагую девушку. Она лежала у самой кромки прибоя, нежась в солнечных лучах; пряди ее золотистых волос намокли и потемнели.
В беседке, развалившись в плетеных креслах, сидели трое мужчин. Пожилой, высокий, лысоватый — очевидно, владелец поместья — курил сигару; жест, которым он стряхивал пепел, казался по-хозяйски уверенным, на широком бледном лице застыла маска спокойствия и властности. Рядом с ним нахохлился старик — жилистый, тощий, смуглый, с ястребиным носом и темными, как смоль, зрачками; в левой руке он держал бокал, а кисть правой, обтянутая черной перчаткой, неподвижно покоилась на коленях. Третий мужчина, светловолосый, холеный, с тяжелой челюстью, был молод — не старше тридцати пяти. Он сидел напротив лысоватого с таким расчетом, чтоб видеть блондинку на пляже.
— Соблаговолят ли доны начать? — спросил старик и, когда его собеседники кивнули, продолжил: — Сегодня, почтеннейшие, у нас два вопроса: «торпеды» и гаучо. Или, если хотите, гаучо и «торпеды».
— Предпочитаю второй вариант, дон Хайме, — откликнулся лысоватый.
— Как угодно, дон Грегорио, как угодно. Дон Алекс не против?
Молодой снова кивнул, обозревая стройные бедра девушки.
Тощий Хайме отпил из бокала и сплюнул в огненную пропасть.
— Итак, судари мои, Луис, наш кондор и генерал, уже за Старым Мостом, в пампасах. Три линейных отряда драгун и карабинеры… Тысячи две, если не ошибаюсь? — Две с половиной, — уточнил Алекс, не спуская глаз с девушки. Хозяин, дон Грегорио Сильвестров, перехватил его взгляд и усмехнулся.
Хайме приподнял руку в перчатке, что-то лязгнуло, скрипнуло, рукав съехал к локтю, обнажая крепление протеза.
Сухие узкие губы старика шевельнулись.
— Я полагаю, Луис пойдет от моста на север, а шестнадцатый отряд драгун и крокодильеры Хорхе Смотрителя — на юг. Дней через двадцать клещи сомкнутся, и твои головорезы, Анаконда, положат пару сотен гаучо. Так?
— Так, — с ленцой подтвердил светловолосый. — Но могут всех пустить в расход. Как договоримся, амигос!
— Мы уже договорились с доном Федором-Фиделем, милостивец мой. — Старик снова отхлебнул вина. — Две сотни убитыми и сотня пленных — Пимену в Разлом, за керосин с мазутом. Ну, десять-двадцать раненых — Сильверу на развлечение, для пыток и публичных казней… Так что, сударь, придержи своих кондоров и кайманов. Договоренности надо выполнять. Даже с доном Федькой.
— Дон! — Алекс презрительно фыркнул. — Мелкий пахан, паханито, которому мы подарили жизнь! Я бы его… — Он стиснул кулак, но пожилой, нахмурив брови, пророкотал:
— «Штыки» всегда спешат, а резать и стрелять нужно с толком, чтобы добро не пропадало зря. С толком, Алекс, понимаешь? И с пользой для дела. Так, как вырезали дружинничков триста лет назад, как прикончили домушников и донецких отморозков. Те были опасны, а гаучо с их доном Федькой для нас не конкуренты. Скорей партнеры! От них прямая польза, ибо стране нужны враги, и внешние, и внутренние, чтоб было с кого спросить за всякую провинность.
— Обвиноватить, сударь мой! — хрипло каркнул дон Хайме, стукнув кулаком в перчатке по колену. — Виноватый — всегда враг, а враг — всегда виноват! Такая вот логика!
— Ты прав, Хайме. — Грегорио Сильвестров степенно кивнул. — Нам нужны враги, необходимы, чтоб в трудный час бросить их «шестеркам» на растерзание. А где мы возьмем врагов, вырезав всех под корень? До срушников и бляхов далеко… а эмиратские еще дальше.
— Враги найдутся, — буркнул Алекс. — Тот же Хорхе с его крокодильерами или черные Пименталя.
— Их шестеркам не бросишь. — Дон Грегорио погасил сигару и швырнул ее в пропасть, за резные перила беседки. — Свара с Хорхе и Пименом — это уже Передел… Большой Передел, как во времена домушников! Пока не в наших интересах, Алекс.
— Ладно! — согласился светловолосый, не спуская глаз с блондинки. Она приподнялась на колено и начала стряхивать песок; груди у нее были полными, упругими, с алыми вишнями сосков. — Ладно! Двести так двести! А что потом?
— Это ты скажи, что потом. — Старик насмешливо прищурился. — Ты наследственный спец по военной части. Мое дело — налоги драть, Сильвер у нас — страж спокойствия, а ты — Анаконда и главный «штык»! Тебе и решать, сокол мой.
Алекс нерешительно ухмыльнулся, наблюдая, как девушка, стряхнув с плеч песок, отжимает волосы.
— А что решать? Отступим к мосту, к Харбохе. Вследствие временных неудач.
— Э, любезнейший, так не пойдет! — Протез лязгнул, дон Хайме привстал, опираясь рукой в перчатке о подлокотник кресла. — Зачем нам поражения и неудачи? Для нас — поражение, для Хорхе — победа! Зубастый он, этот Хорхе… Сделаем вот как: победоносное наступление приостановлено, ибо старый скряга Хайме прекратил финансировать операцию. Отсюда — трудности с углем, мазутом и патронами… Без угля паровик не ездит, припасы не доставить, а кораблями тоже не подвезти — из-за, алчности «торпед», которым не хватает патриотизма. Думаки пусть заявят протест, а дон Грегорио и дон Алекс его поддержат, как и подпевалы из прочих департаментов. А я поплачусь: «торпеды» вздули дань за перевоз, финансовый кризис в державе, казна — три с половиной песюка, готов уйти в отставку. И спустим все на тормозах. Или свалим на Трясунчика.
