число, приносящее удачу. Иное существование кажется им непонятным и странным, даже бедственным и уж, во всяком случае, — недостойным. Мы, люди, для них — ко-тохара, неприкаянные, лишенные счастья иметь брата или сестру и прожить с ним или с нею всю жизнь.
— Да, странно… — Мария погладила волосы Саймона. — Знаешь, я рожу тебе много ребятишек, и среди них, наверное, будут двойняшки. Но если б я имела сестру, то не смогла бы делить тебя с ней. — Она встрепенулась и, приподнявшись на локте, заглянула ему в лицо. — Или ты думаешь иначе? Как тай, не как человек?
— Я думаю точно так же. Если б у меня был брат, мне не хотелось бы делить тебя с ним. Все-таки я человек, милая… Во всяком случае, в землях мира.
— В землях мира? Что это значит, Дик?
— На Тайяхате один большой континент, и в его западной части есть гигантская река. В верхнем течении ее называют Днепром, и там стоит Смоленск, мой город, перенесенный из России; Днепр сливается с Гангом у Развилки, у индийского города Бахрампур, а дальше течет Миссисипи — течет к Новому Орлеану и Средиземному проливу. Есть там и другие города, американские, польские, шведские, но все они — в Правобережье, которое тай даровали людям. Колонистам с Земли, понимаешь? Моим предкам. А Левобережье — это огромный край, больше земной Евразии, и там есть другие реки, дремучие джунгли и водопады, горы, встающие до небес, равнины и плоскогорья, открытые солнцу, с лугами и рощами. Там…
— И все это — земли мира?
— Нет. Земли мира — это места с благодатным климатом, обычно в горах, у водопадов, или у полноводных рек. Там, в женских поселках, живут тайят, и там властвуют женщины; там мужчины не смеют обнажать оружие и наносить раны. Нет, не так… — Саймон пошевелился, устраиваясь поудобнее. — Не смеют — не то слово. Понимаешь, это просто не приходит им в голову, так уж устроены тай. Те, кто хочет воевать, спускаются в лес, в земли сражений, объединяются в кланы и бьются друг с другом. Чтоб доказать свою силу и доблесть.
— И ты воевал? — тихо спросила Мария.
— Да. Мой отец — ксеноэтнолог, и восемь лет мы прожили с тайят. Все мое отрочество и юность. Потом я стал Тенью Ветра и спустился в лес вместе с Чочем, сыном Чочинги, моего Наставника. Чоч был великим воином, из тех, чей Шнур Доблести свисает до колен. Когда Чочинга переселился в Погребальные Пещеры, он занял отцовское место и обучает теперь молодых.
— А что было прежде, до леса? До того, как ты отправился воевать?
— Я был Диком Две Руки и жил в Чимаре, женском поселке на склонах Тисуйю-Амат, что означает Проводы Солнца. Но об этом я тебе рассказывал, милая.
— Расскажи еще раз, — прошептала Мария и крепче прижалась к Саймону.
КОММЕНТАРИЙ МЕЖДУ СТРОК
Перед доном Грегорио лежали два листа бумаги. Один был измятым, грязным, в пятнах засохшей крови, с оборванными краями и парой фраз, торопливо написанных карандашом; к тому же в него завернули металлический предмет — крохотную пулю с расплющенным кончиком, не больше половины ногтя на мизинце. Второй, плотный желтоватый лист радовал взгляд убористым аккуратным текстом. Строчки были ровными, буквы — четкими и ясными, но в общем эта бумага казалась обезличенно- стандартной; такие документы составляли полицейские писари под диктовку своих бугров.
Сверху листа значилось:
'Донесение.
Кабальеро Карлу-Капитану Клыкову, ягуар-полковнику, пахану и бугру Первой бригады от Бучо- Прохора Переса, капитана-каймана, бугра Третьей бригады'.
Сбоку от этого заголовка разбегались корявые буквы — пометка Карло Клыка:
«Дону Грегорио — для сведения. Остаюсь в почтительном ожидании приказов. Не подвесить ли шутника Прошку над ямой? Но как, мой дон? Вниз головой или вверх ногами?»
Грегорио с неодобрением поморщился. В Регламенте Наказаний перечислялись тридцать две позиции, в которых вешали преступников, и «вниз головой» — оно же «вверх ногами» — было не самой мучительной пыткой. Клык мог бы остановиться на чем-то более оригинальном. Кроме того, ему полагалось не забывать о предпочтениях хозяина, имевшего собственное мнение по данному вопросу: дону Грегорио нравилось, когда вешали за ребро на остром железном крюке.
Однако Бучо Перес отнюдь не заслужил подобной казни, поскольку не являлся шутником.
Глаза дона Грегорио бегали по строчкам. В начале говорилось, где и как был отловлен многострадальный Бучо, как его доставили в подвал — нагим, в мешке, в целости и сохранности-и как вынесли из подвала — в том же мешке, но без ушей. Все эти детали не привлекли внимания дона Грегорио, и он, пропустив пару абзацев, перешел к сути.
«Оный выродок, раздвоившись, явил привидение, возникшее будто б из стены и говорящее понятным русским языком — хотя речи его казались темными и не во всем доступными слабому моему разумению. Сказано же было такое: что назвавшийся „железным кулаком“ имеет доподлинное имя Ричард Саймон, что он лазутчик разных организаций и наций, то ли центральных, то ли каких еще — в точности я не запомнил, но полагаю, что он не блях, не срушник, не эмиратский, не чечен и, само собою, не чекист, поскольку мордой бел, а волос имеет светлый. Якобы он из тех людей, что в давнее время переселились на небеса, и прислан к нам как ликвидатор, при всех отстрельных полномочиях; правда, кого небесные приговорили, определенности нет, но кто-то тем бандеросам мешает, а потому к нам и прислали отстрельщика. Спрашивал он о донах, а еще грозился, что ежели доны с ним не пожелают встретиться, так он отыщет всех и сотворит над ними казнь по небесному обыкновению: сначала уши отрежет, потом — все пальцы, а после пальцев доберется до печенок. А чтобы связаться с ним, был назван Прыщ из заведения „Под виселицей“, что показалось мне удивительным: этот Прыщ хоть и мерзавец, но в связях с небесными не замечен и служит верно — за страх и песюки. Ежели устроить у него засаду и проследить…»
Дальше шли тривиальные соображения, но дон Грегорио все-таки их изучил, потирая залысины на лбу. Этот Бучо-Прохор определенно достоин награды! Мыслит правильно и, хоть расстался с ушами, разума не потерял. Конечно, половину врет, но если и так, судить необходимо по результатам. Если он выболтал Саймону-Кулаку нечто лишнее, то это касалось Хорхе — поскольку Хорхе ткнули рылом в грязь. Надо думать, при участии неба и небесных посланцев.
Дон Грегорио поднял сплющенную пульку и покатал ее на ладони. Его топтун, внедренный к крокодильерам, вырезал пулю из трупа и приписал, что хоть она мала и неказиста, но просверлила дырку в два кулака. Она попала не в сердце и не в голову, в ягодицу, и ни один из лекарей в ФРБ не счел бы такое ранение смертельным, однако пораженный ею все равно скончался — умер от потери крови.
Оснований не доверять топтуну у дона Грегорио не было. Топтун был человеком верным — таким же верным, как Прыщ, упомянутый в донесении Бучо. Топтун тоже служил за страх и песюки.
«Надо собирать совет, — решил дон Грегорио, задумчиво рассматривая пульку. — Вызвать Эйсебио из Разлома, Хорхё из Озер — ну и, само собой, Хайме с Анакондой. А Клык пусть доставит небесного выродка. Любопытно взглянуть на него, на этого Ричарда Саймона. Откуда он взялся? Может, и вправду — с небес?»
Внезапно Грегорио ощутил, как у него холодеет в желудке.
Странная смерть Трясунчика, странный сон, сморивший охранников в банке, вскрытые двери, похищенные песюки… Может, зря он грешил на Хайме?.. Хайме жаден, однако не глуп… стар, но тверд и жесток, умеет обуздывать жадность своих отморозков… И кто бы из них ни залез в казну — хоть родичи, хоть сыновья! — Хайме не стал бы церемониться.
Живо на крюк — и в яму!
Но двери вскрыли, а стражей усыпили. Странно! В свете всего перечисленного атака на Хорхе тоже казалась странной. Груды убитых, Хорхе — позор и убытки, а нападающим — ничего. Ни выгоды, ни передела. Хотели пугнуть? Но кто и зачем? Ежели небесный гость, то как он набрал людей? Вернее, не «как» — «шестерки» всегда найдутся! — а на какие деньги? Даром никто не пойдет воевать, тем более — с
