и привели к священнику Плауэну.
Откровенные ответы жреца, полные глубокого смысла, понравились маленькому попу. Плауэн любил поспорить о религии со своими жертвами, зная, что всегда будет прав. Он стал вызывать литовца, когда ему делалось скучно.
Бутрим, борясь за свою жизнь, разыгрывал из себя простака, которому можно все простить, и часто ходил по острию ножа. В последние дни в его душе снова зажглась надежда.
Священника поражало бесстрашие литовца. Он сравнивал его ответы, полные достоинства, с поведением братьев ордена, попадавших к нему в руки. Они плакали, унижались, извивались, как змеи, ничуть не заботясь об истине. Плауэн удивлялся их духовной пустоте. Он-то, Плауэн, знал все тайны ордена.
Три дня назад на допросе Бутрим сказал, что хочет снова стать язычником.
Сегодня Отто Плауэн вызвал литовца и приготовился к интересной беседе.
— Раньше тебя звали Бутрим, — спросил он, — так ведь? При крещении тебе дали имя Стефан.
Литовец кивнул головой.
— Почему же ты хочешь смыть с себя святую воду? Ведь это страшный грех.
— Мне сказал один странствующий монах-францисканец, что душа христианина после смерти прилетит в рай.
— Правильно тебе сказал святой отец.
— И моя душа, раз я крестился, тоже будет там?
— Да, твоя душа, если ты христианин, будет пребывать в вечном блаженстве.
— Но души моего отца и матери, их отцов и матерей и всех моих предков будут находиться в аду. Туда же попали мои старшие братья, убитые в сражениях.
— Они будут гореть на вечном огне.
— Но разве литовец может отказаться от своих предков? На том свете я хочу находиться там же, где мои родственники. Я хочу увидеть родителей и своих сыновей. Поэтому я хочу смыть христианскую воду.
— Господи, просвети душу этого грешника! — поднял глаза к потолку священник. — Бог милостив. Праведной жизнью и молитвами ты можешь выпросить прощение твоему отцу и матери.
— Но моих предков много: их может быть сто и даже больше. Сколько молитв нужно прочитать, чтобы их души тоже перешли в рай?
— Бог милостив, бог милостив, — повторил брат Плауэн. Он посмотрел на закрученные назад руки литовца. — Развяжи его, Филипп, — приказал он палачу.
Палач, посапывая, освободил руки узника от веревок.
— Ты видел, Стефан, когда-нибудь столько святости в одном месте? — сказал Плауэн, взяв со стола серебряный складень, похожий на маленькое Евангелие.
Он почтительно поцеловал изображение девы Марии с младенцем на руках и раскрыл его. Внутри покоились в особых ячейках пятьдесят восемь частиц от мощей пятидесяти восьми святых.
Плауэн, тыкая пальцем, вслух сосчитал мощи и принялся усердно их целовать.
— Святые помогают мне, — сказал он, заперев складень на серебряный замочек. — Они видят, как я борюсь с врагами церкви. Ну вот, ты знаешь теперь, какая сила в моих руках, — уже другим тоном добавил он. — Если соврешь, святые мне скажут об этом, они не ошибутся.
«Все врет поп, — думал Бутрим, — там нет богов и не может их там быть».
— Если тебе не все понятно, Стефан, ты спрашивай, не стесняйся, — продолжал игру Плауэн.
— Почему неверующих христианский бог осуждает на этом свете и на том?
— Язычники отвергли милость божию, — пробурчал поп.
— Я встречал среди христиан немало хороших людей. — словно раздумывая, продолжал Бутрим, — и среди язычников есть плохие люди…
Плауэн строго посмотрел на литовца.
— Нет хороших и плохих людей, — важно изрек он, — есть католики и поганые.
— Но почему? — воскликнул Бутрим.
— Святая римская церковь не считает поганых за людей, вот и все. Не все, что исходит от бога, доступно пониманию, — проворчал священник. — Даже хорошие католики могут впасть в ересь. Понял?
Литовец покачал головой.
— Бог обещал людям хорошую жизнь в раю. — Плауэн остановился и возвел глаза кверху. — На небе люди будут есть все, что захотят, и на обед, и на ужин. Там не будет болезней и всяких неприятностей. А на земле надо трудиться в поте лица своего и быть покорным божьей воле.
— Почему для того, чтобы хорошо жить, надо умереть? — спросил литовец.
В подземелье наступило молчание.
— Христианский бог терпелив, — нарушил тишину Плауэн, — но если его вывести из терпения… — Внезапно ему пришла в голову мысль поразить воображение литовца пытками других людей. Интересно, что скажет этот мудрец. — Сейчас ты увидишь, как наказывает бог изменивших святой вере… Приведи вероотступников, Филипп, — обернулся Плауэн к палачу, — да кликни своих помощников.
Несколько человек вошли в подземелье. Они почесывались и зевали от возбуждения и страха. Истлевшее тряпье едва держалось на плечах. Лица и головы заросли волосами, тело гноилось.
Только глаза страдальцев смотрели по-человечески.
— Целый месяц нам не меняли подстилку, — сказал хриплым голосом высокий мужик, стоявший впереди, — свиньи лучше живут, а человек — божье творение.
— Поговори, погань! — прикрикнул палач. — «Творенье божье!» Посмотри на себя!
— Хлеба, — произнес тот же мужик, — мы голодны. Во имя бога, дайте нам хлеба!
Остальные со стоном расцарапывали тела, страдая от вшей.
— Сейчас вам дадут хлеба, — сказал палач.
Бутрим посмотрел на узников и узнал всех. Прошлым летом он смыл с пруссов святую воду и совершил обряд открещивания. «Неужели они покажут на меня?»— подумал криве и отвернулся.
Палач стал раздувать мехи, накаливая докрасна затейливые куски железа для огненных пыток. Подручные нагревали воду в больших глиняных горшках.
Узники скучились в одном месте, посматривая вокруг испуганными глазами.
— Кто вы? — нахмурив брови, спросил Плауэн.
— Люди, — ответил хриплый голос из человеческой кучи.
Перед пыткой подсудимых раздевали догола, сбривали волосы и тщательно осматривали, нет ли особых примет. Иногда по пятнам на теле удавалось опознать колдуна. Но палачи не хотели притронуться к узникам, испачканным вонючей грязью. Поколебавшись, старший палач сорвал с мужиков лохмотья. На теле молодого прусса Плауэн увидел большое родимое пятно, величиной и цветом похожее на каштан.
Палачи переглянулись, перешептались. Подручный вытащил из обшлага рубахи большую иголку и всадил ее в родинку.
Юноша вскрикнул. Из родимого пятна выступила кровь и рубиновыми каплями скатывалась на пол.
— Он не колдун, — сказал палач, увидев кровь.
— Вас обвиняют в том, что вы изменили Христовой вере и снова превратились в язычников, — с грозным видом сказал Плауэн.
Узники молчали.
— Сознайтесь, кто совершил над вами языческий обряд, и вам не будет пыток, — опять сказал Плауэн. — Обещаю легкую смерть.
Пруссы не пошевелились. Плауэн посмотрел на палачей.
— Час божьего гнева пробил, — гневно произнес он. — Приступите к пыткам.
Палачи привязали узников к деревянным скамейкам и через воронку стали лить им в глотки горячую воду. Время от времени палачи прекращали пытку и предлагали покаяться. Писец сидел с пером наготове.
В ответ пруссы только хрипло дышали.
