— А ты, брат эконом, слушай меня внимательно, потом запишешь на пергамент, чтобы не забыть, ты ведь у нас грамотей… — И Валленрод откинулся на спинку стула. — По велению великого магистра и благочестивого капитула, — начал он, — запретить кузнецам иметь свой дом для сборищ. Запретить им собираться по какому-нибудь поводу. Запретить собирать подать «Три пфеннига за пиво»в любом месте. — Он подумал немного. — Запретить всем братствам и ремесленным цехам собираться чаще чем четыре раза в год. Собираться разрешается только в присутствии двух членов городского совета и старосты. Эти два члена совета и староста должны дать орденскому правителю письменный отчет о собрании на следующий день… Домохозяевам запретить устраивать собрания в своих домах и допускать постановления против ордена или городского совета. За нарушение этих законов карать смертной казнью.
Великий маршал остановился и, словно ставя печать, снова ударил кулаком по столу.
— Завтра зачитать мое решение членам городского совета, — добавил рыцарь. — Они первые ответят, если повторится подобное. — Он кинул яростный взгляд на Генриха фон Алена. — Запомнил, брат мой? Иди запиши все, что я сказал. Через час прочитаешь, я поставлю печать. С богом.
— Как, без великого магистра? — с испугом спросил эконом.
— Я замещаю великого магистра, когда его нет, — с вызовом сказал Конрад Валленрод. — Тебе что-нибудь неясно, брат?
Генрих фон Ален поклонился и торопливо вышел из маршальского кабинета.
Конрада Валленрода душило бешенство. Предатели! В то время как рыцари проливают свою благородную кровь в битвах с язычниками, эта сволочь замышляет измену! Хотели захватить замок. И они называют себя немцами!
Великий маршал вошел в гардеробную. Там двое крещеных пруссов-служителей смазывали жиром его бронзовые доспехи. Чтобы согнать злость, Конрад Валленрод ударил ногой по заду нагнувшегося прусса.
— Зачем кладешь столько сала? — крикнул он. — Разве ты жарить собираешься мою броню? Сколько раз говорил: кладется тончайший, невидимый слой!
Пруссы ничего не ответили. Они заметили, что великий маршал чем-то крепко рассержен, и молча слушали его гневные слова. В ярости он может ударить не только ногой, но мечом или пикой.
Облегчив душу, Конрад Валленрод вернулся в кабинет. Его дожидался оруженосец Стардо. Маршал привязался к честному, храброму юноше, верил ему. Юноша не отходил от Валленрода, и, когда рыцарь укладывался в свою кровать, Стардо, словно собака, укладывался рядом на медвежью шкуру.
— Высокочтимый рыцарь, — сказал оруженосец, — трое русских купцов из Новгорода просят вашей аудиенции.
— Приведи их ко мне, — сразу распорядился маршал.
Рассказ Генриха фон Алена он выслушал внимательно и запомнил, что каша заварилась с пропажи невесты одного из купцов.
— Угощение — в золотой посуде с орденским гербом, — добавил он.
Потом Конрад Валленрод вспомнил трех русских купцов, за которыми посылал погоню в начале лета. Перед глазами встал рыцарь Гуго Фальштейн. «А может быть, это те же купцы? Увидим».
Русские появились в кабинете великого маршала. Хозяин вежливо поздоровался с ними и пригласил сесть. Слуги принесли вино в золотых кубках и фрукты в золотых тарелках.
Купцы держали себя с достоинством и уверенностью.
Великий маршал спросил, когда они прибыли в Кенигсберг, откуда они, как себя чувствуют на чужбине, не больны ли.
На превосходном немецком языке отвечал Андрейша, самый молодой из них.
Великий маршал размягчился, услышав родной язык, и почувствовал к юноше расположение.
Оказывается, купцы прибыли из Новгорода совсем недавно. Это совсем не те, за которыми он посылал погоню.
— У кого из вас пропала невеста? — спросил он.
— У меня, сир, — ответил Андрейша.
— А сейчас где твоя невеста? Ведь ее вывели из замка?
— Да, но на площади она снова пропала.
Великий маршал был озадачен. «Узнаю, чья это проделка, повешу на первом дереве», — подумал он.
— Найдем невесту. Не беспокойтесь, господа купцы, произошла ошибка, — сказал маршал, сдерживая ярость. — Прошу вас, господа, окажите честь хозяину, пейте.
Купцы церемонно поклонились и глотнули из золотых кубков.
— Мы, господа купцы, великое, могучее государство. Сильнее и богаче никого нет на свете. У нас восемьдесят пять городов, тысяча четыреста немецких деревень, не считая прусских и польских. Все наши горожане, — с важностью говорил маршал, — живут под хорошей охраной; прелаты, вассалы и простонародье не нарадуются миру и справедливости. Мы никого не давим, ни на кого не налагаем беззаконных тягот, мы не требуем того, что нам не принадлежит, и все, благодаря богу, управляются нами с одинаковой благосклонностью и справедливостью.
Фома Сбитень зашевелил пальцами в густой бороде. Слишком уж слова великого маршала расходились с тем, что происходило в стране.
— Ваше священство, мы встретили простых ремесленников и хлебопашцев — пруссов, они жаловались на многие несправедливости и обиды от ордена.
— Пруссы — язычники, они должны благодарить бога за то, что дышат одним с нами воздухом.
— Но ведь здесь их земля, — не унимался старик, — они жили на этих землях с незапамятных времен. Большинство вы насильно окрестили в католическую веру. Мы, русские, хорошо знаем пруссов… Наши деды и прадеды всегда дружили с ними.
— Эта земля немецкая и всегда будет немецкой! — грозно сдвинув брови, сказал Конрад Валленрод. — Она принадлежит славному ордену святой девы Марии. Языческие народы будут сметены с лица земли, если они глухи к слову господню. Наш орден — это церковь, оружие и деньги, неразрывно соединенные вместе. Наши монастыри — это крепости и замки. Разве есть на земле где-нибудь такая сила? Мы можем выставить в самый короткий срок тысячу благородных рыцарей в отличной броне, на горячих жеребцах. Каждый рыцарь ведет за собой десять вооруженных солдат. А еще сколько войска по нашему слову выставят города и селения! Но это не все. Мы богаты. На наши деньги можно содержать много наемных солдат.
Андрейша подумал, что крестоносцы много лет воюют с Литвой и ничего не могут с ней сделать. Нередко бывало, что литовские князья разбивали рыцарей и загоняли их в замки. Но сейчас он предпочел молчать и слушать. Больше всего Андрейшу беспокоила судьба Людмилы.
А великий маршал продолжал хвастаться:
— Мы захватили в свои руки все понизовье реки Вислы. А по ней идет главное движение грузов из Польши и из других стран. Мы запрещаем иностранцам перевозить самостоятельно грузы по этой реке. Немецкое общество привисленских судохозяев получило от нас большую денежную помощь с условием строить все пристани только на прусском, правом берегу. Это обижает поляков, а нам на это наплевать. Они жалуются папе на орден — пусть жалуются. Все равно польским купцам придется перевозить свои товары на немецких судах… У нас в конюшнях шестнадцать тысяч отличных лошадей. На конских заводах мы производим новые породы. В нашей благословенной богом стране почти четыре сотни мельниц. Мы двинемся дальше. На восток от Немана и до самых татар много еще не заселенных областей.
— Но там живут русские! — сказал Андрейша.
— Ха… раздробленная Русь. Русские платят дань ханам или литовскому князю… К востоку от нас народы живут смутной жизнью первобытных людей. В этом трудность и величие немцев-завоевателей. История за нас.
Андрейша все меньше и меньше вникал в смысл слов, изрекаемых великим маршалом. Тревожные мысли о Людмиле не давали ему покоя.
Домашний комтур, почтительно изгибаясь и приседая, приблизился к Конраду Валленроду и тихо сказал ему несколько слов. Великий маршал махнул рукой и отвернулся, желая показать, что разговор окончен.
