предлагаемых, нужно иметь в голове ещё что-то, кроме жадности, злопамятности и способности к интригам. Вот почему все, тяготеющие к нему, ничего подобного в стране не сделают.
Третий отлично знает, что открывать Америки в промышленности и экономике – отнюдь не его талант. По природе он – купец. Пока мир платил за энергию, можно было обходиться и без таких способностей. А нынче уже нельзя – если действительно хочешь поднять страну. Но оставить пост человеку, который на такие дела способен, – оно ему нужно?
Третьему сейчас нравится тот положительный образ, который лейб-историографы успели уже создать для будущего. Но если настоящие успехи начнутся при возможном Четвертом – имя Третьего станет связываться главным образом с трудностями и провалами. С порой откатов во внешней политике государства. То есть сделанные раньше глупости сейчас со всех сторон возвратятся – и нанесут удар за ударом. Поскольку в международные шахматы доверено было играть людям, неспособным увидеть на доске даже двухходовую комбинацию. С ним самим во главе.
Нет, он не будет драться до конца: настолько у него хватит даже не ума, но инстинкта самосохранения.
«Господи, – подумал Лаптев. – Какая куча дел впереди! Но сейчас не время для отдыха. Терпи! Главное – не теряй уверенности: любой ценой ты придёшь в Кремль хозяином, ты станешь делать всё для того, чтобы работать с людьми так, как нужно для поднятия страны. У тебя это получится. Обязательно!»
Закат задыхался, задушенный облаками – тяжкими, как перегруженные корабли, медленно тонущими, безнадёжными. Словно тяжёлая, мокрая тряпка, они стёрли свет с небосвода, и теперь лишь хилые струйки его ещё пробивались на горизонте.
Но их слишком мало оставалось, чтобы сделать ясно различимым и обширное кочковатое пространство впереди, покрытое жёсткой, как проволока, стернёй, и – восточнее – посёлок вдалеке, где в окошках приземистых домиков уже затеплились огоньки. А прямо впереди – круглые баки бензохранилищ, светло отблескивавшие и казавшиеся привнесенными сюда, в угрюмую природу, из другой цивилизации. Из мира других понятий и ценностей.
Темнота быстро съедала всё сущее. Однако прибор ночного видения позволил полковнику Курилову убедиться в том, что первый батальон тридцать четвёртого, которому добираться было дольше всех прочих, уже вышел на исходный рубеж.
Ракеты! – проговорил он негромко, даже не обернувшись: знал, что команда будет услышана и немедля выполнена.
Ракеты взвились. Войска пошли. Полковник представил себе, как хрустит сейчас стерня под тяжёлыми бутсами солдат, как вполголоса командуют офицеры, и сержанты дублируют услышанное: каждое подразделение должно получать команду от своего командира, а не через голову. Других звуков и не должно было быть.
Очень не хотелось довести дело до стрельбы, но предварительные переговоры ни к чему не привели: дивизии были нужны, необходимы бензин и солярка, без которых дивизия застряла бы здесь, на полпути к железной дороге, а значит – вовремя не погрузилась бы в вагоны, безнадёжно срывая все расчёты, весь план операции; если бы база согласилась поделиться запасом (для неё это была, в общем-то, мелочь), то дивизия задержалась бы ровно на столько времени, сколько его потребовалось бы для двух заправок – одна в баки, вторая, резервная, – в цистерны заправщиков.
Переговоры с базой произошли накануне вечером и были предельно короткими: полный отлуп. Видимо, гнев хозяев, нефтяных супербогачей, казался здешнему управляющему страшнее армейского воинства. Продать – да, на это он соглашался, пусть и со скрипом. Но такими средствами Курилов не располагал, и известный конфликт возник: золота и булата.
Полковник, кстати, понимал управляющего, зная, что будь сейчас управляющим он сам, а нынешний – командуй дивизией, оба они поступали бы сейчас точно так же. Жизнь не оставляла других выходов. А хорошо это было или плохо – будущее рассудит, если когда-нибудь кто-нибудь вспомнит об этом, мелком, в общем-то, эпизоде.
Однако дальше размышлять на эту тему Курилов себе не позволял: приказ был до него доведен должным порядком, и следовало его выполнять, никоим образом не обсуждая и не сомневаясь.
Сейчас важнейшим звеном было – заправить дивизию и взять запас. И двигаться дальше. Всё остальное было лишним.
Издалека долетел протяжный крик – расстояние делало его едва ли не музыкальным, хотя на самом деле то было всего лишь обычное «Ура!». Это потому, что противником были свои же люди; иначе подошли бы бесшумно и стали бы просто резать кинжалами. Не врага всё же атакуют, не родину защищают… А что же? А чёрт его знает, что. Сложный вопрос.
Дали бы сразу топливо – всё обошлось бы.
Он прислушался. И нахмурился: стреляли. Одиночный огонь, не автоматический. Да и звук не тот. Значит, база всерьёз решила отстоять свои ёмкости? Только бы не зажгли – сдуру или нечаянно. Тогда и вовсе всё окажется зряшным. Придётся бросать технику. А она ещё понадобится – на это Лосев перед убытием сделал особый упор. Но там, у бензохранилищ, сейчас должен находиться разведбат – ему было приказано обеспечить сохранность горючего, захватить баки, как только начнётся атака.
Курилов повернулся к радисту:
– Симакова мне.
И через секунды:
– Симаков? Не слышу доклада.
– Только закончили, товарищ командующий. Всё в порядке. Можно заправляться. Приём.
– Понял. Потери?
– На уровне синяков, товарищ командующий. Похоже, им надо было только обозначить сопротивление, для отчётности.
– Ну, вы там с ними аккуратно. Но чтобы не сбежали: заправлять-то им придётся, не охране, конечно, а персоналу.
– Так точно; да не сбегут они – свои ведь мужики.
– Ладно. Оставайся там. Скоро машины пойдут. У меня всё.
Курилов прислушался. Всё стало тихо. Завершилась героическая операция. Сейчас командир тридцать четвёртого доложит, что объектом овладели. Одержали героическую победу, – он бессознательно искривил губы в ухмылке. «Это я им запомню, – тяжело подумал он. – Этого – не забуду. Накликают, сами накликают на свою голову. А уж тогда»…
Кто – они? Да… Они – значит, они. Наверное, те, кто…
– Товарищ командующий, третий на связи.
– Третий? Слушаю тебя.
– Товарищ первый, докладывает третий. Приказ выполнен, объект занят. Сопротивление подавлено.
– А было сопротивление?
– Так… чтобы пар стравить. Они все тут злые. Но не на нас, у них свои какие-то разборки.
– Потери?
– Без потерь, товарищ первый.
– Кто вёл огонь?
– Они. Но в воздух.
– Понятно. Переночевать-то пустят?
– Да конечно. Не чужие ведь.
– Отбой операции. Давай, гони транспорт на заправку – толкай, чтобы быстрее, проследи, чтобы никаких перекуров в зоне – там наверняка всё обозначено, значит, соблюдать железно. Корми ужином. И чтобы насчёт женщин – никакой самодеятельности.
– Их тут и нет, товарищ первый, – тут вахтовики, как и на промыслах.
– Всё равно – будь настороже. Женщина, знаешь, как автомобиль: только что дорога пустая, никого нет, отвёл взгляд на секунду – и вот она, неизвестно откуда вдруг вывёртывается, подрезает тебе нос…
Командир полка позволил себе вежливо, на три такта, посмеяться. Когда начальство шутит, смеяться обязательно. Это не шутки, это служба.
«Женщины, – подумал Курилов, чувствуя, как разгоняется в жилах кровь и невольно учащается дыхание. – Настя ты, Настасья. Анестезия… Сколько уже тебя не видел? Ох, чувствую – грешишь ты там, да…» – и тут же грубо оборвал эту нить мыслей: ну, нашёл время и место, кобель…
– Надобин, еду к тебе. Занимайся, как положено. У меня всё.
– Виноват, Артём Петрович. Тут как раз парламентёр от здешнего управляющего. Приглашает поужинать вас, командиров полков – в общем, начальство.
– Вот как. По праву победителей, а?
Курилов постоял ещё немного, как бы прислушиваясь к безмолвию. Спустился с пригорка, осторожно нащупывая ногами путь. Уже совсем стемнело, задул холодный, неприятный ветер. Подъехал подполковник Свиридов, начальник ГСМ.
– Разрешите отправлять технику на заправку?
– Тридцать четвёртый – первым, их заслуга. О танках только не забудьте: хотя они и на трейлерах, но чтобы все баки – полные.
– Само собой, Артём Петрович. Здесь ночуем?
– На это не рассчитывайте. Отсыпаться будем в эшелонах. Покормим людей, и сразу же – только вперёд. На час двадцать минут уже отстаём от графика движения.
– Понял. Разрешите убыть к заправщикам?
– Распорядитесь – и тоже подъезжайте в дирекцию, на ужин. И чтобы в темпе, в темпе!..
Наверное, не помогай им уже обвыкшийся в этих местах журналист, у них ничего бы и не получилось. А с ним – удалось нанять маленький Як и сторговаться с пилотом – он же владелец – о доставке троих в соседнюю область, чтобы оттуда уже лететь нормально. Предлагали и журналисту присоединиться – тот, поколебавшись, всё таки отказался, пообещал потом, в Москве уже, увидеться. Объяснил, что сюда командирован для освещения предвыборной кампании. Чьей? Да Ладкова, чьей же ещё. Произнося эту фамилию, журналюга как-то странно усмехнулся, но углубляться в эти материи улетавшие не стали.
Пока всё это делалось, наступил вечер. Пассажиры засомневались было: не лучше ли обождать с вылетом до светлого времени. Лётчик, однако, возразил:
– Тогда ищите другого: у меня на утро заказ уже есть, хороший.
– В какую цену? – поинтересовался адвокат Каплин. Пилот усмехнулся:
