Это не следует понимать так, что думали они – и Недулов, и навестивший его сегодня коллега, северо-восточный сосед, тоже губернатор, Сергей Николаевич Демидов – обо всей великой России, её прошлом, настоящем и будущем, о её роли в мировой политике и о прочих высоких материях. Предметов для серьёзных размышлений в избытке имелось более конкретных, сегодняшних, местных.
Не то чтобы это было совещанием или другим официальным мероприятием. Скорее встречу эту можно было отнести к неформальным. Тем более, что для всего мира губернатора Демидова здесь и сейчас быть никак не могло. Телеканалы его области как раз в эти минуты показывали, как бы в реальном времени, как глава региона знакомится с почти уже достроенным Дворцом спорта, открытие которого вскоре предстояло как бы в пику всем международным организациям, что несколько лет тому назад не отдали Олимпийские игры—2012 России, предпочтя Москве тесный и туманный Лондон. На самом деле визит этот состоялся вчера, но ни в каких СМИ отражён не был именно для того, чтобы появиться и в эфире, и на бумаге сейчас. Приём не новый, но порою весьма полезный.
А оказался Демидов здесь и сейчас по той причине, что у соседних губерний созрело немалое количество серьёзных проблем, общих и для той, и для другой территории, которые решать следовало не в одиночку, а совместно. Потому хотя бы, что и та и другая области относились к регионам донорским, то есть большая часть их доходов на месте не оставалась, но изымалась центром и им же распределялась дальше уже по собственному центральному усмотрению. Самим же регионам денег, как ни странно, хронически не хватало, тем более что всё большее количество местных расходов тем же центром перекладывалось на плечи областей, на их бюджеты, которые чем дальше, тем больше напоминали пресловутый Тришкин кафтан – наряд, в каком показываться на людях не принято.
Эти проблемы были, однако же, настолько привычны, что обсуждать их не имело никакого смысла – во всяком случае, до поры до времени. Говорить стоило разве что о тех ситуациях, что порождались – прямо или косвенно – этими большими проблемами; и которые нужно было разруливать именно на местах, своими силами и собственным разумением. Им и был посвящён разговор.
– Ну, как у тебя там разбираются? – начал Недулов, как и полагалось, с вопроса не самого важного, но актуального. – Роют усердно?
Демидову не надо было объяснять, о чём речь. Четырьмя днями ранее в одном из городов области произошла очередная свара. Коренные жители снова учинили не слабую драчку с «понаехавшими тут», поводом послужила закладка нового молельного дома для иммигрантов, властью официально разрешённая. Восемь убитых, до сорока раненных. По сравнению с предыдущим эпизодом, полугодичной давности, изменился характер стычки: огнестрелов оказалось в полтора раза больше, чем применений холодного оружия.
– Зря ты разрешал, – сказал Недулов. – Мог бы предвидеть.
Демидов, помолчав, ответил:
– А я и предвидел. Народ ведь звереет потихоньку. Сам знаешь, отчего.
Недулов знал, конечно. Причин было достаточно. Для большинства – перегревавшаяся уже ненависть к неимоверно богатеющим и открыто этим похвалявшимся магнатам. Для других – сознание того, что люди ни на что и никак не могли уже влиять, что они – пыль, и более ничто. Для третьих – ощущение того, что государство валится, и всякий понимающий это видит. Но власти на это наплевать. Для четвёртых…
– Вот я и подумал, – продолжал Демидов: – пусть стравят пар, иначе ведь того и гляди – на улицы станут выходить. И что тогда? Мне, знаешь, апельсиновый цвет вроде бы ни к чему.
Но эту тему Недулов развивать не стал. Вернулся к прежней.
– Стражи закона у тебя там постарались? – решил он уточнить.
Демидов покачал головой:
– Если бы. Да они и вмешались только под занавес. Когда стало уже затихать.
Стреляли участники. С обеих сторон. И не из самопалов. Калаши, макаровы.
Недулов понимающе кивнул:
– У нас по оперативным данным стволов у населения стало примерно вдвое больше, чем год назад. После того, как создали отряды самообороны, восстановили дружины, А как иначе, если от гарантированной безопасности жизни уже и следов не осталось? Тебе статистика известна?
– Само собой. Вверх по экспоненте. Если бы только магнатов и чинуш отстреливали, люди не очень волновались бы. Но ведь и простой гражданин давно боится на улицу выйти. Кстати, на этот раз и пришлые явились уже организованными. Заранее представляли развитие событий.
– Загребли многих?
– По пятнадцать с каждой стороны – для соблюдения равенства. Ну, человек по пять пойдут под суд, как полагается. Но дело ведь не в том – скольких посадят. А в том – куда всё это направлять, чтобы для пользы дела. Я с Изотовым хотел посоветоваться, но тут такая незадача…
Недулов кивнул. Незадача была в том, что Изотов, восточный сосед обоих, пять дней тому назад разбился, возвращаясь из Якутии, – вертолёт нашли на третий день, выживших не оказалось.
– Думал, так безопаснее, – сказал Недулов хмуро. – Словно бы на вертолётах только претенденты гробятся. Ан нет. Какие-то новости оттуда есть?
– Дело на особом контроле, вот и вся новость. Кресло займёт, по всей вероятности, один из питерских замов. А с ним ещё неизвестно, как удастся договориться.
– Постой, постой, – встрепенулся Недулов. – Был ведь разговор – поставят Седова, первого зама. Вся область за него, разве нет?
– А разве область выдвигает? – усмехнувшись, вопросом же ответил Демидов.
– Но область не слабая. Что же – будет заруба?
– Скоро увидим. Но что-то решать надо быстро. Поддержать наших.
– А наши – это которые?
Оба переглянулись, усмехнулись. Потом Демидов проговорил:
– Вот это и есть главный вопрос. Надо, как в Англии: друзей нет, но есть интересы. Надоело кормить неизвестно кого и зачем.
– Се-рё-жа!
– Когда же, наконец…
– Да Сергей Николаич!
– Ладно. Конечно. Извини. Давай думать всерьёз.
– А я думаю – надо подождать. Ситуёвина ведь такая, что наверху придётся что-то делать, хотят они или нет. Выборы ведь отменять не станут? Нет. Вот и поглядим, кто с какой ноги двинется. Не мы ведь одни с тобой пытаемся понять – что к чему. Наверное, сейчас и Третий тоже напрягает серое вещество…
И действительно, человеку, обозначаемому в губернаторском диалоге порядковым числительным «Третий», думать приходилось сейчас много. Так уж сложилась обстановка. И в Москве, и во всей стране. Мысли поэтому торопились, обгоняли одна другую.
Четыре года тому назад, в восьмом, когда он, мнением узкого круга, впервые был определён в президенты, главным казалось именно это: пройдёшь ли, не засбоит ли давно отработанный механизм, не схалтурят ли многоопытные политтехнологи и пиарщики, не подведёт ли новый Центризбирком. Всё обошлось благополучно, и казалось – миг счастья вновь наступил, и дальше всё будет хорошо, очень хорошо. Казалось наперекор здравому смыслу, подсказывавшему: это когда ты впервые взошёл на вершину, тебе мерещилось, что тут – обширное плоскогорье, на котором и вдвоём стоять можно уверенно, и двигаться в таком направлении, какое сочтёшь правильным. На деле же вершина – не плоскогорье, это – пик, на котором одна нога более или менее умещается, а со второй уже проблемы – куда её поставить, чтобы не соскользнула, не сорвалась. Потому что и сам этот пик – не монолит, а груда камней, на которой приходится так балансировать, как и циркачу не снилось, чтобы случайно не выскользнул из-под ноги камень и не пробудил лавину, камнепад.
Человек на самом верху, хочет он того или нет, становится личностью исторической. Сохраняется в анналах. Ему нужно более заботиться не о сохранении имени, но о другом: с каким определением его имя войдёт в традицию. С уважительным или уничижительным? С плюсом или минусом? При этом определение может не соответствовать действительности, но традиция сильнее. А традиция возникает по свежим следам. И существует долго, а то и остаётся навсегда. Этого невольно боишься. И порой приходят даже такие мысли: «А какого чёрта я вообще согласился?..» Правда, их гонишь, потому что обратного хода в этой машине не предусмотрено.
Первому не захотелось оставаться в исторической памяти с титулом «При котором погибла Россия». Не дай Бог. Это же – на века.
Тогда было весело, потому что свита усердно играла, создавая из Второго – короля, даже с перегибами. Но свита-то играет, а жизнь – нет. Она всё принимает всерьёз, пробует на зуб: не фальшак ли?
Второй, однако, вовремя понял, что на гору взойти – полдела, а надо ещё и спуститься без потерь – постепенно, так, чтобы это не выглядело бегством, – на хорошо подготовленную позицию. И выдвинул тебя.
Только вот выдвинул – или подставил? Чтобы было, кому ответить?
Найдутся, конечно, правдолюбцы, пытающиеся доказать: «при тебе – не значит, что по твоей вине». Понимающие, что в пору твоего прихода процесс зашёл уже так далеко, что и любой другой на твоём месте не смог бы сделать ничего.
Почему? Потому, что подлинная власть в стране такого размаха существует всегда на местах, а не в центре. И раньше так было, а сейчас – тем более.
Практически сосуществование властей – центральной и местных – всегда основывалось на компромиссах. Центр в общем давал периферии жить по своим законам. То есть – по правилам, установленным властью на местах. Взамен за центральной властью признавалось право на общегосударственную политику, идеологию, в какой-то степени – на регулирование финансовых потоков. Но когда какая-то часть территории управляется по своим законам, правилам и традициям (всё равно, записанным или нет), воздействие центра на неё постоянно уменьшается. И в конце концов неизбежно становится слабее необходимого для поддержания государства как единого целого.
Ты (продолжал думать Третий) понимаешь это и сперва ищешь, ищешь, ищешь способы замедлить или вовсе остановить процесс распада. Ищешь в истории, в науке, в собственной фантазии… Что-то начинаешь понимать, чего-то, наверное, ещё не видишь. Но процесс не ждёт до поры, когда ты овладеешь, наконец, предметом полностью.
Что говорит история? Простую истину: всякая империя держится на силе. И только на ней. На силе, в первую очередь, оружия. На армии. И на том, что принято деликатно называть службами безопасности. Войска внешние и внутренние. Полиция, разведка, контрразведка – или политическая полиция.
В сегодняшней России, твоей России такой армии нет. Хотя в прошлом была.
Почему нет? Невозможно было её сохранить? Или – не нужно?
Не нужно. Власти – не нужно.
Власть должна чувствовать себя сильнее своей армии. Иначе власть перестаёт править. Её заменяют генералы или полковники.
Сегодняшнюю власть (понимал Третий) сильной не назовёшь. И армия, соответственно, ещё слабее. Так власть сохраняет себя.
