что англоязычные страны на разных континентах занимают ведущие, по сравнению со своими соседями, позиции в информационном процессе. Это справедливо для Великобритании, Ирландии, Канады, Австралии и Южно-Африканской Республики. Эти страны являются лидерами в распространении англо-саксонской интернет-культуры, и это еще без упоминания роли Соединенных Штатов. Подобным образом Гонконг, Сингапур и Индия находятся ни ведущих ролях в Азии. В Европе первенство принадлежит Нидерландам и Скандинавии, где уровень владения английским языком так высок, что английский в сущности стал вторым родным языком. Конвергенция глобальных коммуникаций все более требует появления общего языка общения, что, конечно, пойдет на пользу англо-саксонской медиа-индустрии, которая и до появления информационного общества была чрезвычайно хорошо развита, а теперь это основной поставщик содержания для интернета.
Вполне логично, что маленькие страны с ограниченными внутренними рынками легче адаптируются к необходимости мыслить и действовать глобально, чем страны с обширными внутренними рынками. Относительная бесполезность их национального языка вынуждает их приспосабливаться и постепенно переходить к использованию сетевой латыни, основанной на английском языке. Те же страны, которые решились бросить вызов английскому языку в качестве национального языка интернета, а именно страны, в которых используется французский, испанский, немецкий, арабский, японский и китайский языки, испытывают серьезные затруднения при попытках встроить свои национальные сети в глобальную сеть. По этой причине первоначально весьма ограниченное число людей из этих языковых областей по- настоящему принимают участие в глобальных сетевых проектах. Без 'продвинутого' программного обеспечения в области переводов языковые различия будут оставаться коммуникационным барьером.
Местные и региональные языки и диалекты сохраняют свое значение для большой части населения, но постепенно переходят на второстепенные позиции. Родные языки будут продолжать иметь хождение среди консьюмтариата, а для нетократии они превратятся в разновидность занятного и сентиментального хобби, став еще одним своеобразным развлечением. Подобно тому, как туристы средней руки прошлых времен, находясь на отдыхе за границей, козыряли взятыми из разговорников выражениями, так и нетократы, проводя летние отпуска в своих напичканных техникой загородных домах, будут забавляться изучением характерных выражений местного языка, причем с известной отстраненностью и изрядной иронией. Пористая структура англоязычной сети будет, конечно, содержать некоторое количество диалектов, которые, однако, не будут иметь географической привязки, а скорее принадлежать различным виртуальным субкультурам, и будут в основном выступать в роли 'маяков', позволяющих отличать членов своего племени от всех прочих.
Важнейшей причиной, по которой Соединенные Штаты оказались так удачно приспособлены к виртуальной культуре, является присущее этой стране плюралистическое отношение к географическому пространству, что еще со времен первых переселенцев было весьма характерно для американского менталитета. Принятие решений большинством голосов никогда не имело в массовом сознании американцев столь глубоких корней, как в Европе благодаря концепции 'границ продвижения' (Frontier), то есть нескончаемого покорении неизведанных земель. Если американец в пределах видимости не обнаруживал ни одного соседа, это значило, что можно вбить в землю очередной колышек (обозначающий границы своей земли) и так продолжать движение дальше и дальше на запад, открывая все новые земли. Когда же переселенцы достигли Тихоокеанского побережья, они продолжили движение на Аляску и Гавайские острова. Тяга к постоянному месту проживания никогда не была сильна в американской культуре. В ней всегда существовало экспрессивное и непреодолимое стремление познать неизвестное, постоянная готовность сорваться с места, романтизация кочевого образа жизни. Позднее это еще раз проявилось в космических проектах 1960-х и 1970-х годов. Когда Земля была вся открыта и размечена, неизведанным и не колонизированным оставался только космос. Космос стал последней 'границей продвижения' (Final Frontier).
Но только до тех пор, пока наше мышление было ограничено физическим пространством. По- настоящему революционное приключение ожидало нас в цифровой Вселенной спутниковых соединений и оптоволоконных кабелей. В 1980-е интернет – принципиально новая 'граница' – стал доступен всем и каждому. И ее первыми исследователями и первопроходцами стали как раз маргиналы американскою общества – одинокие волки, субкультурные аутсайдеры, которые чувствовали себя неуютно в доминирующей культуре, при всем ее благополучии. Не находя себе места, они поворачивались спиной к масс-культуре и срывались с места, унося с собой изрядный запас пограничных кольев, чтобы открыть новые земли. Эта виртуальная массовая миграция, описанная американским социологом Марком Печем как миграция к 'границе познания', ознаменовала начало колонизации нового мира, который был в буквальном смысле неограничен. Бесконечный поток все новых и неизведанных виртуальных территорий ждет американских кочевников. Путешествие не должно кончаться. Предплюралистическая традиция подготовила почву для плавного перехода от демократии к плюрархии, и переход будет относительно безболезненным. Что американцам будет пережить гораздо труднее, так это обесценение денег и смерть капитализма.
Еще один священный общественный институт, который переживает фатальный и широко дебатируемый кризис на пороге информационной эры, – это нуклеарная семья. Консерваторы ратуют за возвращение к 'традициям'. Надо четко представлять: то, что мы называем 'традиционная семья', то есть та, в которой мужчина ходит на работу и зарабатывает деньги на жизнь, а женщина остается дома и управляется по хозяйству, вовсе не является традиционной. В действительности, 'традиционная' семья есть дитя 1950-х, результат возросшего благосостояния, воплощение представлений среднего класса о полном счастье. Средний класс переехал в пригороды, чтобы избавиться от юродского чада и толкотни. Пригороды с их буйной растительностью привлекали, поскольку взывали к нашим первобытным инстинктам.
Истинно традиционная семья есть нечто иное: это экономический союз и проект социализации, связывающий воедино несколько поколений. Семья как ячейка общества, что довольно интересно, имеет такой же возраст, как и другой феномен второй половины XX века – ядерное оружие, и должна рассматриваться как неотъемлемая часть позднекапиталистической одержимости индивидуализмом – полная свобода за счет полной изоляции, потребление взамен общения. За этим стоит простая и очевидная логика. Государство и капитал (снова и одной лодке!) заинтересованы, чтобы люди становились независимыми индивидуалистами, а не участниками широких социальных коалиций. Во-первых, это помогает осуществлению централизованного контроля, и в то же время вырабатывает в людях чувство ответственности за самореализацию, что выражается в интенсивном терапевтическом потреблении товаров и услуг.
Нуклеарная семья появилась на свет, потому что это было наименьшее индивидуализированное социальное образование, наилучшим образом подходящее для воспроизводства. Однако, сточки зрения государства и капитала, семья не должна обязательно быть стабильной. Родитель-одиночка более зависим от субсидий, чем пара, и потому более послушен и контролируем. Заметный рост числа одиноких самостоятельных людей также означает существенный рост потребления. Если идеалом является отдельное проживание каждого человека в своем собственном доме, то это позволяет максимизировать спрос на жилье, средства передвижения, мебель, кухонные приборы и т. п. Образ жизни изолированного независимого индивидуалиста на его пути к самореализации всегда пролегает через увеличенное потребление.
По этим причинам прокатившаяся по Западному миру в середине 1960-х годов сокрушительная волна разводов не представляла опасности для буржуазных ценностей. Напротив, это было логичным продолжением процесса индивидуализации на всех уровнях и ускоряющегося развития социальных структур капиталистической парадигмы: от деревенских коммун и племенной семьи, включавшей несколько поколений, к одинокому городскому жителю, представляющему собой идеальную буржуазную семейную единицу. В начале информационного общества некоторые из этих тенденций на самом деле будут даже усилены. Ярчайший пример – уменьшение производственного сектора в пользу растущей индустрии информационного менеджмента и сектора услуг. Это означает, что громадное число недостаточно образованных мужчин окажутся невостребованными на рынке труда. Одновременно все большее число карьерных возможностей окажется доступным для женщин, что приведет к дальнейшему увеличению числа разводов и числа одиноких людей.
Сексуальность совсем другое дело: противозачаточные таблетки означали, что секс можно отделить
