на плечо сидящего и тут же отпрянул – перед его глазами вспыхнул мгновенный фейерверк черных, белых и красных искр.
В своем мозгу Джейф услышал смех – Флетчер радовался не своей силе, а, скорее, чувству освобождения от грязи, которая заволакивала его с первых дней жизни, медленно поглощая его тело и душу. Теперь, когда эта грязь отступила, Флетчер все так же сидел на стуле, но казался раскаленным добела.
– Я свечусь ярко? Извини.
Сила свечения немного ослабла.
– Я тоже хочу его, – сказал Джейф, – прямо сейчас.
– Знаю, – ответил Флетчер. – Я чувствую твое вожделение. Потише, Джейф, потише. Ты очень опасен. Думаю, ты даже не знаешь, насколько ты опасен. Я вижу это в тебе. В твоем прошлом, – он на миг замолчал, потом тяжело, глубоко вздохнул.
– Ты убил человека.
– Он это заслужил.
– Да, встал у тебя на пути. И еще вижу... его звали Киссон. Его ты тоже убил?
– Нет.
– Но тебе хотелось? Я это чувствую.
– Да. Если бы смог, я бы убил его, – Джейф усмехнулся.
– И меня, конечно. У тебя нож в кармане. Не думаю, что ты чистишь им ногти.
– Я хочу Нунций, – упрямо повторил Джейф. – И он меня хочет...
– Он действует на мозг, Джейф. А может, и на душу. Как ты не понимаешь? Всякое действие сперва возникает в мыслях, внутри. Ну ладно я – я никогда ничего не хотел только, может быть, стать небом. Но ты, Джейф? У тебя внутри полно дерьма. Подумай об этом. Подумай, что Нунций сделает из тебя. Умоляю тебя...
Сила его убеждения на миг заставила Джейфа заколебаться. Флетчер поднялся со стула.
– Умоляю, – снова сказал он. – Не трогай его.
Флетчер протянул руку к Джейфу, но тот увернулся и выскочил наверх, в лабораторию. Там его глаза сразу же увидели то, что искали, – две колбы, наполненные бурлящей голубоватой жидкостью.
– Чудесно, – пробормотал Джейф, устремляясь к колбам, и Нунций радостно вскипел в ответ, как собака, рвущаяся облизать лицо хозяина. Конечно же, Флетчер лгал ему. Он, Рэндольф Джейф, должен владеть этим чудесным веществом. И миром.
Внутри его продолжал звучать голос Флетчера.
– Вся твоя злоба, Джейф, все страхи, все глупости, все выйдет наружу. Ты готов к этому? Я думаю, даже для тебя это слишком.
– Для меня нет никаких «слишком», – возразил Джейф, отгоняя сомнения, и потянулся к ближайшей колбе. Нунций не мог больше ждать. Он взорвал стекло и метнулся к его коже. Джейф все понял и ужаснулся, почувствовав правоту Флетчера в тот миг, когда ничего исправить уже было невозможно.
Нунцию не было дела до изменения строения клеток. Если это и происходило, то лишь как побочный результат. Он не тратил времени на увеличение гибкости пальцев или улучшение работы кишечника. Он был проповедником, а не чудотворцем; он целил прямо в мозг. Он заставлял мозг полностью подчинять себе тело, даже если телу это было во вред. Ведь именно мозг, а не косное тело, жадно тянулся к преображению... жадно и опрометчиво.
Джейф хотел позвать на помощь, но Нунций уже добрался до его мозговой коры, и он не мог произнести ни слова. Молитвы не помогут. Нунций сам был богом, и этот бог вошел в его тело. Он не мог теперь даже умереть, хотя его органы содрогались так, что смерть казалась неизбежной. Нунций не позволял ему ничего, кроме того, что содействовало его преображению.
Сперва он снова вспомнил всю свою жизнь, каждое ее событие вплоть до момента, когда он вышел из материнского лона. Он лишь краткий момент наслаждался невозвратимым покоем этого состояния, а потом память начала обратный ход, немилосердно швыряя по ухабам его постылого существования в Омахе, где он накопил так много гнева – против политиков и дельцов, против начальников и учителей жизни, против всех, кто имел богатство и женщин. Он снова видел все это, но в другом свете, будто глаза ему застилала раковая опухоль. Он видел, как умирают его родители, а он не может ни вернуть их, ни даже оплакать, и только снова наполняется бессильным гневом на себя и на них – за их жалкую жизнь и за то, что они дали такую же жизнь ему. Он снова влюблялся, получал отказ, и гнев его все рос и рос. Он менял места работы, проходил мимо равнодушных людей, мгновенно забывавших его имя, и все быстрее мелькали годы, от Рождества до Рождества, а он все не мог понять, зачем он живет, зачем все живут, проводя жизнь в грязи и обмане, чтобы потом превратиться в ничто.
Затем – комната на перекрестке дорог, забитая письмами без адреса, где его гнев раскатился от океана до океана, соединившись с гневом неведомых авторов писем и обретя, наконец, надежду. И тайны, которые он узнал там, и попавший к нему в руки медальон Синклита. И его нож в горле Хоумера, и потом его путешествие, с каждым шагом делавшие его сильнее, до самого Лос-Аламоса, а потом и до миссии в Санта-Катрине.
И он все еще не знал, зачем он живет, но в свои сорок лет созрел для того, чтобы Нунций дал ему хотя бы временный ответ. Для утоления гнева. Для мести. Для обретения власти и наслаждения ею.
Тут он снова вернулся в настоящее и увидел себя распластанным на полу среди осколков стекла, державшимся за голову, словно из страха, что череп его вот-вот расколется. В поле его зрения вошел Флетчер. Он что-то говорил, но Джейф не слышал слов. Без сомнения, осуждал его. Внезапно он кинулся на его лежащее тело и ударил его сжатыми кулаками. Этого оказалось достаточно, чтобы дух Джейфа на время, казалось, воспаривший над своей телесной субстанцией, снова занял ее.
Он открыл глаза и уставился на только что ударившего его Флетчера уже с новым чувством.
С самого начала их противоестественного союза их жизненные принципы были резко различны. Но теперь Джейф увидел все совершенно ясно. Не было на земле двух существ более противоположных, чем они. Флетчер возлюбил свет настолько, что глаз его вырвался из глазницы, устремившись к солнцу. И он сам мечтал стать светом, стать небом. Он же, Джейф, стал возлюбленным темноты, питавшей его гнев и месть; темноты, где таились сны, и где плескалось великое Море Сновидений, Субстанция. Нунций явственно показал ему это. Не во тьме, но сам тьма, он владел теперь Искусством. И ему не терпелось испробовать свои силы и прежде всего достичь Субстанции. Ему не требовались ни жертвы, ни ритуалы. Он стал достаточно развит и не нуждался в разрешении.
Но в своем стремлении он создал силу, которая будет постоянно мешать и вредить ему, если не покончить с ней сразу же. Немедленно. Он встал на ноги, не слушая, что продолжает говорить ему Флетчер. Между ними все было ясно. Но Флетчер уже не был тем преображенным гением, который лишь недавно сидел у окна и мечтал сделаться небом. Он был разгневан.
– Я все видел, – сказал он. – Ты хотел с моей помощью добиться своих гнусных целей.
– И я добьюсь. Я уже на полпути.
– Субстанция закрыта для таких, как ты.
– У меня нет выбора. Я уже не тот, – он поднял руку, на которой, как блестящие подшипники, выступили сгустки энергии. – Видишь? Я Творец!
– Еще нет.
– А кто мне помешает? Ты?
– У меня тоже нет выбора. Я должен это сделать.
– Как? Однажды я уже побил тебя, и сделаю это снова.
– Я вызову видения, чтобы остановить тебя.
– Что ж, попробуй, – он знал ответ еще до того, как Флетчер произнес его.
– Почему я ударил тебя? Не знаю. Меня что-то заставило. Что-то тянуло к тебе, – Флетчер помедлил, потом произнес: – Быть может, даже такие противоположные существа, как мы, притягиваются друг к другу.
– Тогда чем скорее ты умрешь, тем лучше, – и Джейф потянулся к горлу своего врага.
В темноте, накрывшей миссию со стороны океана, Рауль услышал первые звуки начавшейся
