– Вообще он был очень странный. – На нежном личике Брунгильды появилось недоуменное выражение: чувствовалось, что история с баронетом серьезно беспокоит ее. – У меня такое ощущение, что он хотел выйти на улицу, но мы ему помешали, и он занервничал. Он безостановочно ходил по номеру и время от времени морщился, будто от боли.
– Ничего удивительного, наверное, его беспокоила рана. – Доктор перехватил брошенный на него тревожный взгляд голубых глаз красавицы. – А вот ярость, вспыхнувшая у него во взоре, когда я попросил посмотреть его перстень...
– А зачем вы хотели его посмотреть? – прервала доктора Мура, расправившаяся с сыром и подвинувшая к себе тарелку с биточками, принесенную для нее Глашей.
– Разве я вам не рассказывал?! – воскликнул Клим Кириллович. – Княгиня Татищева уверяла меня, что мистер Стрейсноу может оказаться внебрачным ребенком императора Петра, усыновленным Стрешневым. Тем самым, который был влюблен в Евдокию Лопухину и отправлен в Англию. Если это так, то у баронета должен быть перстень с сердоликом, а под камнем – портрет Евдокии.
– Она думает, что фамилия Стрейсноу – англизированный вариант Стрешнева! – воскликнула Елизавета Викентьевна.
– Да, именно так, – кивнул доктор, подливая вино из графинчика дамам и себе. – А поскольку у мистера Стрейсноу был перстень с сердоликом, я и обратился с просьбой взглянуть.
– Ну и как? – глаза Муры горели живым интересом, что не мешало ей заниматься биточками.
– После секундного замешательства сэр Чарльз снял перстень с руки и протянул его мне. Сказал, что секретов в нем нет. Я повертел камень и так и сяк – не открывается.
– Значит, он всего лишь английский баронет? – разочарованно протянула Мура.
– Это тоже немало, сестричка, – с лица Брунгильды не сходило тревожное выражение. – Однако это еще не все странности. Когда мы только входили в номер, Чарльз поспешно спрятал под подушку свою золотую шкатулку. Помнишь, мы ее видели вчера?
– Помню, – кивнула Мура, и после минутного размышления уверенно заявила: – Он чего-то боится.
– Я думаю, шкатулка не золотая, – поделился своими соображениями доктор, – но золоченая. Хотя по тому, как напряглась кисть руки сэра Чарльза, я – это профессиональное уже качество! – видел, что она довольно тяжелая.
– Может быть, там у него хранятся сокровища? Золотые слитки? – Синие глаза Муры округлились, кончик тоненького носика дернулся.
– И он их выставляет на всеобщее обозрение в гостиничном номере? – усомнилась Елизавета Викентьевна, скептически глядя на молодежь. – Прячет под подушкой, вместо того, чтобы сдать в гостиничный сейф?
– А объяснил ли как-то сам мистер Стрейсноу свое нервическое состояние? – поинтересовалась Мура. – Все-таки это очень странно.
– Ты не поверишь, сестричка, – призналась понурая Брунгильда, не прикасавшаяся ни к еде, ни к вину, – но я начала бояться за психическое здоровье сэра Чарльза. Он ходил-ходил по комнате, потом вдруг подошел ко мне и поцеловал меня в щеку! Прямо при Климе Кирилловиче! – Брунгильда обвела присутствующих обиженным взором и обескуражено добавила: – У англичан вообще-то считается непристойным проявлять истинные чувства – разве что при закрытых дверях, один на один.
– А ты? – Мура подалась вперед.
– А Брунгильда Николаевна, похоже, растерялась. – Клим Кириллович ни минуты не сомневался, что красавица из собственного опыта знала, как ведут себя влюбленные англичане. – Брунгильда Николаевна ледяным тоном заявила сэру Чарльзу, что поцелуи способствуют распространению чахотки и дифтерита...
Елизавета Викентьевна невольно рассмеялась: она-то знала свою строгую целомудренную девочку – Брунгильда сохранит достоинство в любых обстоятельствах.
– А мистер Стрейсноу отшатнулся от меня и, вытаращив свои глазищи, прошептал: «И это вы говорите умирающему?». – Старшая дочь профессора Муромцева беспомощно уставилась на доктора.
– А вы, Клим Кириллович, что сделали вы? – обернулась к нему Мура.
– Я продолжал наблюдать этого странного больного, – признался тот, – и не успел ничего сообразить.
– Сэр Чарльз не дал нам ни минуты на раздумья, – пояснила Брунгильда. – Он со стоном сложил ладони у груди и выкрикнул: «Да когда же вернется в Петербург господин Муромцев?»
– И что ему так сдался Николай Николаевич? – недоуменно пожала плечами Елизавета Викентьевна. – Вы, надеюсь, его успокоили, сказали, что на днях отец будет здесь?
– Да, мамочка, разумеется. – Брунгильда искоса посматривала на Клима Кирилловича. – Но он и на этом не успокоился.
– Что же он сделал? – тревожно спросила Мура.
– Мы были уже на пороге, и он, откровенно обрадовавшись нашему уходу, прошептал: «Брунгильда Николаевна, не удивляйтесь, если что-то со мной случится, за мной следят. Кажется, мне в воду подмешивают снотворное. И пока я сплю, роются в моих вещах»...
– У мистера Стрейсноу что-то пропало?
Мура покончила с едой и все внимание сосредоточила на рассказе о странном поведении английского баронета.
– Как мы поняли, не пропало ничего, – ответила Брунгильда, – но особенно не расспрашивали. Предложили заявить в полицию, но он замахал руками и чуть не задохнулся от возмущения, едва услышал о полиции. – Брунгильда подвела черту. – Милый Клим Кириллович, видя, как я расстроена, привез меня домой...
– Но самовар остыл, а мы еще и не пили чай, – огорченно заметила Елизавета Викентьевна.
От чая их отвлек телефонный звонок, и Елизавета Викентьевна отправилась к аппарату. Вернувшись, она сказала:
– Звонила Полина Тихоновна и просила передать вам, Клим Кириллович, что, во-первых, вас срочно просит связаться с ней госпожа Багреева, а во-вторых, телефонировал Карл Иваныч Вирхов и интересовался, не взяли ли вы в Чумном форте пробирку с бациллами?
Глава 18
Клим Кириллович Коровкин знал – в любом наборе исходных данных самая надежная величина, не требующая никакой проверки, является ошибочной. Это относилось не только к собственно научной деятельности – и впоследствии получило название третьего закона Инейгла, – но и к самым обыденным событиям человеческой жизни. И все-таки ему трудно было поверить, что его собственная жизнь как нельзя лучше подтверждала эту печальную закономерность. Один Чумной форт чего стоил!
Вчера, добравшись с Васильевского до Большой Вельможной, доктор Коровкин застал в своей квартире ожидавшего его чиновника по особым поручениям из сыскной полиции. Строгий молодой человек с черными, тронутыми сединой волосами весьма досконально расспросил Клима Кирилловича о поездке в Чумной форт. Интересовало его, в том числе и то, не заметил ли доктор Коровкин чего-либо подозрительного в поведении кого-нибудь из группы медиков. Клим Кириллович отвечал обстоятельно, хотя и с похолодевшим сердцем. Он-то прекрасно представлял себе, чем может грозить исчезнувшая пробирка с чумными бациллами, если попадет в неопытные или преступные руки! Слава Богу, лично его, кажется, не подозревали.
В группу врачей, посетивших Чумной форт, входило несколько хорошо известных Климу Кирилловичу врачей, но были и такие, которых он видел впервые. Все при сюртуках, галстуках, в белых рубашках, с аккуратными бородками и усиками – лишь степень добротности платья да манера держать себя выдавала и удачливых целителей и не очень удачливых. Но без сомнения непрофессионалов там не было. Ничего странного доктор Коровкин не заметил.
