не станет.
– Пусть нас похитят прелестные девушки, и пусть мы проживем недолгую, но полную жизнь. – Эрос придвинулся к Муре, она отпрянула. – Не бойтесь прикосновений, они развивают чувствительность.
– Мне надо найти кота.
Мура встала и выглянула в окно – гроза так же неожиданно кончилась, как и началась, солнечные лучи отражались в капельках воды на стекле, на тротуаре и в помолодевшей листве веселились крохотные радуги.
– О, надеюсь, вы ищите не гостиничного кота, который зашел в мой номер и разлегся в моей постели? Я остановился в «Гигиене», очаровательный номер-«люкс».
Казалось, грек вызывал Муру на эротический поединок. Стоило ей ответить, что, возможно, это тот самый кот, – тут же последовало бы невинное приглашение в гостиницу. Мура натянуто улыбнулась.
– Это слишком далеко для моего кота. Пусть ваш спит спокойно.
– Пусть, – согласился грек. – Хотя самый спокойный сон – вечный.
– Не пугайте меня.
– Хорошо, не буду. Вы не возражаете, если я вас буду сопровождать в этих поисках? – игриво спросил Эрос Ханопулос.
– Не возражаю, – строго ответила Мура, она все-таки опасалась идти в трактир одна.
Демьяновский трактир располагался не слишком далеко от аптеки. В заведение сквозь хорошо промытые окна падал солнечный свет, его лучи скользили по пузатым бутылкам с зубровкой, зверобоем, спотыкачем, рябиновкой и еще Бог знает чем, расставленным на деревянной стойке, тянувшейся вдоль стены пустого зальца. Тучный лысый хозяин трактира склонился перед посетителями: юные состоятельные барышни, даже в сопровождении мужчин, нечасто заглядывали к нему в трактир. То, что хорошенькая барышня в мокром платье не простолюдинка, опытный глаз трактирщика определил сразу.
– Где тут у вас, дражайший, хоронится наш драгоценный Василий? – игриво поинтересовалась Мура, собираясь открыть ридикюль.
Присутствие блистательного грека придавало ей уверенности. Она едва сдерживала нарастающее возбуждение: неужели сейчас ей повезет и дело госпожи Брюховец удастся завершить?
– Не понимаю, сиятельная госпожа, о ком вы спрашиваете. – Трактирщик пытался прощупать намерение гостей.
– О коте, дражайший, о Ваське. Что тут неясного? – Господин Ханопулос проявляя признаки нетерпения, похлопывал десятирублевой купюрой о новенькое портмоне. – Сколько это стоит?
– Ежели он вас ждет, прошу следовать за мной, – шепнул тронутый щедрой платой трактирщик, – он в задней комнате.
Мура и Эрос вошли в уютную комнатку с притворенными ставнями: кота они не увидели. Мура заглянула под круглый стол, под кресло. Обвела помещение взором еще раз – и вздрогнула. Из-за шкафа мягко, словно крадучись, выступил представительный брюнет: высокий лоб, мощные надбровные брови над крупными светлыми глазами, прямой нос с широкими ноздрями, полная нижняя губа, темные усики.
– Господа, что вы ищете?
– Мы... мы... – Мура не могла отвести взора от запястья незнакомца, охваченного цепочкой, на которой посверкивал камешек винно-желтого цвета.
– Кого ты привел сюда, сука?
Незнакомец бросил испепеляющий взгляд на съежившегося трактирщика и в следующий миг в два прыжка достиг окна, сиганул в проем и исчез.
Глава 11
На другой день после трагедии в Воздухоплавательном парке доктор Коровкин проснулся поздно – и в прескверном настроении: во-первых, он не считал необходимым менять установившийся режим дня, а после вчерашней суматошной ночи время сна помимо его воли сместилось; во-вторых, он не любил, когда его будил телефонный звонок. А этим утром именно так и случилось – звонил Карл Иванович Вирхов: во время неурочного, позднего визита в Окружной суд Мария Николаевна, которую доктор дожидался внизу в коляске, так и не успела ничего рассказать следователю. Но именно стремлением сообщить нечто важное о взрыве в Воздухоплавательном парке она мотивировала свой внезапный каприз! Что же она тогда делала в кабинете Карла Ивановича?
Вчера, несмотря на поздний час, около дома на Литейном не стихала суета: в двери суда забегали какие-то люди – доктор предполагал, что это возвращаются агенты с донесениями. Один, босой, бесшумной тенью промелькнул мимо коляски и стремглав влетел в дверь...
Впрочем, ждал доктор недолго – весьма скоро Мария Николаевна Муромцева появилась в дверях Окружного суда и медленно прошествовала к коляске. Клим Кириллович усадил молчаливую Муру в коляску и велел ехать на Васильевский. В продолжение всего пути она была тиха и задумчива, изредка таинственная улыбка пробегала по ее губам. Клим Кириллович испытывал к младшей дочери профессора Муромцева сострадание: вместо беззаботного отдыха на даче девушка обрекла себя на изнурительную работу.
Проводив Муру до дверей дома, он ждал в коляске, пока в окнах профессорской квартиры не появится свет зажженной лампы... Но это была вчера.
После телефонного разговора с Вирховым Клим Кириллович, стоя перед зеркалом и соскабливая рыжеватую щетину со щек и подбородка, думал, чем же ему заняться? Постоянные пациенты его в большинстве своем разъехались по дачам, в душном Петербурге из знакомых остались немногие.
Клим Кириллович решил, что его визиту наверняка обрадуются «акварельные» сестры: Варвара и Александра Шнейдер. Варвара Петровна последний раз, когда доктор навещал «акварельную» квартиру, жаловалась, что у сестры болят глаза, не начинается ли «египетская болезнь»? В соответствии с рекомендацией доктора Арльта Клим Кириллович добыл лимоннокислую мазь, щадящее, простое в употреблении средство. Скляночка с лекарством умещалась в кармане визитки, не оттягивая его, и Клим Кириллович в кои веки решил расстаться на сегодня с саквояжем.
В скромной квартире сестер Климу Кирилловичу доводилось встречаться с художниками и литераторами, и, покидая их уютную гостиную, он всегда уносил с собой нечто свежее, волновавшее ум и воображение. До встречи с сестрами он никогда не задумывался, как окружающая повседневная красота – форма и цвет обыденных предметов, их умелое расположение – воздействуют на человека, не вполне понимал, что интерьер есть способ выражения души. Не случайно и розово-коричневая гостиная Коровкиных, залитая щедрым летним солнцем, в отсутствии тетушки выглядела необычно – будто все вещи скучали без любящей хозяйки!
Не приобрести ли в подарок тетушке одну из акварелей Шнейдер? Он видел у них чудные акварельные пейзажи и портреты. Сколько нежных, одухотворенных лиц! Иной раз и не верилось, что моделями для них служили обычные прохожие, едва ли не из низшего сословия.
Некстати мелькнула мысль об Ульяне Сохаткиной: вчера он собирался принять участие в судьбе несчастной молодой женщины, а сегодня им овладел скепсис. Доктору стало стыдно, хотя внутренний голос нашептывал, что соблазненная красавица, скорее всего, и не ждет помощи, – охваченная страстью к своему любовнику, она вряд ли сидит дома, дожидаясь неверного. Бегает за ним по городу, старается вернуть, клянется, что без него не может жить.
Ульяна Фроловна, которая накануне показалась доктору едва ли не копией Сикстинской мадонны, теперь вызывала в его душе болезненно-гнетущее чувство: будто он стоял над осколками разбитой вазы и размышлял, выбросить их в отхожее место или попытаться склеить?
Поколебавшись, доктор Коровкин решил, что одной попытки спасения заблудшего существа недостаточно для успокоения его алчной совести и, выйдя из дому, отправился на Петербургскую сторону.
Возле знакомого деревянного домика извозчика отпустил. Как ни странно, девушку он застал дома – она сидела на крылечке, на коленях ее лежало немудреное шитье, иголка застыла в руках, отсутствующий
