При таком раскладе Клим Кириллович полагал, что вскоре и ему придется явиться на Литейный, в здание Окружного суда. Поездка на Карельский перешеек, на «Виллу Сирень», где его дожидалась не только заботливая тетушка, но и семейство Муромцевых, снова откладывалась.
Под ритмичное цоканье гнедой лошадки, в пролетке, увозившей его прочь от места трагедии, доктор Коровкин думал о Муре. Соответствует ли царский знак благодарности, патент на открытие частного бюро, способностям и призванию Муры? Доктор очень сомневался. Предотвращенное ею покушение на Вдовствующую Императрицу вовсе не говорило о дедуктивных способностях девушки, сыскного азарта в ней не было. Скорее всего, сыграла роль женская интуиция. Но разве интуиции достаточно, чтобы воображать себя Шерлоком Холмсом в юбке?
Он сомневался, что в бюро «Господин Икс» повалят клиенты с интересными и серьезными делами. Были в городе знаменитые частные детективы, например, Карл Альбертович Фрейберг, прозванный газетчиками королем петербургских сыщиков, он брал солидный гонорар. Бюро «Господин Икс», скорее всего, привлечет малосостоятельную публику, обеспокоенную мелкими житейскими делишками. Доктор усмехнулся – он представил себе Муру, крадущуюся по следам смазливой мещанки, заподозренной влюбленным приказчиком в неверности. Или, наоборот, Муру, следующую за слесарем, изменившим бедной мещаночке.
Воображаемая мещаночка имела вполне определенный облик. Третьего дня доктор ужинал в доме тайного советника Шебеко.
Внимание гостей и хозяев было сосредоточено на худощавом господине с тревожными глазами, с щегольской эспаньолкой, ровеснике доктора: переводчик и дипломат Константин Дмитриевич Набоков рассказывал о далекой островной Японии. И польщенный вниманием гостей, позабавил их рассказами о своем чудесном племяннике. Четырехлетний малыш испытывал непреодолимое влечение к краскам, бабочкам и белым носочкам. По мнению дипломата, эти пристрастия свидетельствовали о необычных, может быть, гениальных задатках ребенка.
Клим Кириллович, пораженный этой диагностикой, едва сумел переброситься незначительными фразами с милой внучкой Шебеко, Екатериной Борисовной Багреевой: девушку беспокоила невидимая над Петербургом комета Боррелли, предвещающая несчастья.
Возвращался доктор в призрачном сумеречном свете белой ночи. Десятки женщин, большей частью пьяных, в ярких нарядах, перебегали мостовые, с хохотом кружились, поднимая платья, курили и матерно бранились... Высокий, худой мужик с растрепанной бородой тащил в подворотню упирающуюся козу; круглолицая молодица наклонилась над объемной корзиной: из-под сползшей, прикрывающей корзину тряпицы рвался громадный котище; облезлый пес скользил вдоль фасадов, останавливаясь и задирая заднюю лапу у каждой водосточной трубы и приворотной тумбы.
На одном из перекрестков дорогу пролетке перегородило сборище разгулявшихся донжуанов и лаур. В компании выделялся крутолобый, похожий на гренадера, красавец с тонкими черными усиками, сбегающими по носо-губным складкам к раздвоенному подбородку, в лихо заломленном черном котелке, с тростью. На нем висли дамы из питейных заведений третьего разряда. Извозчик сбавил ход, боясь ненароком задавить кого-нибудь из гуляк, и доктор хорошо разглядел хмельную компанию. Видел он, как из подворотни к «гренадеру» бросилась закутанная в шаль девица и, упав ему в ноги, запричитала: «Сердце мое, пойдем отсюда...» Красавец отпихнул ее ногой, обнял смеющихся кабацких гулен и пошел прочь с приплясывающими дружками.
Женщина завыла, закрыв лицо руками, и повалилась набок.
Доктор крикнул извозчику остановиться и соскочил на землю. Он помог несчастной, оказавшейся на сносях, подняться, поинтересовался, нужна ли ей медицинская помощь. Женщина воззрилась на него отсутствующим взглядом. Обеими руками она непроизвольно вцепилась в его рукав.
– Я боюсь, – прошептала она, едва размыкая губы.
– Что у вас болит?
Клим Кириллович старался понять по дыханию несчастной, пьяна ли она.
– Все... Я боюсь...
– Где вы живете?
– На Петербургской, у Николо-Труниловской церкви.
Потерпевшая расширенными от ужаса глазами уставилась на неожиданного доброжелателя.
Доктор Коровкин не мог бросить беззащитную беременную женщину одну ночью, помог ей подняться в коляску и отвез на Петербургскую сторону, хотя это и было в изрядном отдалении от его дома.
На Петербургской он высадил пассажирку у деревянного домишки с палисадником. У калитки женщина, поблагодарив его, тихонько простонала, что, кажется, она рожает.
Пришлось доктору Коровкину принимать роды. Они были легкими, и младенец появился на свет крепким и горластым. Роженица при свете приближающегося дня выглядела утомленно-умиротворенной, сонный лик ее напоминал рафаэлевскую мадонну...
Теперь с Воздухоплавательного поля Клим Кириллович направлялся к случайной пациентке, Ульяне Сохаткиной. Он раздумывал, не поместить ли заблудшую женщину в одно из учреждений Императрицы Марии Федоровны? Не предложить ли ей вспомоществование – сцелью обучения какому-нибудь ремеслу и налаживанию нормальной жизни?
Петербургская сторона всегда казалась доктору Коровкину лишенной столичного лоска: обширные сады, старинные усадьбы, дачи, одноэтажные и двухэтажные деревянные домишки с мезонинами, прячущиеся за высокими заборами или изгородями из акации и боярышника, немногочисленные еще каменные здания. Впрочем, еще до открытия Троицкого моста, покосившиеся домики безжалостно сносят, вырубают сады и палисадники – на их месте собираются строить новомодные громады из гранита и кирпича, с неумеренным использованием стекла и металла. Через год-два сонная, буколическая окраина окончательно исчезнет.
Возле знакомого забора он отпустил извозчика и открыл калитку. В тени резного козырька, нависающего над крыльцом, сидел сам хозяин дома, мещанин Фрол Сохаткин, сухопарый, с впалыми щеками, черной с проседью бороденкой.
– Милости просим нашего спасителя. – Он приподнялся со щербатой ступеньки.
– Мир вашему дому. Здорова ли Ульяна Фроловна?
– Что ей, кошке драной, сделается, – махнул рукой хозяин. – Встала и пошла, как с гуся вода.
– Как пошла? Куда?
Сохаткин злобно сплюнул.
– Знамо куда, по мужикам. Мать ее слаба по этой части была – кочергой от блуда отваживал, и дочки в нее. Старшая вовсе отбилась, шлындает по вокзальным чайным да пакгаузам. И младшая туда же...
– А ребенок? Ребенок как же? – расстроился доктор.
– Ребенка в приют отнес, от греха подальше, Божья помощь надежнее. – Фрол Сохаткин переступил с ноги на ногу. – В дом изволите зайти?
– Да нет, зачем же?
– Бедны мы, – повинился Фрол, – куда нам ребенка подымать? И девок-то не пристроить. И не уроды. К Ульянке-то и слесарь Пашка Шурыгин сватался, и плотник Сенька Осипов, дельный парнишка, на Каменноостровском дома строит, в артель взяли. Золотые руки. Всех Васька отвадил, кот этакий, обрюхатил девку и бросил.
– Как же не уследили вы за дочерью? – не удержался от укора доктор.
– Рази что на привязи не держал, – возразил Фрол, – да Васька сквозь стены пройдет.
Доктор достал портмоне и вынул ассигнацию. Фрол Сохаткин угрюмо молчал.
– Деньги эти вы по своему усмотрению употребите. Вижу, вы человек достойный. Дочери скажите, что Василий ей не нужен. Если захочет сойти со скользкой дорожки, я помогу.
– Вы? – В голосе хозяина звучало подозрение.
– Не в том смысле, в котором вы подумали, – смутился доктор.
– А в каком?
– Воспитанием и образованием Ульяны займется Ведомство Марии Федоровны, и это ничего не
