градус тепла, или холода, или… Не знаю чего. Чего-то, что делает этот поджанр таким устойчивым и живучим. К нему относится, согласно статистике, каждое третье беллетристическое произведение, издаваемое сейчас в мире.
Должен также заметить, что в последние двадцать – тридцать лет к этому же поджанру подключился немалый по влиятельности пласт «ужастиков». В отличие от мистических романов, которые я включил в подглавку научно-художественных романов, в романах, примыкающих к детективам, преступления как правило, совершаются неким иномировым чудовищем. Но характер этого существа и технические условия его появления – неинтересныи, поэтому такой ужастик переходит из того, научно- художественного разряда в эту подглавку.
Иногда случается, что ужас того типа и этого, детективного, о котором я пишу здесь, сливаются. Что из этого получается, я коротко растолковать не берусь. Я вообще чувствую, что скоро намучаемся мы с «теорией ужасов», да так, как даже с детективом и «главным» потоком не намучились. Но в то же время это всё-таки не наша проблема, а теоретиков, им и оставим этот лакомый кусок.
Когда я впервые начал работать в издательстве, я сразу заметил разницу между коммерческими и некоммерческими издателями. В сущности, это было не трудно. Некоммерческие, основанные давным- давно, госниковские, то есть государственные, с уважением относились к тексту, который, как было принято говорить, заставлял думать, предлагал мысли автора и, самое главное, посредством этого мышления выводил читателя на какие-то обобщения, имеющие существенный субъективный мотив. В этом и было главное отличие философического романа от других – отчётливая читаемость личности автора, эссеистичность всего текста.
Коммерческие же издательства сразу поняли, что продавать такой роман практически невозможно, и отказались от него, как мучимый жаждой отказывается от солёной рыбы. А со временем стали даже весьма недружелюбно относиться к таким авторам, многие из которых, особенно те, что были в возрасте, так и не поняли главного – личностное начало текста утрачивает своё значение. Это справедливо даже для звёзд первой величины В литературе, что уж говорить о прочих!
Итак, на первый план выступил сюжет, его подача, методы изложения, обнажающие самые напряжённые и жёсткие конфликты. Разумеется, и решение этих конфликтов стало более драматичным, иногда переходящим в горы трупов и море слез. Ничто не казалось слишком крутым, ни одна психологическая величина не казалась достойной внимания, персонажи откровенно заменялись на картонные фигурки из китайского театра теней – и все это приветствовали.
Сейчас, похоже, такие времена потихоньку проходят. В приличном издательстве с претензией на интеллектуальность сейчас не преминут поговорить о психологизме, заметят литературную фигуру автора и даже, если повезёт, будут приветствовать эссеистичность, то есть его субъективное мышление…
Но не очень. Главенство сюжета осталось, более того, пожалуй, оно проникло и в государственные издательства, только там ещё есть люди, которые этого стесняются, поэтому при некоторых вариантах разговора начинают хмыкать, пожимать плечами и по-всякому выражать собственное несогласие с возникшей ситуацией. Но не соглашаться – можно, а ослушиваться – нельзя. Это понимают все. Потому что слишком много было уже на наших глазах крахов даже приличных издательств, слишком многие из «госников» вынуждены были обращаться за поддержкой к государству, а это и неприятно, и ненадёжно. Каждому, даже сверхзакрученныгм интеллектуалам, ясно, что это не решение ситуации, а лишь перенос решения на потом.
Вот почему я всё-таки не рекомендую писать подобный роман. Эссеистические тексты ещё очень не скоро станут у нас сколько-нибудь популярными, и лишь в том случае, если Россия позаботится о создании следующего поколения интеллектуалов, а не спихнёт насильственными методами толковых мальчишек и девушек в ларьки да военизированные группировки.
А вот если у тебя есть личностный материал, имеющий немалое значение в общем культурном или другом контексте, тогда я предлагаю обратить внимание на автобиографию. Этот поджанр у нас только развивается, на фоне довольно вялых опусов нетрудно сделать действительно заметный текст. Только два возражения против этого вида и существует. Первое, нужно иметь первоклассный материал, и второе, это не совсем роман.
О первом говорить не будем, фактура или есть, или её нет, спорить тут бессмысленно. Зато второе вполне логично снимается беллетризацией материала. Совсем неплохим примером является книга Коржакова, хотя она относится не столько к автобиографии, сколько к работе над изображением литературного портрета знаменитости. То есть ко второй разновидности текстов, которые я вывел в названии этой подглавки.
Кстати, если на то пошло, и отсутствие материала, то есть недостаток фактуры, как теперь говорят, кажется, не только журналисты, можно условно исправить, если привлечь к сотрудничеству подлинную звезду, не важно, какого небосклона – политического, шоу-бизнеса, науки или из преступного сообщества.
Такие примеры есть, стоит вспомнить роман о Руслане Хасбулатове и его клане или книжки иных наших поп-звёзд, в немалом количестве возникших лет пять – семь назад. Впрочем, и тут есть закавыка. Звезды не любят работать с совсем неизвестными людьми, и если ты придёшь к настоящей звезде и скажешь о своём интересе к её судьбе и взглядам, которые хочешь как-то беллетризовать, слишком велика вероятность получить в ответ просьбу принести ранние сочинения. В нашем случае это не очень выигрышно. А если мы возьмём в рассмотрение «крутую» звезду – то и чревато.
Впрочем, и этот вариант можно обойти. Нужно просто выбрать кого-то, кто уже не может активно за себя «постоять», а родных можно просто «не заметить», особенно если явного негатива в книге всё-таки не будет. Но если «главный свидетель», то есть выбранный герой, отсутствует, нужно пользоваться материалом из газет, журналов и уже написанных книг. В принципе в этом нет ничего невозможного, но нужно иметь вкус к работе в библиотеке.
И ещё, очень важно не просто вырезать ножницами статьи о полюбившемся герое, не просто компоновать их. В конце концов, мы же делаем роман, а не каталог одежды, перепись поездок, не просто цитатник из одного, пусть даже действительно великого человека. То есть необходимо помнить, что все требования, предъявляемые к роману, остаются в силе.
А потому особенное внимание требуется сосредоточить на мотивации поступков героя, необходимо строить гипотезы по поводу этих поступков, рисовать обстановку, обобщать, делать выводы и сравнивать с кем-то другим, то есть создавать некую конфликтность, хотя бы и заочную. Пусть даже никакого упоминания об этом конфликте ты нигде не обнаружил всё равно, ты должен это изложить, да так, чтобы тебе поверили, чтобы это не показалось притянутыми за уши. Здесь нужно здорово выложиться, может быть, даже в мере, сходной с эссеистическим романом. А это непросто. И по тем же причинам, которые я изложил в подглавке об эссеистическом произведении.
Что касается примеров, то образцом на долгие времена, без сомнения, являются работы Юрия Лотмана о Павле Первом и о Карамзине, хотя я первый соглашусь, что это не совсем роман. И тем не менее утверждение, что наш великий историограф, например, присутствовал в Париже во время Великой революции, я считаю самым блестящим примером доказательной беллетристической гипотезы, которая под пером такого учёного, каким был Юрий Михалыч, обретает статус великолепной интриги.
ЧАСТЬ III. ЛИТЕРАТУРНАЯ ОДАРЁННОСТЬ, СОСТАВЛЯЮЩИЕ РОМАНА И ЧТО С НИМИ ДЕЛАТЬ
Итак, ткань романа и даже умение её соткать становятся все доступнее пониманию. Чем больше ты об этом думаешь, тем менее возможность написать достойный текст кажется заоблачно-голубой мечтой, а наливается соком достоверности.
