несправедливо, но он все-таки вдел руки в три последовательные, жестковатые как на старинном щите петли — у плеча, у локтя и захватил в кулаки самые дальние держалки. Крылья изогнулись, теперь они лежали на
Федоре, словно срослись с ним.
— Подожди, пап, тут сзади ремень какой-то, кажется его нужно… — Сын подхватил ремешок слева, натянул, и застегнул на правом крыле, соединив всю систему воедино. Зашел спереди. Нашел еще пару каких-то тоненьких, но очень прочных и тугих ремешка и тоже уверенно, словно всегда этим занимался, загнал в пряжки, похожие на те, что были у Федора на сандалетах. — Вот теперь правильно.
Федор почувствовал себя не очень привычно. Он распростер крылья.
Откуда-то сзади раздался голос дочери:
— Вы это что тут затеяли?
А потому Федор, не обернувшись, взмахнул крыльями. Хорошо, что у него на балконе не было всяких шкафов или досок. Хорошо, что у него балкон был не застеклен, как у многих соседей. Иначе было бы хуже, пришлось бы примеряться прыгать с крыши, а это было бы страшнее.
Сначала крылья дернули его вперед, он чуть изменил угол атаки, взмахнул еще раз, сильнее и шире, и… полетел. Прямо вверх, словно подпрыгнул на месте, хотя он и не прыгал. Конечно, при этом он довольно чувствительно стукнулся о балкон четвертого этажа, но голова и так болела, так что
Чулков даже не обратил на это внимание.
— Мам, смотри, что они делают! — заорала дочь в полном отчаянии. Жена, свирепо рыча, выходила уже в главную комнату, и могла видеть Чулкова с сыном через окна.
Это подстегнуло Чулкова сверх меры. Он перебрался через ограждение, взмахнул еще раз и рванулся вперед, надеясь, что если крылья и не подхватят его, удастся спланировать на них, и не очень ушибиться.
Полет возник сразу, как иногда во сне приходит состояние парения. Да это и было похоже на сон.
Вот Чулков машет, вот каким-то образом находит под крыльями опору, вот он зависает на месте, тут же соскальзывает чуть ли не до первого этажа вниз, но опора под руками и даже под всем телом стала уже совершенно ощутимой, он поднажал… И стал подниматься. Пролетел над крышами машин, поднялся еще немного и даже сумел перемахнуть через оставшиеся реденькие кусты. Снова поднапрягся, замахал чаще и… оказался уже на высоте своего третьего этажа.
Жена откуда-то сзади кричала во весь голос:
— И так, окаянный, про тебя все соседки рассказывают, а тут еще…
— Вам дай волю, вы про каждого сплетни заведете! — ответил Чулков, но без злобы, а просто от невыразимого наслаждения. И это оказалось самым правильным. Жена умолкла, видимо, он что-то угадал.
Но не это было сейчас главным. Куда интереснее и важнее было то, что он летел. По-настоящему, поднявшись уже до середины четвертого этажа.
Он летел.
Потом разом стало тяжело. Кровь зашумела в ушах, сердце забилось так, словно он поднимал немыслимой тяжести штангу… И все-таки испытывал восторг. Даже счастье!
И все волнения, все его недовольство жизнью разом прошли. Мужичек в дымчатых очках не соврал — это было решение всех проблем, разом. И очень качественное решение, так что у Чулкова не возникало ни малейшего сомнения
— больше они никогда не вернутся. У него теперь была жизнь вместо прозябания, цель вместо мечтаний, предназначение вместо непреходящей скуки!
Вот тогда-то он и врезался в стену противоположного дома. Да еще всем телом, так, что чуть не свалился вниз. Он попытался оттолкнуться от стены, как пловец, достигший противоположного края бассейна, но сделать это по-настоящему ему не удалось. И он все-таки потерял высоту, даже за какие-то ветки зацепился. Но потом справился.
Теперь он летел назад, в сторону своего дома, развернувшись так, как этого не сумела бы сделать ни одна птица. Теперь ему приходилось снова подниматься, чтобы дотянуть до своего балкона. Чтобы хоть на руках на нем повиснуть… Приземлиться и очутиться в окружении разудалых автомобилистов и некоторых их жен почему-то казалось немыслимым.
Он снова поднапрягся… И стукнулся крылом о провод. Боль возникла такая, словно он ударился своей живой рукой, а не серой пластмассой и перьями. Несколько клочков пуха закружились, отброшенные порывом его крыльев. Чулков, страшно изогнувшись, оглянулся, и заметил, как один соседский мальчишка успел подхватить пушинку…
Перед своим домом он полетел вдоль окон. Все-таки он научился маневрировать, хотя и получалось у него пока не очень. Потом он отлетел от дома, и понимая, что сил больше нет, бросился вперед, на свой балкон.
Об ограду он тоже ударился, да еще чуть было не поранил жену крылом, когда она ловила его, выставив вперед руки. Да еще чуть было оконное стекло не разбил… Но все-таки не разбил. Разом обмякнув, когда жена подхватила его, с неженской силой выдернув из провала трех этажей и из полета, как рыбину из воды.
Как с него снимали крылья, как ввели в большую комнату он помнил плохо.
Отдышаться сумел, когда уже лежал на диване. Пока его полуволокли, полувели к нему, жена сдернула крылья. Это было приятно теперь — избавится от врезающихся в тело ремней, от крыльев, разом ставших неудобными и чересчур громоздкими. Да еще на нем футболка пропотела насквозь. Но жена и ее сдернула. Так что все получилось удачно.
Но самым путевым было то, что ни жена, ни дочь не ругались. Обе как-то притихли, когда он вытянул ноги. И смотрели изучающе. Лишь сын прокомментировал:
— Ну, пап, ты даешь!
И это было почти так же здорово, как летать. Хотя и совсем из другой оперы.
Сказавшись на работе больным и оставшись дома, провалявшись на диване пару часов, Чулков понял, что обдумывает один непростой вопрос — почему все это выпало именно ему?
Ну да, он был нетрезв. Но ведь это не повод, чтобы награждать его крыльями? А то, что это было наградой и никак иначе, сомнений не вызывало.
Шутка ли — первый человек, который научился летать сам по себе!
В общем, по зрелому размышлению, Чулков решил, что все было правильно.
Ему всегда очень хотелось лететь, он даже чуть было в авиационное училище не поступил, если бы не зрение. Да и «Чайку Джонатан Ливингстон»
Ричарда Баха читал раз пятьдесят. И про разные этапы развития авиации собрал чуть не целую библиотеку. А потому, например, знал, что еще в конце гражданской на юге у нас образовался летчик по фамилии Чулков, который начинал летать еще на «Вуазене» и бомбил французские броненосцы под
Новороссийском. О нем потом кто-то очень толковые рассказы написал. Вот только имя автора Чулков не знал, потому что книжка была без обложки, может, автор был репрессирован, и его произведения изъяли… Жаль, что он был не родственник, хотя бы и дальний.
Когда раздался звонок в дверь, Чулков подремывал, утомившись размышлениями. Дверь отрыла жена, которая, потрясенная полетом мужа над их двором, тоже решила не оставлять его одного — вдруг еще что-нибудь удумает. Потом в прихожей послышался ее голос, мягкий, воркующий, какого сам Чулков
