– Вы уволены!!! – закричал толстяк девушке. – Вон отсюда!
– Подумаешь, – пожала плечами Света. – Велика потеря – пробирки со всякой гадостью носить!
Она скинула белый халат и бросила его в лицо разгневанному врачу.
– Пойдем, Сережа, – и взяв Сергея Ильича под руку, Света повела его на выход. – Знаешь, чего он так разорался? Переспать со мной хотел, грязно приставал, а я ему заехала промеж ног! Вот он теперь и мстит!
– Мерзавец! – согласился Сергей Ильич.
– А ты где работаешь? – спросила девушка, и он вспомнил про своих, оглянулся и никого не заметил, наверно, все уже уехали.
– А! – махнул рукой Сергей Ильич. – Сегодня у меня выходной! Пошли в кино!
– Пошли!
Кинотеатр «Родина» не работал из-за отсутствия электроэнергии, Сергей Ильич с девушкой поехали в центр. Они сходили в кино, где целовались в темном полупустом зале, потом гуляли по парку Горького, ели мороженое, кормили лебедей и опять же целовались. Ни с одной девушкой Сергею Ильичу никогда не было так легко, как с этой медсестрой, с которой он еще и дня не был знаком. Наверно, это была любовь с первого взгляда, хотя в такую любовь Сергей Ильич раньше не верил.
А вечером, вдоволь нагулявшись по Москве, они подъехали к гостинице «Украина». Сергей Ильич подошел к стеклянным дверям ресторана, за которыми стоял строгий швейцар с выправкой полковника.
– Я к Гиви Ивановичу! – постучался Сергей Ильич. – Вас должны были предупредить!
– Как же, как же! – обрадовался швейцар, как будто его произвели в генералы. – Гиви Иванович ждет!
Сергей Ильич и Света прошли в зеркальный вестибюль, освещенный многочисленными люстрами. Мягкие ковры приглушали шаги. Девушка остановилась у зеркала, достала из маленькой сумочки губную помаду и подвела без того красные губки.
Из зала выскочил Гиви и радостно закричал:
– Серго! Дорогой! Молодец, что пришел! О! Да ты с девушкой! Вах, какая девушка! Самая красивая в этом ресторане! Да, что я говорю! Самая красивая в Москве!
– Самая красивая в мире, – смеясь, добавил Сергей Ильич.
– А как зовут такую красавицу?
– Света, – смущенно улыбаясь, ответила девушка.
– Вах! Какое светлое имя! Проходите, гости дорогие! У меня тут банкет по поводу моего дня рождения!
– Гиви Иванович, почему не предупредил? – воскликнул Сергей Ильич. – День рождения, а я без подарка!
– Ты меня спас? – спросил Гиви. – Спас. То, что ты пришел – это самый лучший подарок! Проходите!
Они сидели за столом вместе с грузинскими людьми, радовались длинным цветистым тостам, пили коньяк, танцевали. После ресторана Сергей Ильич проводил Светлану до ее дома и, целуясь с ней в ее подъезде, не долго думая, предложил быть его женой.
Потом в самом радужном настроении он долго ехал в метро, ласково улыбаясь незнакомым людям. Выйдя на Щелковской, Сергей Ильич шел к своему дому, вдыхая воздух полной грудью, и ему казалось, что даже дышится по другому, что воздух пахнет не выхлопными газами и пылью, а какими-то неизвестными духами…
Сергей Ильич вошел в квартиру и заметил свет на кухне.
«Надо же! Забыл погасить, – сокрушился он. – Набежало теперь на счетчике рублей пять лишних… А! И черт с ними! Все равно сегодня был отличный день! День Черной Звезды!»
Он прошел в кухню и остановился в изумлении. За столом перед открытой бутылкой «Столичной» и двумя гранеными стаканами сидел его отец. Его умерший два года назад отец.
– Садись, что ли, – сказал отец. Сергей Ильич присел на край табурета.
– Выпьем, Серега, – отец разлил по стаканам.
И они выпили, посидели молча, еще выпили. Вспомнили прошлое, попели на два голоса любимые отцовские песни, как в далеком детстве. Потом отец ушел, а Сергей Ильич лежал в своей постели, глядя в потолок, где сходились и расходились трещинки на штукатурке. На душе Сергея Ильича было тепло, как будто ее, душу, закутали в теплый шерстяной шарф. И он думал, как хорошо, что в этом грубом материальном мире все-таки иногда случаются столь необъяснимые, но такие чудесные вещи…
В дверь позвонили. Сидоров вскочил с дивана и бросился открывать.
– Христос воскрес! – радостно воскликнул стоящий за дверью Степаныч.
– Воистину, – согласился Степаныч и пожал протянутую руку сначала своему другу Степанычу, а затем, спрятавшемуся за широкой спиной Степаныча, Никифору. Никифор широко улыбался, сияя тремя золотыми зубами.
– Жена дома? – шепотом поинтересовался Степаныч.
– Нет, – Сидоров тоже понизил голос. – В церковь пошла за святой водой.
– Это хорошо! – обрадовался Степаныч и, сделав широкий шаг, вошел в квартиру. За ним протиснулся Никифор, и в узком коридорчике стало тесно.
От Степаныча вкусно пахло водкой и чесноком. Было видно, что он уже успел отметить пасхальное воскресенье.
– Надо бы и нам святой водички испить, а? – Степаныч звонко щелкнул себя пальцем по горлу. – Как насчет на троих?
– Я за, – сказал Сидоров.
– Пошли.
Сидоров накинул куртку, и друзья, спустившись с четырнадцатого этажа, где жил Сидоров, пошли в магазин. Купив бутылочку «Пшеничной», они отправились в лесочек, где, усевшись на пеньках, распили ее за Христово воскресение и за свое драгоценное здоровье.
Водка пошла хорошо, особенно под пару соленых огурчиков, которые хозяйственный Степаныч извлек из глубоких карманов своего черного пальто.
– Черт, мало! – сказал Степаныч, запустив пустой бутылкой. Бутылка с громким чпоком взорвалась о дерево, в разные стороны брызнули осколки.
– Больше денег нет, – горестно всхлипнув, развел руками Никифор.
– Зато голова есть на плечах! – похвастался Степаныч и спросил у Сидорова: – Сегодня какой день?
– Воскресенье, – удивился Сидоров вопросу. – А что?
– Нет, я имею в виду, праздник сегодня какой?
– Ну, Пасха.
– Вот! – Степаныч поднял к небу указательный палец с обгрызанным ногтем. – А что в день Пасхи делают наши простые советские люди?
–Что?
– Поминают усопших родственников! А когда поминают, то на каждой могилке оставляют стопарик с белым пшеничным вином и разную еду, чтобы, значит, и усопший мог хрюкнуть и закусить в честь праздничка!
– А! – хором воскликнули Сидоров с Никифором. – Голова!
– Чтобы вы без меня делали! – гордо сказал Степаныч, и они пошли на кладбище.
Действительно, есть у нас такой обычай. Возле памятника с фотографией дорогого человека вкапывается небольшой столик и пара скамеечек. Поминаешь, сидя у могилы, родственника, так и ему нальешь стаканчик, и как бы он рядом сидит… Какая разница, кто потом выпьет эту водку или сожрет булку?
Переходя от могилки к могилке, друзья опрокидывали припасенные для них стаканчики, закусывали щедро оставленными кусками кулича, крашенными яйцами.
