И это революционер, приверженец мирового переворота? Конечно, нет. Это «собиратель земель русских», понимая под этими землями все земли советские.
Глава двадцать седьмая.
Большая игра
В истории последних мирных месяцев жизни Советского Союза перед нападением Германии еще много загадок. Как мог сверхподозрительный Сталин не реагировать на данные о немецком сосредоточении? Почему так противоречивы были советские ответные меры? Как мог Сталин верить миролюбивым заверениям Гитлера?
Один из ответов на эти недоуменные вопросы можно найти в дневнике руководителя Коминтерна Георгия Димитрова. 21 июня 1941 года, получив от китайских коммунистов сведения, что Гитлер нападет на СССР 22 июня, Димитров позвонил Молотову и попросил сообщить об этом Сталину. Молотов ответил (запись Димитрова):
— Положение неясно. Ведется большая игра. Не все зависит от нас. Я переговорю с Иосифом Виссарионовичем.
Слова «ведется большая игра» Димитров подчеркнул. Что же имел в виду Молотов?
Особенность и абсурдность ситуации начала 1941 года состояли в том, что, несмотря на нараставшее напряжение в отношениях Германии и СССР, внешне все обстояло благополучно. Дипломаты обменивались заверениями о взаимном дружелюбии, инциденты объявлялись недоразумениями, на запад шли эшелоны с советским хлебом.
Абсурдность состояла и в том, что обе стороны в это время располагали исключительными возможностями для разведки намерений противной стороны. Даже в сверхсекретном для иностранцев советском государстве немецкие офицеры посещали военные заводы и разъезжали по стране. В Германии же обе ветви советской разведки в основном восстановили утерянные ранее позиции. Военной резидентурой в Берлине руководил опытный генерал Тупиков, чекистской — Амаяк Кобулов, хотя и новичок, но пользовавшийся полным доверием Берии. Разведка НКВД-НКГБ восстановила связи с антифашистскими группами, а также с давно работавшими на нее профессиональными агентами, в числе которых был источник «Брайтенбах», снабжавший Москву информацией прямо из гестапо. Под этим псевдонимом скрывался криминалькомиссар и гауптштурмфюрер СС Вилли Леман. Разведданные шли буквально потоком — только выбирай!
Так будущее военное столкновение стало предваряться столкновением разведок обеих стран, и именно в этой сфере и разворачивалась «большая игра», которую имел в виду Молотов. В этой игре исходные позиции игроков складывались так:
Готовя нападение, Гитлер и его контрразведка не были настолько самоуверенны, чтобы думать, что их меры останутся незамеченными. Наоборот, они исходили из обратного. 15 февраля и 12 мая 1941 фельдмаршал Кейтель издал две специальные директивы о дезинформации противника. Первая предписывала внушить противнику, что готовится вторжение не в СССР, а в Англию, Грецию или Северную Африку. Вторая директива — на то время, когда сосредоточение уже не будет возможно скрывать, — гласила, что сосредоточение можно признавать, но изображать его маневром для дезинформации Англии.
Таков был дезинформационный замысел. При его выполнении военная разведка (абвер) и органы СС (СД) исходили из того, что советская разведка и разведки других стран действуют в Германии весьма активно и именно через них можно будет «продвигать» сведения, которые дезинформируют Сталина и заставят его верить, будто нападение еще далеко.
Каналов для этого оказалось достаточно. В их числе знаменитый «Лицеист» — Орестс Берлингс, завербованный Кобуловым в 1940 году. Изучение немецкой архивной документации показывает, что он с самого начала работал и на Кобулова, и на СД. Например, в декабре 1940 года Кобулов лично поручил «Лицеисту» узнать содержание закрытой речи Гитлера от 18 декабря (день подписания «Барбароссы»!). На докладе Берлингса Риббентроп написал: «Мы можем агента накачать тем, что мы хотим». Вслед за этим в Москву «Лицеист» сообщал о подготовке вторжения в Англию — и так далее.
Но действовали не только «двойники». Через вполне надежных для советской стороны источников с определенного момента стала поступать информация особенного характера. По времени это совпало со второй директивой Кейтеля, то есть с моментом, когда сосредоточение вермахта у советских границ стало невозможным отрицать.
Достаточно рассмотреть многочисленные донесения разведки, хранящиеся в архивах Службы внешней разведки Российской Федерации, чтобы убедиться в том, что немцы последовательно претворяли в жизнь свои планы. Среди этих сообщений, добытых из самых различных источников, особо подавалась версия, что в военных планах Германии СССР стоит «в лучшем случае» на втором месте после Англии, что войне немцы предпочли бы переговоры с Советским Союзом, чтобы получить от него зерно, нефть, уголь и тому подобное. Как объяснялось, просьбы Германии об увеличении поставок сырья и продовольствия могут быть выдвинуты как в ходе переговоров, так и в виде самостоятельного ультиматума. Ультиматум Гитлера становился как бы предлогом для войны (в случае его отклонения), и поэтому советская разведка должна была внимательно следить за возможностью его появления.
В то время берлинская резидентура регулярно сообщала о подготовке нападения — например, в телеграммах столь надежного «Старшины» (Харро Шульце-Бойзена), поступивших еще в конце 1940 года и в январе 1941 года. Но вот 2 апреля 1941 года пришло на имя Сталина спецсообщение № 1196/М недавно образованного НКГБ, в составе которого внешняя разведка была преобразована в 1-е Управление. В нем на основании сообщения «Лицеиста» говорилось о том, что Германии (и это была чистая правда) не хватает собственного хлеба. Поэтому она «будет вынуждена использовать хлебные и нефтяные источники Советского государства». «Использование» в данном случае можно было при желании понять как развитие торговых обменов между обеими странами. Это сообщение успокаивало, поскольку о захвате русского хлеба и нефти в результате военных действий и оккупации в сообщении не было ни слова.
Кроме того, резидентура 1-го Управления НКГБ в Берлине получила от того же Харро Шульце- Бойзена, которому доверяла, сведения о том, что «Германией военная подготовка проводится нарочито заметно в целях демонстрации своего военного превосходства. Гитлер является инициатором плана нападения на Советский Союз, считая, что предупредительная война с Союзом необходима ввиду того, чтобы не оказаться перед лицом более сильного противника. Началу военных действий должен предшествовать ультиматум Советскому Союзу с предложением о присоединении к пакту трех. Начало осуществления плана увязывается с окончанием войны с Югославией и Грецией».
Аналитическая группа чекистской разведки, состоявшая из трех человек, включая ее руководителя М. А. Алахвердова, 14 апреля рекомендовала своему руководству не использовать эту информацию для рассылки. При этом начальник группы отметил, что сведения об ультиматуме были получены впервые и что сообщил их нашему источнику некий офицер Грегор из штаба Геринга по связи с МИД Германии. Сведениями о его надежности и честности разведка не располагала. Однако аналитиков не послушали. Уже 5 мая в спецсообщении № 1450/М, разосланном НКГБ по тем же адресам — Сталину, Молотову и Берия, — на основании данных, полученных от уполномоченного по вопросам печати министерства хозяйства Германии Г. Кроля, отмечалось, в частности, что «…от СССР будет потребовано Германией выступление против Англии на стороне держав оси. В качестве гарантии того, что СССР будет бороться на стороне оси до решительного конца, Германия потребует от СССР оккупации немецкой армией Украины и, возможно, также Прибалтики».
Второй раз информацию об ультиматуме Гитлера разведка не могла оставить без внимания, а посему направила ее руководству, хотя и без каких-либо комментариев.
Может быть, сообщения разведки о «предстоящем ультиматуме»и не попали бы на благоприятную почву, если б они не совпали с соображениями, которые существовали у высшего советского руководства — непосредственно у Сталина и Молотова. Общеизвестно знаменитое предупреждение немецкого посла графа фон дер Шуленбурга, которое он — в нарушение всех дипломатических этикетов — сделал в Москве 5 мая
