проползают под аортой — и соединяются. Боль затихает. Исстрадавшееся тело лежит пластом. Нет сил даже для слёз.
Приходят небывалые видения.
Плывущий полёт во влажном вязком воздухе. Порывы сырого ветра — как морские волны, они бросают тело между обрывистыми, почти отвесными склонами, в которых — ряды тёмных квадратных дыр. Ущелье внизу — прямое, с ответвлениями строго под углом в сотку чир. Водянистая, насыщенная темнота течёт по дну ущелья, пенясь на углах ответвлений и разбиваясь о них с глухим тяжёлым плеском. По тьме-воде плывут полупогруженные белые тела, намокшая грузная мебель, бутылки, вялое тряпьё.
Кожу сжимает тянущее и липкое резиновое ощущение, одновременно охватывают холод и потливость. Тело наполняется усталой тяжестью и снижается, притягивается к льющейся жидкой тьме. Ты напряжён, как зависшая на излёте стрела с оперением из рук и ног — паришь над густой чернотой, а внизу проплывают застывшие лица с открытыми неживыми глазами. Чья-то спина — выше поясницы, ближе к бокам, алеют симметричные места вколов, из которых, словно из маленьких ртов, выползают шнуры-языки — зелёные стебли. Вес борется с усилием воли — тяжесть велит пасть, воля влечёт ввысь.
Водопад. Река-ущелье обрывается ступенями каскада, с гулом низвергается в поперечный поток. Льёт и с другой стороны — там уходящее вдаль противолежащее ущелье... и, как отражение, в воздухе над тьмой висит силуэт, едва различимый в тумане из мельчайших брызг. Ноги расставлены, опираются на зыбь водяного дыма, руки разведены в стороны, кулаки сжаты, лицо опущено.
— Кто ты? — еле выговаривают губы, но голос разносится по крестовине ущелий грохотом обвала. Противник на той стороне поднимает лицо. Глаза темпы, как провалы, рот окаменевший.
— Я — подобие, — отвечает отражённый силуэт; берега прямоточных рек содрогаются от его слов. — Вот подвластные мне.
Он проводит рукой над водами. Река вскипает, поднимаются тела в чешуе, с плавниками и разверстыми пастями, взлетают шевелящиеся стебли, приподнимаются мокрые головы, состоящие из одних глаз.
— А вот — мои. — По мановению из волн встаёт всё множество плывших по ним; глаза их мертвы, но тела подвижны, будто что-то изнутри велит им подняться над тьмой.
У воинства противника за рекой тоже есть движущие силы — сети, похожие на паутину, которые тянутся из воды. Они рвутся, но мгновенно прирастают новыми нитями.
— Я их назвал, как хотел. — Противник жестом обводит своих.
— Они назвались сами. — Ответ возникает до того, как рука указывает на восставших людей.
Лицо противника совсем близко. Будто человек хочет поцеловать себя в зеркале.
— Вымысел. Воображение. Грёзы больного мозга. Тебя проросли корни. На самом деле ты лежишь в пещере, на камне, до беспамятства отравившись грибом-синюшкой, и слышишь голос ниоткуда. Ты почти не дышишь. Если ты проснёшься, то едва сможешь двигаться от боли в мышцах. Ты потеряешь восьмерик веса из-за того, что с собой сделал. Придётся сутки пить и отлёживаться, чтобы прийти в норму. Ты будешь верить, что выжил лишь благодаря переговорам с мёртвой женщиной. Хочешь увидеть, как она выглядит? она вовсе не расположена к беседам с инородцем, который...
— Замолкни. — Требование звучит весомей, если взять противника за горло. Что-то сжимает дыхание. Враг сипит, но не сопротивляется. Он вообще не собирался драться, побеждать силой — он побеждает словом.
— Ты — часть! Ты — половина себя. Тебе не стать полностью собой, так и останешься осколком целого. А вместе со мной — сможешь. Давай обнимемся и срастёмся. Где твои проростки, чего там тебе насовали в бока?
Каждый удар в его тело болью отдаётся в собственном. Он смеётся, даже отплёвываясь кровью.
— Бей! вон как ты разукрасил самого себя! Крепче! насмерть! 0! о! ты просто молодчина! Твоя суть должна была когда-то раскрыться!
Не руками. Одной силой его в тьму не возвратить. Внешнее подобие из плоти ни при чём; враг скрывается внутри.
Содрогаясь, пересиливая себя в борьбе ярости и почти нестерпимого отвращения, направляешь удар сквозь оболочку, отрицая видимое и проникая в сокровенное. Рука, не встречая препятствия, входит в тело, словно в голограмму. Фигура противника теряет цвет, рассеивается, как фантом, а твои пальцы охватывают бешено бьющуюся чёрную тварь без глаз. Она визжит зубастой дырой рта, разрывая кожу крючьями когтей. Ты изучаешь извивающуюся мразь, пальцы стискивают её, пока из пасти не начинают вылезать внутренности, лопаясь и истекая грязью.
Бросок. Раздавленная тушка шлёпается во тьму и исчезает в ней.
Тотчас под плещущей поверхностью проступает гигантское тело — мерно взмахивая плавниками, оно всплывает, показывая спинной гребень из стальных клинков, бока в чёрно-бронзовой чешуе, выпуклые стеклянно-белые щиты глаз с жерлами зрачков, приоткрытые зубастые врата громадной пасти. Все прежние рыбы — ничто перед этой! Взор режет некая чудовищная искажённость её пропорций, ужасная и завораживающая. Изгиб колоссального тела таит немыслимую мощь, скрип трущихся чешуй похож на лязг доспехов многомириадной армии, а створки жабр — как двери, ведущие в погибель. Всплеск хвоста — и волна смоет скалы домов вдоль ущелий, город текучей тьмы обратится в ревущий, бурлящий хаос. Взгляд вверх жгуч и осязаем; он вибрирует от своего необоримого могущества. Двойной луч взгляда приносит единственную оглушителъную мысль:
«ВОТ КНЯЗЬ МИРА СЕГО».
