— Индра, — тихо позвал кто-то из кустов.
Воин напряг глаза, всматриваясь в темноту.
— Индра.
—Что?
— Это ты? — глупо спросил Дасра.
Кшатрий ответил гримасой. Ругаться не было сил.
— Ты? — снова засомневался ашвин.
— Ну я, демон тебя бери, кто ж ещё!
— Хорошо бы знать кто? — досадливо отозвался старший брат. Из другого куста.
— Эй, что вы там сидите? Скажет мне кто-нибудь, что здесь произошло?
Ашвины закопошились в своих укрытиях. Выбрался из кустов и Пипру.
— Сома на тебя буйно подействовала, — пояснил он кшатрию.
— А как я его..? — Индра кивнул в сторону Намучи.
— Всё по правилам. Клятву ты не нарушил.
— Да? Не подозревал, что человеку можно снести череп взглядом.
— Почему взглядом? — не понял горькой шутки Пипру. — Ты его палицей хватил.
— Объясни ему, — вмешался Насатья, подзывая брата, — а то мне дорого стоит внимание Индры.
Дасра рассказал кшатрию о морской пене, о сумерках, о брошенной палице. Воин молчал и терпеливо слушал. Все подробности своего подвига. Когда палитра чувств и эпитетов молодого ашвина иссякла, Индра взглянул на него исподлобья.
— Подвело мерзавца пьянство, — сказал воин и отправился искать палицу. Оставив присутствующих в догадках, кого он этим имел в виду.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ
Колесницы спешили к заре. Она должна была воспламенить небесные покровы над ровной и задымлённой степью. Тихо пела сырая трава. Здесь, возле моря, она росилась пахучим бисером прилетавших брызг. Когда ветер сносил их далеко за горбатые холмы.
Кони рвали ноздрями воздух, яростью встречая ночной простор. Он свежил мысли и чувства путников, чьи взгляды приковала глубокая тёмная степь.
Их стало на одного больше. Когда колёса уже резали сырой песок вдоль полосы ночного прибоя, одинокая фигура возникла на пути несущихся коней. Это был Нами. Потерявший сегодня старшего брата и не без собственной помощи, оказанной убийце.
Нами терзался муками совести. Его глаза опухли от праведных детских слез. Он находил в случившемся невиновность и свою и Индры, но совесть крови требовала мщения.
Нами верил в то, что колесница кшатрия появится первой. Юноша сжимал в руке пучок лёгких дротиков, готовых исполнить его приговор. Приговор его совести.
И вот рокот вращения колёс, где-то в глубине пустого берега, в слепом стоянии ночи, приблизил юношу к этой торжественной и напряжённой минуте.
Нами сжал в комок своё сердце и открыл глаза навстречу судьбе. Он готов был успокоить совесть этим поступком. Раз и навсегда. Правда, кому отомстить за собственное участие в гибели брата, Нами не знал.
Колесница вырвалась из мрака. Юноша выступил вперёд и поднял некрепкую руку с орудием своей мести. За раскачивающимися конскими головами мститель распознал Индру. Кажется, воин даже не замечал преграды на пути коней. Пока. Ужасная бесполезность всей этой затеи роковым пробуждением вдруг вспыхнула в сознании молодого дана. Отсюда попасть в возницу было невозможно. Ещё через мгновение кони затопчут незадачливого мстителя, но отскочить в сторону он не мог. Отскочить сейчас в сторону значило для него уйти. То есть отказаться от мести.
Юноша размахнулся и послал дротик наугад. В приближающуюся колесницу. Чувство выполненного долга обрушилось на него таким напором, что он рухнул на песок, потеряв сознание. Прямо под ноги несущихся ашв.
Индра тянул поводья, упираясь коленями в непрочный застенок ратхи. Кони встали, врезаясь в песок тяжёлыми ногами. Придремавшего Пипру чуть не выбросило под их задние копыта.
Юношу спасло чудо. Возможно, именно то, что перелётный дротик пробудил сонные глаза возничего. Только момент отделял Нами от гибели, и этот момент прочно и стремительно перехватили руки кшатрия. Сжимавшие поводья колесницы.
Нами пришёл в себя. Он лежал на сильных руках Индры.
— Ты жив? — спросил юноша.
— Как видишь.
— Хвала духам! Я мог бы тебя убить. Если бы попал.
— Нет, — покачал головой кшатрий, — не бывает никаких «если бы», когда собираешься убить человека. «Если бы» —это то самое, что не позволяет тебе убивать других. И запомни: не нужно никого убивать, когда ты не хочешь этого делать. И если хочешь, тоже не нужно.
— А как же тогда быть? — спросил Нами.
— Убивать следует только тогда, когда у тебя нет другого выхода. А теперь я отвезу тебя домой. В пещеру, которую вы почитаете домом.
— Нет, — запротивился Нами, вырываясь из объятий кшатрия, — только не туда. Я не могу вернуться, как ты не понимаешь! Лучше я поеду с вами.
— В конце концов, он спас тебе жизнь, — вмешался Дасра, — да и не обязательно везти его в Амаравати. Начнёт взрослеть где-нибудь в двух днях пути отсюда. Пусть выживает сам. И всегда сможет вернуться. В случае чего.
— Да, — вздохнул Индра, — я тоже начал свою взрослую жизнь на этой равнине. Там, далеко, на другом её краю. Потеряв отца. Только вернуться мне было некуда.
— Пусть он поедет со мной, — попросил молодой ашвин. Индра не стал спорить. Так их стало на одного больше.
Колесницы перевалили через сыпучие холмы, и ночь выплеснула мрак в глаза путников. Густой, как шелковичный сок. Необозримый простор захватил их души, но усталость и тягостный осадок не самого лучшего дня скоро сделали своё дело. Колесницы покатили медленнее, а потом кони и вовсе перешли на шаг, не испытывая над собой власти кожаных поводьев.
День встретил путников в далёком переполье. Душней, пеклом, пылью и однообразием равнины. Путь стал для них тяжким испытанием. Та самая дорога, таившая магию движения, беспрестанного изменения мира вокруг глаз, магию Великого похода, сделалась нестерпимо гнетущей. Равнодушные сердца совсем уже забыли упоение простором, который помещается в колесе с восьмью спицами. Людям казалось, что они едут по громадной жаровне, и её раскалённое небо и пересохшая земля отходили в их сердца пеплом.
Индра вспоминал свой душевный призыв: «Колесо катится!», и ему становилось гадостно от этой наивной, простяцкой самоуверенности. «Жизнь — громадный камень, лежащий там, где его положили, и
